Старая Земля
Шрифт:
Взгляд Вулкана не отрывался от массивного силуэта на троне. Но на краю толпы, за фалангой прорывных щитов, за сервиторами с глупо разинутыми ртами и автоматическими орудиями, на периферии зрения, он видел другого. Бледного призрака, изнуренного и злобного.
— Феррус…
Он зажмурился. Никто ничего не слышал. То ли он прошептал имя брата, то ли окликнул его лишь в мыслях. Вулкан открыл глаза; воплощение его давнего безумия исчезло, но вот второй Манус, сидящий на троне и закутанный в мантию, словно король древней Альбии, остался.
От обычного
«Это невозможно. Он мертв. А если это он, значит, я лишился рассудка. Если это он, я, вероятно, все еще внутри горы, а все вокруг — лишь иллюзия воспаленного рассудка».
Примархи — по крайней мере, некоторые из них — ощущали присутствие братьев. Вулкан должен был бы отличить правду от обмана, но сомневался в своих инстинктах. Он видел Ферруса и раньше, и в более мрачных обстоятельствах, чем эти. В какой–то жуткий момент он почти поверил, что никогда не покидал кальдеру под Смертным Огнем и до сих пор видит сны, погруженный в кровь Ноктюрна.
Взгляд Вулкана остановился на руке — «железной руке», хотя нельзя подобрать определения, более неверного. Чудотворная конечность притягивала и отражала слабый свет, сияя серебром. Но состояла не из серебра и не из железа. Этот металл вообще не поддавался классификации.
Наверняка было известно лишь одно: эта рука уникальна.
Кроме того, на ней не хватало одного пальца.
«Неужели я вижу своего брата?»
Вулкан представил, как протягивает руку к тени Ферруса, как делают те, кого преследуют фантомы ушедших, но не шелохнулся, и смятение рассеялось быстро и незаметно.
— Такова воля Ферруса Мануса, — заявил тот, кого называли Аугом.
— Наш примарх вернулся к нам, — сказал другой, Кернаг, стремящийся к власти.
Рука, вернее, оставшиеся на ней пальцы, приподнялись. Да так и остановились.
Вулкан снова закрыл глаза, не осмеливаясь верить и надеяться.
«Он мертв, а мертвые не возвращаются».
— Кроме одного тебя, брат…
«Заткнись, Феррус. Ты умер».
— Разве? Открой глаза и смотри, Вулкан. Сорви маску, если не боишься увидеть, что скрыто под ней.
— Его воля должна быть исполнена, — настаивал Равт, самый старший из них.
Он не фанатик. Он верил, хотя как–то равнодушно и хладнокровно. Горгон вернулся, значит, первенство за ним. Логично.
— Видишь, Медузон, — снова заговорил Ayг, — наш отец возродился. Прошу тебя, брат, будь благоразумен.
— Это немыслимо! — воскликнул Медузон. — Как такое может быть?
— Но так и есть, — сказал Ayг с той же уверенностью, что и его железные братья.
— Но его тело… Оно было изуродовано. Рассечено, а изувеченный труп поднят в качестве доказательства. Я видел это.
Отчаяние в голосе Медузона перекликалось с чувствами Вулкана, только примарх не показывал их. Он не решался проявить эмоции, пока точно не узнает, что это, пока не будет уверен в своей
— Это ничего не значит, — заявил Равт.
— Он получил другое тело, — добавил Кернаг.
— Одетое в адамантий и керамит, — сказал Ayг. — Более сильное.
— Плоть слаба, — прошипел Аркборн с горячностью безумца.
И все повторили за ним эти слова, а вслед за негромким мрачным хором наверху раздался гул двигателей, потрясший весь огромный зал так, что с его обветшавшего фундамента взметнулась пыль.
Медузон взглянул вверх сквозь дыры в полуразвалившейся крыше. В небо смотрели все, кроме железных отцов и их равнодушной ко всему свиты.
Штурмовики и баржи, старый изношенный транспорт и грузные посадочные модули — все множество судов Железных Рук и их союзников — спускались на поверхность.
— Это ты созвал их, Ayг.
Медузон опустил голову и встретил ледяной взгляд своего бывшего друга.
— Как положено.
— Но не по моему приказу.
— Они собрались, чтобы стать свидетелями воскрешения Горгона, — сказал Норссон. — И конца твоего лидерства, — язвительно добавил он.
Лумак рассвирепел, с трудом удерживаясь, чтобы не обнажить меч во второй раз:
— Следи за своими словами, брат! Медузон — наш военачальник, и остальные офицеры это подтвердят.
— Вряд ли, когда увидят, что примарх снова с нами. Они свергнут вероломного военачальника и перейдут на сторону истинного главы легиона.
Медузон невольно хмыкнул. И прошептал:
— Это безумие.
Он поднял руку, призывая к спокойствию, и искоса взглянул на Вулкана, но примарх оставался бесстрастным. В душе Медузон гадал, о чем тот сейчас думает. Сам военачальник понимал, что политический лёд под его ногами стал неимоверно тонким, особенно после дорого обошедшегося рейда, который привел к смерти Аркула Тельда и больше, пожалуй, ни к чему.
Победа. Да, но победа без трофеев. А это придавало ей привкус горечи. Избежать поражения — еще не значит выиграть битву.
Тельд был ветераном высокого ранга. Его многие знали, многие сражались бок о бок с ним и во время нынешней войны, и прежде, в Великом крестовом походе. Тельда уважали и те, кто с ним не встречался, но был о нем наслышан. Смерть Аркула стала ударом не только в смысле тактики. Она нанесла вред всем им, нанесла вред делу Медузона.
Теперь он не сомневался, что Гэлн Кренн настроит членов клана Унгаваар против него. А после того как от Медузона отвернулся даже Ауг, которого тот считал другом, осталось совсем немного кланов, поддерживающих его идеи. Он был ослеплен тщеславием и своей жаждой мщения Марру.
Чем бы ни был этот «примарх», но раз уж Aуг счел нужным перейти в оппозицию, он станет ключевой фигурой, вокруг которой в стремлении сместить Медузона объединятся железные отцы. Самое забавное, что Шадрак не стремился к лидерству, но знал, что за неимением более достойного кандидата должен стать во главе воинов. В данный момент смена лидера приведет к катастрофе. Железная Десятка будет дробиться на мелкие группы и уже никогда не сумеет возродиться.
Медузон не может обречь на забвение знамя некогда великого легиона. Он обязан это предотвратить.