Старая сказка
Шрифт:
Королева взяла его голову в свои ладони. Огромные изумрудные глаза заняли всё поле зрения, и в голове Ивана словно взорвалась бомба.
… Тесная горница полна людей, от которых так и веет недобрым злорадством. Среди них выделяется властный человек в кожанке, перетянутой ремнями, с кобурой на поясе. Отец, такой большой, смелый и сильный, беспомощно смотрит в пол. Мать стоит с белым, как белёная печь, лицом.
«Ну что, подкулачник хренов, допрыгался?..»
… Станция, паровоз хрипит, пыхтит надсадно. Толпа оборванных, закутанных в тёмное тряпьё людей, раздвигаемая
«Да что же это, люди! Сыно-ок!»
«Молчи, Глаша. Там, куда нас… малому не выжить. Вернёмся, бог даст, заберём. Ну а если нет… то хотя бы он останется»
… Казачья станица, по которой ползёт арба, с арбы торчат во все стороны руки-ноги. Старик в папахе стучит в дверь очередной хаты — ни звука в ответ. Крестясь, старик отворяет незапертую дверь, осторожно входит в хату. А над сельсоветом кумачовый лозунг — «План хлебосдачи — выполним и перевыполним!»
… Хрупкая молодая женщина беспомощно прикрывает горло отворотами халата, как будто можно отгородиться от этих людей. В глазах женщины ужас. По мебели шарятся какие-то люди в матросской форме, один втихаря суёт за пазуху серебряные ложечки. Главарь банды сидит за столом, поигрывая «маузером» в деревянной колодке.
«Значит, вы-таки не знаете, где ваш муж? А мы знаем. У Деникина он, гражданочка» — главарь с «маузером» встаёт — «Собирайся, мадам»
Иван уже корчился от наплывающего понимания, его ум изворачивался, пытался ускользнуть в спасительное беспамятство, как гадюка, у которой выдаивают яд, но крепкие длинные пальцы твёрдо держали его голову, а громадные изумрудные глаза — его душу.
А перед внутренним взором уже проплывали какие-то застенки, люди в форме НКВД, столбы с рядами колючей проволоки, траншеи с окоченевшими трупами, заснеженное поле с развалинами финской мызы, с обгорелыми остовами грузовиков и лёгких танков Т-26, вперемешку с убитыми… И усатый человек с трубкой в руке: «Мы будем вести войну малой кровью, бить врага на его территории»…
Понимание пришло разом, будто рухнула плотина, и Иван забился, закричал истошным тонким голосом. Уж лучше бы ему в брюхо залили расплавленный свинец…
Иван открыл глаза, в которых ещё плавала обморочная зелень. Он лежал на кровати, застеленной белоснежным покрывалом, прямо в одежде — только гимнастёрка на груди расстёгнута, да нет сапог.
Вокруг сидели эльфы, кто на чём. Королева сидела совсем рядом, в глубоком кресле, от её свежести не осталось и следа — тёмные круги под глазами, лоб блестит от пота, руки чуть заметно дрожат.
— Ты всё-таки добил меня, Иван Семёнович — королева засмеялась хрипло — как говорится, последняя капля. Мало мне контактов с Навью, мало Зеркала Мира, так ещё и мозги вправлять товарищу старшему сержанту…
Ивану вдруг стало так стыдно, как не бывало с далёкого, уже почти позабытого детства, когда он залез в омшаник и исковырял медовые соты, висевшие в рамках — запас для ульев на зиму. Отец объявил ему, что пчёлы теперь умрут с голоду, и Ваня горько,
Вот они сидят вокруг, эти странные, непонятные существа — эльфы. И их королева, прекрасная Элора, которая обещала невиданное — вернуть с того света человека, давно погибшего. Вернуть ему его любовь. Вернуть, в общем-то, ни за что — нельзя же всерьёз считать находку «зажигалки» заслугой Ивана. И несмотря на какую-то серьёзную опасность, для Ивана пока непонятную. Сделка? Да, конечно, сделка. Но делать-то всё придётся им, вот этим существам, и в первую очередь, как понял Иван, самой королеве. А что делает он? Только шипит и плюётся ядом, как голодная гадюка?
— Ваше Величество — внезапно для самого себя услышал он свой голос — Могу я просить у Вас прощения?
Стало тихо. Так тихо, что слышно шелест листьев за закрытым окном.
— Можешь — просто ответила королева Элора, пронзительно глядя на него своими огромными изумрудными глазами.
Иван встал с постели, пошатываясь, и встал на колени, словно перед иконой, как когда-то учила мать.
— Я прошу простить меня, если это возможно, Ваше Величество.
Тихо, как тихо. Если бы здесь летала муха, пронеслось в голове у Ивана, она сошла бы за «мессершмитт».
— Человек, твои извинения приняты.
Королева вдруг рассмеялась, взглянув на Тамиону.
— Ну что? Всё они понимают, пусть и не сразу.
— Простите, моя королева, но пока это только слова — Тамиона решительно встала, и никто её не одёрнул. — Вы слишком добры, вот что. Я приготовлю вам ванну.
Иван курил, стоя в сенках, глядя через открытую дверь на ясный июльский закат, горящий над городом. Перед ним расстилались огородные грядки, замкнутые глухим забором, среди зелени на грядках, будто змеи, валялись забытые кем-то толстые чёрные шланги. Куцый огородик-то, и от забора до дома всего метров двадцать, можно проскочить одним махом…
— Ничего. Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет — услышал он сзади.
Киннор, возникший, как всегда, бесшумно, встал рядом.
— Не спится?
Иван усмехнулся.
— Когда вы меня в гроб определите?
— Не сегодня — засмеялся эльф.
— Сам-то чего не спишь?
— Сегодня моё дежурство. Часовой я сегодня, если так тебе понятней.
— И до которого часу? — Иван последний раз затянулся самокруткой, отбросил крохотный чинарик.
— До утра.
— Бессменно? — удивился Иван — Не тяжко?
— Бывает — неожиданно признался эльф.
Они постояли, помолчали, вслушиваясь в пересвист ночных птиц. Закат бледнел, медленно уступая место глубоким сумеркам.
— Тоскливо ничего не делать — признался вдруг Иван.
— Когда не требуется активных действий, следует заниматься внутренней работой — изрёк эльф, вдруг неуловимо напомнив Ивану его учителя физики.
— А именно?
— Ну это уж зависит от тебя. Конечно, четыре недели срок небольшой, но кое-чему научиться можно. Да хотя бы книги читай, чем слоняться целый день. Дать?