Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры (950—1350 гг.)
Шрифт:
Однако место было крайне уязвимо для набегов язычников, и кроме того, не самое удачное с точки зрения приема больших немецких когов. Альберт, третий по счету епископ Ливонский и бывший каноник торгового города Бремен, решил основать новый город, который одновременно выполнял бы функцию епископского престола и естественным образом притягивал купцов из Любека и Готланда. Место было выбрано в 1200 году, а на следующее лето «был построен город Рига в широком поле, выходившем к удобной бухте для обустройства гавани»72. Вскоре город был обнесен стеной, в нем появились церковные здания, в том числе штаб-квартира нового крестоносного военного братства, Ордена меченосцев, и предположительно — купеческие здания73. В документе 1209 года наряду с кафедральным собором упоминается уже и вторая церковь, посвященная св. Петру. За городской стеной в собственном селении жила местная коммуна. В 1211 году купцы, торговавшие в самой Риге и за ее пределами и поначалу жившие в городе лишь временно, получили от епископа Альберта особые льоты: они были освобождены от дорожной пошлины и от «Божьего суда» (ордалий), получили гарантии от разграбления на случай крушения, гарантии от односторонних финансовых притязаний епископа и от выплаты вергельда (компенсации за убийство свободного человека).
7. Колониальные города и колониальные торговцы
215
ширила свои границы. Город отныне занимал всю территорию от Двины до речки Риге (см. карту И). К 1230 году численность населения, благодаря притоку иммигрантов из Вестфалии и других областей Саксонии, достигла 2 или 3 тысяч человек77. Топонимический характер фамилий XTV—XV веков позволяет делать вывод, что рижские бюргеры — выходцы из Северной Германии, главным образом Вестфалии — составляли почти пятую часть общего числа жителей, если судить по их фамилиям7**.
р.Двина
Карта 11. План г. Риги первой трети XIII века (,to Беннинховену 1961)
Следовательно, к 30-м годам XIII века, то есть спустя поколение после основания Риги в чистом поле, этот город, с увенчанными башнями стенами, выступающими силуэтами собора св. Марии и церквей св. Петра и св. Иакова, стоящими у берега под погрузкой и разгрузкой тяжелыми когами, звуками нижненемецкой речи на улицах, на первый взгляд был типичным северонемецким торговым городом. И во многих отношениях первое впечатление было бы справедливым. Тем не менее всего в нескольких днях пути от этого города жили язычники, которые охотно принесли бы любого христианина в жертву своим богам. Этот город был центром крупной миссионерской епархии и штаб-квартирой военного ордена, посвя-
216
Роберт Бартлетт. Становление Европы
тившего себя священной войне. Фактически каждый год здесь высаживались на берег новые группы крестоносцев. Таким образом, Рига все же была типично колониальным, миссионерским городом, или, если выразиться иначе, «городом Божьим»79.
Особенность Риги заключалась в ее местоположении на дальних торговых путях, напротив Висбю и Любека, а по реке — в досягаемости не только от своих сельских окрестностей, но и от русских центров. Крупные поморские города являлись богатыми космополитическими центрами, связывавшими в единое целое дальние уголки северных и южных морей, так что известиями из Лондона и Риги, Валенсии и Трапезунда люди могли обмениваться и сопоставлять услышанное. Единство средневекового Запада отчасти строилось на единстве купеческом.
& Межэтнические отношения
на границах латинской Европы.
1) Язык и право
«Их следует судить по обычаю их народа и судом арбитра, избранного среди них самих»1.
Завоевание и колонизация привели к формированию на границах католического мира обществ, в которых жили бок о бок представители разных этнических групп, и повсюду в приграничных районах латинской Европы одной из центральных проблем были межнациональные отношения. Прежде всего надо подчеркнуть, что вопрос принадлежности к той или иной национальности в Средние века лежал в плоскости не биологической (как следовало бы из соответствующей лексики: gens, natio, кровь, племя и т.п.), а прежде всего культурной. Если взять классическую средневековую формулировку этнической принадлежности, данную канонистом Регино Прюмским примерно в 900 году, то мы увидим, что он предлагает для классификации этнических различий четыре критерия. «Разные нации, — пишет он, — отличаются друг от друга происхождением, нравами, языком и законом» (diversae nationes populorum inter se discrepant genere, moribus, lingua, legibus/2-. Первый из его критериев — «происхождение» — лежит в основе современных расистских теорий. Наиболее оголтелые расистские учения XX века либо основываются на внешних (как в первом случае) признаках различий — как цветной расизм в США, либо, в отсутствии явных внешних признаков, на невидимых биологических несовпадениях — как нацистский антисемитизм. В Средние века расизм такого рода встречался относительно редко. В этом смысле более важное значение приобретают другие обозначенные Регино критерии — «нравы, язык и закон». Именно они становятся главными признаками этнической принадлежности. В отличие от происхождения, эти признаки имеют одну общую особенность — они изменчивы. В самом деле, в разной степени они могут меняться не только от поколения к поколению, но и на протяжении жизни одного человека. Человек может овладеть новыми языками, оказаться в условиях иной систе -мы права, приобщиться к новой культуре. Таким образом, в каком-то смысле этническая принадлежность в условиях Средневековья была скорее порождением социальным, нежели биологической данностью. Если, скажем, дать определение «немцу» или «славянину» исходя не из происхождения, а из нравов, языка и юстиции, то внуками славян могли быть немцы, а внуками немцев — славяне.
218
Роберт Бартлетт. Становление Европы
8. Межэтнические отношения… I) Язык и право
219
Когда мы рассматриваем межэтнические отношения в средневековой Европе, то ведем речь о контактах различных в языковом и культурном отношении групп, а не разных по крови народов.
