Станкевич
Шрифт:
— Что же, такие вот: биология и анатомия человека, популярные темы?
— Вы, что, намекаете? А на что? Не пойму! Молодой человек, я ей приносил со всего института.
— Значит, заказчики к Вам не приходили?
— Зачем? Может быть по переводам, а так… В общем, жила себе, тихо- мирно, дома… А в тот день я с работы пришел: обострилась язва. Я раньше пришел, но это все ваши уже проверяли. Ее уже не было. Мне плохо; и к вечеру Зои не было. Я обзвонил все: друзей и морги, больницы — все…
— Это перед
— Да, перед восьмым марта. Точнее, — шестого.
— А в «02» не звонили?
— Нет, в 02 не звонил.
— Почему?
— Да потому, что у Вас же на третий день только будут искать.
— И Вы это знали?
— Да все это знают. Да и, видите сами, какой результат. Может, Вы найдете?
— Не знаю. И позвонили Вы нам девятого?
— Десятого. Что-то еще?
— Это Вы, — притворно нахмурился лоб Потемкина, — Олег Борисович, хорошо знали: как ищет милиция, — а вот жену, впечатление есть — не очень…
— Зачем Вы пришли, молодой человек, сказать мне об этом? Сказали! Хотите искать — ищите! Оставьте меня, наконец, в покое!
Гармоничной парой, — Потемкин видел, — они с потерявшейся быть не могли. Худой, постоянно уставший от жизни и язвы, преподаватель, и ладная, судя по фото, нескучного нрава, неутомленная жизнью, домохозяйка. Женщина, которой любовь по душе, а не ее отсутствие. А отсутствие тут, видно было хроническим…
— Гости к Вам приходили часто?
— Нечасто. Я давно не пью, не люблю гостей и пустые праздники! — хозяин уже не скрывал, что теряет терпение.
— А женщины любят праздники…
— Их дело! А к ней приходили подруги. Днем, когда меня нет.
«И только подруги?» — подумал Потемкин. В надежных глубинах воображения, он представлял, как могло быть за кулисами. Не красавец, конечно, хозяин, и не атлет, но взглядом такой вспыхнуть может. И нервы, как видно, — не сталь!
«Есть порог ужаса, в каждом. Шагнул за него, — все, не остановишься! Труп? Ну, уж есть он — пленку назад не смотаешь! Теперь его резать, рубить — но, теперь уже надо!» — знает ли девушка Люда Станкевич, о чем сейчас размышляет Потемкин? Словами ее говорил человек, знающий жизнь не вприглядку и не понаслышке…
Картина есть. Полотна, чтоб ее отразить реально — не находилось. Все мог понять Потемкин, но при этом не знал ничего. Дальше, чем видят глаза, ничего, до сих пор, не видел.
«Никаких, — хотел он спросить, — предположений за это время не появилось? Куда могла пойти Зоя? Нельзя же настолько не знать близкого человека…». Знал — бесполезно, и не спросил.
— Извините, такая служба, — поднялся он.
«Отшить меня вздумал! — видел он очевидное, — Друг мой, напрасно. Не на такого напал!».
«Три дня — срок немалый». Потемкин гулял в тени дворовых деревьев, курил и думал о том, что он за три дня мог бы и замести, и построить едва ли не заново.
Жаль, не было в этой квартире Потемкина сразу же, после исчезновения. Но неужели, того, что он заметил сегодня, не видел тот, кто был там в те дни? Опер из настоящих? Не должно быть такого.
Вывод, пока не закончил Потемкин проверку всего, что наметил, считался поспешным. Тем паче — бежать к Евдокимову было бы глупо.
***
Терпения Севе Гриневичу не занимать. Этим и отличается от других, человек добросовестный.
— Знаешь, — зашел он к Люде, в хорошем расположении духа, — ну, анекдот! У соседа с пятого этажа, милиция арестовала собаку!
— Надо же! И по какой статье?
— Да не знаю. Ее отпустили, потом. А хозяина — нет. Вместе их повязали.
— А хозяина не отпустили?
— Нет.
— Что ж, у каждого есть своя степень вины.
— Это ты, как философ толкуешь?
— Это доступная философия, Сева, понятная...
— А кто судьи?
— Судьей человек сам себе может быть.
— Как здорово! Я тебя понимаю, но, видишь, собаке не дал бог подобного развлечения!
— Почему — развлечения?
— А разве нет? Что, человек сам себя может к «вышке» приговорить? Или отправить на каторгу? А? Ты подумай!
— Подумаю. Но развлечением это считать, вряд ли стоит.
— Хорошо, считай так, а другие — эдак. Сам себя человек каждый день судить может. С целью полного оправдания и реабилитации. А собака — бесхитростна и бессловесна, она и в тюрьму угодить, видишь, может. За Ральфом ты последи, а то, видишь, милиция наша и собак арестовывать может.
Люда над шуткой не посмеялась. Сева подумал и покурил:
— Ну, ладно. Как жизнь, как дела, расскажи? — он хотел подойти, положить руку на талию, на плечо, может быть. Или просто взять в руку ее ладонь, и притиснуть легонько, дружески. Но не решился. Не в первый раз… Да, не в первый уже не решился… М-мм… Ну, ничего, придет скоро все, по другому, — само собой. Придет! Стоит ли, столько выждав, теперь торопить события? Можно накуралесить, и оттолкнуть, вдруг, Людмилу, не дай бог... Столько нормальных вещей человеком теряется по легкомыслию, так ведь?...
— Люд, — пояснил он, — я что про собаку-то? Жизнь, понимаешь, я ж все об этом… Вот, Ральф, например, — это же он карусель закрутил? Которой, я так понимаю, в милиции вовсе не рады!
— Ну, да, Сева, — он! Ну уж точно не я, — ты и сам понимаешь.
— Не ты! Так вот, этот пес, которого повязали — выходит, что как бы за Ральфа, — ответчик! А ты не находишь?
— Нет, я так не нахожу.
— А чего?
— Хотя бы того, что не знаю: а не анекдот ли ты мне рассказал?
— Какой? Про собаку?