Станкевич
Шрифт:
— Да, Коля, у нас научились! У нас «Черемуха», а у них — свое.
— Это профессионалы! А сколько их было?
— У Поля спроси, он ближе всех был к ним …
— Гады! — Неко качал головой, — Вот ведь нелюди, а! Давить таких надо!
— Собаками…
— Танками, гадов, танками!
— Поля на танк менять будешь?
— Поля? Нет, никогда, никому его не отдам! И не поменяю, даже на «Жигули»! Как думаешь, а «евдокимовцы» их найдут?
— Не знаю.
— Да, где там! Иголку в кармане, и ту не найдут!
— Зато, я теперь знаю, чем Евдокимов похож на
— На Махно? А я, — осмотрел Неко Поля, — еще как-то не понял?...
— Ну, как? У батька — махновцы, а у Евдокимова — евдокимовцы!
— А, понимаю! Зато уже эти, сюда, никогда не сунутся!
— М-мм, если б ноги поотсыхали у них…
— Зачем?
— Чтоб и туда не пошли, где нас с Полем не будет.
— Конечно бы так… Но, представь — поотсохли ноги?! Ты изверг, Потемкин! А какого Фосгена ты вспоминал?
— В пятнадцатом, немцы одной, абсолютно бескровной атакой, убили пятнадцать тысяч солдат противника.
— Да ты что! Это как же — десницей господней?
— Нет, ветер попутный был.
— И дальше? Поставили парус и разогнались?
— Нет. Так они б свои ноги переломали. Они постучали Фосгену — тук-тук, и выпустили. Это был желтый газ. Первая в мире, газовая атака.
— А-а! Я это знаю...
— Полю, потом, как-нибудь, расскажешь.
— Ага, он теперь поймет. А как рапорт писать будем? Позориться, а?
Поджал губы Потемкин, и посмотрел на пса:
— Главное, Коля, семья у тебя нынче крепкая: «Объединенные шкафы»! А Поль про нас лишнего не наболтает…
***
Внимательно вычитав рапорт, ротный его отложил... Посмотрел сквозь Потемкина, и поверх него, и не смеясь, сказал:
— Да-… Это тот, о котором я говорил: «Государственный Вы человек!». Я бы на смех тебя поднял, Потемкин, или бы постыдил вволю. Да ведь все ж понимаю… А? — он смотрел доверительно, и уж не мимо Потемкина, — Это ж она? Вот, две беды у мужчин… Не будь их, нам цены бы не было! Это горло, Потемкин, и сердце… Второе, я б проще назвал, и точнее, которое, в общем: «Вам ниже пояса будет, со стороны живота». Да звучит оно неблагозвучно… С горлом-то у тебя — нормально? Совсем нормально! И дай бог! Так значит — второе. Я ж все теперь понял: ты у нее был? Позавчера звонила: вот этой рукой я тебя, лично сам, к ней направил. Отгул у меня хотел выпросить — все, ты же видишь, сходится! Ты там был? И голову, ясен перец — ты потерял! А? Ты чего вспоминал в эту ночь? О чем думал? Любой результат естественен, потому что он зреет там, — он показал на висок, — и только на 10 процентов зависит от внешних факторов. С этим ты спорить не станешь, зреющий сыщик?
— Нет, с этим спорить не стану.
— А с остальным? Вот и правильно, что молчишь: все равно не поверю! Не буду касаться я личной жизни той девушки — дело ее. Но вот что тебя, старшина, касается, я тебе так скажу: любую. твою ошибку, начальство всегда объяснит по-своему. А то и, как я — не захочет слышать! Не допускай их! А лучше ты, друг мой, не уходи к Евдокимову. Я-то тебя, таким, какой есть: с ошибками и приключениями, — и поддержу, и прикрою всегда. А там — неизвестно!
— Спасибо.
— Хорошее
***
«Если б люди умели друг друга слышать, — думал, остывая от разговора с ротным, Потемкин, — преступления бы раскрывались с простотою весенних почек. Естественно. Грянуло солнце — пошло сокодвижение. Земля слышит небо. А тут, ротный метко сказал: тебя каждый слышит по-своему, — или не хочет слышать!».
Последний период всерьез изменил отношение к миру и к человеку. Потемкин старался быть глубже и терпеливей. Анатом, биолог, Олег, — его слышать не захотел. Привычка, натура такая — таков он. Поэтому знал он жену, понимал ее, не намного больше, чем посторонний. Посторонний предмет и теряется легче! Погубил ты его, или сам он исчез как-нибудь — большой разницы нет. Главное — как ты к нему относился…
Перебрав документы о тех, кто пропал в тот период без вести, Потемкин убрал из них те, что касались области. «Время теряю — считал он, — а времени мало. Из области в город, ни труп, ни фрагменты, везти не будут».
«Узнать бы сейчас, — закурил он, расслабился, — что найден фрагмент трупа женщины, из числа пропавших… Тогда, — улыбаясь, дымил он в пространство, — можно сказать: «Да, Олег, убит негодяй, но свидетель — когда-то ему обещали Вы руку и сердце! Забыли?»
От сигареты остался фильтр. Ствол сгорел в огоньке, улетел в пространство, помедлил и побродил там клубами дыма, и просто исчез, как исчезают пропавшие без вести…
***
Потемкина встретили, уважительно расступились, впуская в свой дом, двое. Он и она.
— Это я звонил предварительно, — уточнил Потемкин, показывая удостоверение.
Мирно, втроем, расположились на кухне. В коридоре, в пространстве, которое видел Потемкин, и в кухне, были следы ремонта. Хозяину: это Потемкин знал, как Жуляку, — 45. О ней — ничего не знал. Не было в строчках, которые он изучал, ничего о ней.
— Хозяйку представьте, — сказал Потемкин.
— Элла, — она назвалась сама, и поднялась к плите: там варился кофе.
— Ваш выбор, — спросила она, — кофе? Чай?
— Если можно — чай.
— А я знала, что чай! Сыщики спят не много, значит много пьют кофе. Он Вам надоел. А мы с Колей — кофе.
— Кофе? Ну, значит и Вы спите плохо. На это, наверное, есть причины?
— Нет. Как раз спим неплохо поэтому кофе нам не помешает. Он просто нравится нам.
Сыр, печенье и хлеб, ждали Потемкина заблаговременно. Он звонил полчаса назад.
— Знаете, да, Сергей Алексеевич, что меня привело?
— Да, надеетесь что-то услышать Вы, и, так же точно — надеюсь я.
— Времени около полугода прошло, что-то нового, может быть удалось Вам вспомнить? Увидеть по-новому? Нам это может быть важно.
— Извините, — спросила, ставя кофе и чай, хозяйка. Или, может быть, гостья… — я, может быть, в Вашей беседе, лишняя?
— Нет, — согласился Потемкин.
— Особого, нового — нет, ничего вспомнить не удалось. Как ни печально звучит, даже дико, пожалуй, но — исход такой был, знаете, естественным. Самому, Вы поймите, так говорить не просто. Но… При ее образе жизни…