Станция спасенных грез
Шрифт:
Хватаю ключ зажигания.
– Стой. Выключи передачу.
Я тяну рычаг на себя и поворачиваю ключ. Машина легко заводится и послушно урчит.
– Давай, - шепчет папа.
Левая нога на сцеплении, рука толкает рычаг, правая нога ложится на педаль газа. Отпускаю сцепление. Машина едет.
– Отлично! Газуй, не бойся.
Резвый тон отца подбадривает меня. Я чувствую, как подошва кроссовки касается пола. Машина устремляется вперед. Мама вскрикивает.
– Игорь!
– Все хорошо!
– предупреждает папа.
– Давай вторую, Саш!
Дорога плывет перед глазами. Капот машины
– ВЫРУЛИВАЙ!
Я уже ничего не понимаю и включаю вторую передачу, забыв выжать сцепление. Из нутра машины раздается неприятный скрежет. Осознаю, что сделал что-то не так. Хмурюсь. Нервничаю и хмурюсь. Жму на тормоз.
Машина взбрыкивает и глохнет.
– ХВАТИТ!
– взрываюсь я и в своем бессилии бью по рулю. Раз, второй, третий. Мир мутнеет и расплывается.
– Да погоди, - отец пытается удержать меня.
– НЕТ!
Я вырываюсь из рук отца и перепрыгиваю на пассажирское сидение. Хлюпаю носом. Папа расстроен. Он мрачнеет.
– Ну чего ты?
– спрашивает он, как будто мы не были только что в шаге от того, чтобы слететь с дороги.
– Игорь, не надо...
Голос мамы мягок, не уступить ему трудно.
– Ничего не понимаю, - ворчит отец и заводит машину.
Глава 2
Все больше неприятных новостей
19 июня.
Как и любой человек, внезапно охваченный новым интересным делом, я с головой погрузился в чтение и тщательное составление списка. Зачастую в такие периоды ты мало чего замечаешь вокруг, и все, что осталось у меня в памяти о том времени, - это горстка записей из вымышленного дневника да списки с фантазиями.
После первого занятия с Туманом я думал, что каждый вечер мы будем продвигаться в обучении нового ремесла, но хорек оставил меня наедине с книгами и сказал, что мне не мешало бы хорошенько вооружиться.
Удивительное дело: теперь сам процесс чтения стал восприниматься по-другому. В какой-то степени чтение превратилось в работу. Когда понимаешь, что любая страница может спасти тебе или кому-то еще жизнь, привычное восприятие искажается. Это одновременно и жутко, и захватывающе. Любимое занятие стало оснащать меня боеприпасами - фантазиями.
Я читал въедливо и очень, очень много, и спустя три-четыре дня испугался своих темпов. А вдруг не хватит книг, которых я взял с собой на лето? Ой, а что же будет после лета, когда придется уезжать? А как же Едоки?.. О подобном я старался до поры до времени не думать. Рано.
Пока я проводил время за чтением, вооружаясь заготовками для будущих фанталей, Тин с головой ушел в работу на заводе, доводя до ума свою велодрезину. После случившегося с отцом несчастья он стал слишком хмурым, и, если честно, проводить с ним много времени было тяжеловато. Я с трудом уговорил его помочь мне с переноской
По ночам я почти не спал. Не давал уснуть грохот, после которого со станции то и дело доносились жуткие крики и вопли. Это Туман временно выполнял то, что предстоит выполнять мне. Он называл это "дежурством" и велел мне не высовываться. Я закрывал окно и сидел, глядя перед собой. Лишь делал поярче светильник, чтобы не было так страшно. Одно дело наблюдать за кошмарными тенями из своего дома, другое же - находиться в десятке шагов от места событий. Это совсем, совсем не то. Здесь никого не было: ни бабушки, ни дедушки. Не было звука работающего телевизора, не было дальнего угла, куда можно вжаться, если станет невмоготу. Одинокий мальчик в пустой маленькой сторожке. Рядом с Едоками и дергающимися в окне пепельными жгутами. Эти серые хоботы мелькали перед самым лицом, словно гибкий нос какого-то ужасного монстра, который все вынюхивает и ждет новую жертву. Когда я видел эти жгуты, мое лицо пронзала память множества мелких иголок. То ощущение мне так и не удалось забыть. Но Туман сражался с Едоками. И сражался весьма успешно. Наверное, только это и могло меня хоть немного, но успокоить.
И все равно моя жизнь стала по-настоящему изолированной. Я лишился круга общения и только читал, читал и читал. Иногда беседовал с хорьком. По ночам мне запрещалось выходить из сторожки, да и сам я, честно сказать, не очень горел желанием.
Закрывая глаза, я видел голубые вспышки и слышал стук колес. Вскоре перестал замечать вопли. Как-то привык.
Но почему-то не спал.
***
У меня появился своеобразный ритуал-лотерея - каждое утро я навещал Тина в надежде, что дядя Володя станет как раньше. И каждое утро горько осознавал, что все осталось без изменений. Надежда теплилась, ведь тетя Даша же вернулась! Однажды вернуться должен и дядя Володя. Потому что Едоки по ночам гибли. Я это знал. Иначе что еще делать хорьку на платформе глубокой ночью?
Наверное, расстройство передавалось и Мишке - во время моих утренних визитов он выглядел еще более мрачным. Даже мрачнее, чем теневики.
Это утро не стало исключением. Калитка была отворена, и я вошел во двор к Тину. Его папа лежал посреди лужайки на старой койке, сетка под ним прогнулась и почти касалась земли. Он читал пожелтевшую от времени газету и даже ухом не повел, когда я громыхнул калиткой.
– Здравствуйте, дядь Володь!
Молчание длилось слишком долго, чтобы я мог рассчитывать на ответ.
– Привет.
– Наконец, донеслось из-за газеты.
Само собой, никто и не думал из вежливости убрать ее или протянуть мне руку. Почему-то именно от дяди Володи это было обиднее, чем от прочих. Мы так хорошо дружили...
– А Мишка дома?
– Нет.
– А где?
– Не знаю.
Ну и тон... Наверное, люди с таким же безразличием относятся к летящему воробью или вылезшим на дороги после ливня червякам. Мне стало скверно. Захотелось убраться отсюда, и побыстрее.