Старая Контра
Шрифт:
– Друзья! – торжественно начал он. – Ибо не ошибусь я, назвав вас всех друзьями. Прошлый раз, если помните, я называл вас товарищами; позапрошлый – братьями. И я не отказываюсь от своих слов! Ведь все мы – это одна большая дружная семья; и как раз об этом я хотел бы поговорить с вами сегодня. Я знаю о неких сомнениях, обуревающих кое-кого из вас; я не буду называть имён, эти люди и сами в курсе, что речь идёт о них. Как вам известно, для всех вступивших в нашу общину есть одно правило: его деньги и имущество становятся достоянием всех. Таким образом, достигается сразу две цели: во-первых,
– Нет! Нет! Конечно же не так! – зашумели собравшиеся.
– Боитесь ли вы, что вас ограбят? – лукаво улыбнулся Твадло.
– Нет! Не боимся! У нас нечего брать!
– Боитесь ли вы, что ваш дом сгорит и вам негде будет жить?!
– Не боимся!!!
– А почему?
– Потому что у нас много домов!!! И все они общие!!!
– Слушай, что это с ним? – озадаченно прошептал Чобы на ухо Пыхе. – Он, типа, никогда не говорил так гладко! Да ты же помнишь! Он вообще весь какой-то… Другой!
– Помню, – медленно ответил Пыха. – Это Книга, не иначе!
– Но можно ли стерпеть, если каждый день, каждый час видишь вокруг несчастных, обременённых роскошными виллами, шикарными драндулетами и неисчислимыми капиталами? – Голос Твадло теперь гремел. – Не разрывается ли сердце, когда алчность разгорается в глазёнках твоих ближних – алчность, ради которой они готовы пойти на преступление? А ведь стань всё общим, исчезли бы и воровство, и грабёж – ибо зачем отбирать то, что и так принадлежит тебе?!
– Во даёт! – шёпотом прокомментировал Чобы.
– Так ответьте мне, что мы будем делать дальше! – Твадло забрался на кресло с ногами и вскинул над головой кулачок. – Стоит ли бороться за всеобщее счастье – или с нас довольно тех жалких крох, что мы имеем сейчас?
– Стоит! Стоит!! Стоит бороться!!! – скандировали собравшиеся.
Твадло удовлетворённо улыбнулся и сунул руку за пазуху. На свет появилась Книга.
– Но кто из вас знает, с чего надо начать? Имеет ли смысл объяснять великие истины заблуждающимся – или же нужно взять их железной рукой и повести за собой ко всеобщему счастью, куда мы одни знаем дорогу? Пускай Книга ответит нам на эти вопросы! Давайте все сюда, дети мои; становитесь в круг, и пусть Книга явит нам заветные слова!
Дальнейшее Пыха запомнил смутно: раскрытые страницы, с которых, кажется, бьёт незримый свет; мерный ритм чеканных созвучий, изгоняющий из сознания все мысли, и невыразимый восторг, переполняющий душу; восторг и предвкушение чего-то прекрасного. В какой-то момент ему показалось, что он ощущает слабый, еле уловимый аромат жареной курицы – как тогда, на площади, но наваждение тут же исчезло. Когда друзья немного пришли в себя, последние члены общины уже расходились. Лица их были отмечены непоколебимой решимостью…
В
– Друзья, друзья… – Голос Светлой Личности тоже изменился; теперь это был глубокий, бархатный баритон. – Вы не поверите, как я счастлив видеть вас обоих! Ну, рассказывайте, – он обнял приятелей за плечи. – Как вы живёте, чем дышите?
– Да мы это… – начал Чобы, но Твадло перебил его:
– Гапа!
– Да, Наставник! – один из телохранителей склонился в почтительном поклоне.
– Сходи в ту комнату, где мы держим продукты, и принеси самого лучшего вина. И закуску сообрази какую-нибудь, будь ласков… Да, так на чём мы с вами остановились? – он благожелательно оглядел Чобы и смоукера. – Вы чем сейчас занимаетесь?
– Играем в театре! – гордо ответил Пыха. – Мы теперь актёры!
– Замечательно! Это как раз то, чего нам не хватало… Ах, друзья, друзья! Я вынужден признать, что пропаганда и агитация у нас до сих пор не на должном уровне. Но с вашей помощью мы поправим дело, я уверен. Нас пока совсем немного, но дайте срок – и вы увидите, на что мы способны! Та заварушка на площади покажется вам детской игрой, я вас уверяю!
– Вообще-то мы…
– Ну разумеется! Знаете, что? Я набросаю какую-нибудь пьеску, небольшую, минут эдак на пятнадцать-Двадцать. Вы сможете играть её как бы дополнительно к вашему основному репертуару. Гм… Неплохое вино, вам не кажется? Надо подготовить почву для массовыхвыступлений, охватить как можно более широкие слои населения. Что у вас за театр, я прослушал?
– Театр маргиналов…
– А! Стало быть, уличный… Знаете, пожалуй, это именно то, что надо: простой народ лучше воспримет наши идеи. Попробуйте бутерброды, пока есть; я, признаться, питаю определённую слабость к красной икорке… Да, и театральные афишки! Вы можете раздавать их перед спектаклем; на одной стороне будет текст, а на изнанке – приглашение посетить нашу общину. Ну, это потом; сначала – устная агитация.
– Э-э… Послушай, Твадло…
– Да-да? – Альбинос благожелательно улыбнулся Пыхе.
Смоукер посмотрел на него, затем на телохранителей, неподвижных, как изваяния, и сказал совсем не то, что хотел:
– А почему тебя называют Светлой Личностью?
– Наш Наставник – избранный! Он святой человек! Великие Силы вручили ему священную Книгу, которая ведёт нас в царство всеобщего счастья! – обрёл дар речи один из охранников.
– Гапа, спусти штору! – торжественно распорядился Твадло.
Тут только приятели обратили внимание на тяжёлые чёрные занавески. Гапа потянул за шнурок – и шторы с мягким шорохом сдвинулись, погружая комнату во мрак. Пыха мигнул от удивления: в темноте вдруг возникли ярко светящиеся пятна – это были ступни ног. Выше мерцали зеленоватым светом ладони и мягко серебрился овал лица. Твадло скинул пиджак и брюки; теперь, когда глаза немного привыкли к темноте, стало понятно, что всё тело альбиноса фосфоресцирует – сильнее всего внизу; видны были даже доски пола, на которых он стоял…