Термин «нравы, или обычаи» (mores) касался одежды, домашних устоев, привычек в еде, причесок и массы других повседневных особенностей, которые отличали одних людей от других. Порой это своеобразие имело решающее значение для различения этнических групп. В Ирландии, например, английские правители законодательно выступили против ирландских причесок: «вырождающиеся
ЯЗЫК
В определении национальной принадлежности особенно важное значение принадлежит языку. Средневековое духовенство и ученые, с их библейской верой в общее происхождение всего человечества и теорией первоначального единства языка, считали естественным вести отсчет национальным различиям от «вавилонского столпотворения». «Разные народы появились из-за различий в языке, а не языки появились у разных народов», — так сформулировал это средневековый педагог Исидор Севильский4. Еще более ясно эта точка зрения высказана другим латинским автором: «язык формирует расу» (gentem lingua facit)5. Было признано значение языковой общности. Как писал хронист XIV века, «тех, кто говорит на одном языке, объединяют тесные узы любви»6, Эти «узы любви», как мы увидим, зачастую обратной своей стороной имели горячую ненависть к тем, кто говорил на чужом языке, ибо, как и сегодня, «войны и всевозможные несчастья проистекают из различий в языке»?.
Из проникших в литературные и официальные тексты Высокого Средневековья диалектизмов можно составить представление о тех крупных пространствах на территории Европы, которые характери -зевались относительно высокой степенью языковой и культурной
однородности с преобладанием в каком-то смысле стандартных языков: примером служит английский в Англии, лангедойль и лангедок соответственно на север и на юг от Луары, нижненемецкий на севере Германии, верхненемецкий — на юге. Естественно, существовали вариации в диалектах и примеры частичного наложения языков, но все же можно отчетливо проследить различия между этими ключевыми областями и завоеванной и заселенной периферией, где повсеместным явлением было смешение и взаимопроникновение языков и культуры. Конечно, в центральных областях наблюдалось взаимное приспособление и интеграция языков разных народов, но на окраинах имел место более выраженный языковой плюрализм, определявшийся и национальными, и классовыми различиями. То языковое разнообразие, которое подчас могло наблюдаться в пределах зоны распространения одного языка, скажем, верхненемецкого или лангедока, чаще всего принимало форму диалектных различий. Средневековый путешественник, проезжая из Трира в Вену или из Беарна в Прованс, легко мог заметить переход от одного диалекта к другому. Полной противоположностью была языковая ситуация в завоеванных и освоенных поселенцами периферийных землях, где внутри одного и того же населенного пункта и даже на одной и той же улице уживались носители совершенно разных языков. Таким образом, взаимодействие языков было типичным и характерным признаком пограничных областей латинской Европы. Здесь никого не удивляли наблюдения такого свойства, что «многие наши люди говорят теперь на улицах на разных языках», как подметил чешский хронист Петр Циттауский° Когда папа Иоанн XXII в 1329 году отлучил от церкви главу францисканского братства Михаила Мезенского, его послания в Кракове были сначала зачитаны на латыни, а затем «растолкованы народу на про -сторечии, как на польском, так и на немецком, с тем чтобы они были лучше поняты и стали ясны всем»9. Двойную принадлежность словно получали реки, горы и населенные пункты. Они начинали именоваться на двух языках: как разъясняет один померанский документ, «это место славяне называют woyces, а немцы — епде water»10. Аналогичную лингвистическую трансформацию претерпевали и названия поселений. Например, ирландское поселение Эллах в Мите стало называться Скурлокстаун по имени его новых владельцев из рода Скурлаг (английский суффикс «таун» — town к тому времени стал непременным элементом географических названий в областях восточной и южной Ирландии, подвергшихся колонизации и частичной англиканизации)11. В Новой Кастилии называвшееся арабским именем поселение Альгарива получило новое, латинское название — Виллафранка12.
Для многих слоев общества двуязычие было обычным делом. Уже в X веке Отгон I Германский говорил как на немецком, так и на славянском языке13. Во франкской Морее преуспевающие правители владели французским, греческим, а возможно и турецким14.
220
Роберт Бартлетт. Становление Европы
Характерно, что до сих пор ученые спорят о том, на каком языке первоначально была составлена главная летопись франкской Греции — либо на французском с последующим переводом на гречес -кий, либо наоборот. К XIV веку потомки англо-нормандских завое -вателей в Ирландии сочиняли стихи по-ирландски15. Порой такое двуязычие имело большое практическое значение. В 1085 году на Сицилии граф Роджер, возглавлявший разведывательный поход в Сиракузы, послал сына благородного греческого рода Филиппа еле -дить за мусульманским флотом: «он передвигался на своем корабле среди сарацинских так, словно был одним из них, ибо и он, и все его матросы владели языком неверных, как родным греческим»1б. Примкнувшие к нормандцам итальянские разбойники тоже пытались выучить французский17.
Естественно, что в таком лингвистически пестром обществе исключительно важную роль играли переводчики. Иногда они занимали и официальные посты. Например, в Валенсии существовали официальные переводчики, они носили титул торсимана (torci-тапа) — от арабского tarjwnan. На границе Уэльса существовала практика земельных пожалований «в уплату за услуги переводчика между англичанами и валлийцами»18. Как будет видно дальше, особенно важна была роль переводчика в суде. В некотором смысле области, где сосуществовали разные языки и где получило распространение двуязычие и практика перевода, оказали свое влияние на всю культуру Европы. Например, именно из Испании и Сицилии в латинские университеты пришли многочисленные переводы гречес -ких и арабских научных и философских трудов. Многие положения латинского аристотелизма Фомы Аквинского были выношены в недрах разноликих в этническом отношении обществ Кастилии времен Реконкисты и южной Италии.