Старческий грех

Писемский Алексей Феофилактович

– А как расстоянье-то ты обозначишь? Далеко ли еще?

– Да верст пять...

– Это ладно! Кабы не так спешно было, так в гости бы к тебе заехали. Прощай! Поворотов не будет?

– Ну, какие повороты!
– заключила старуха, смотря на него с заметным удовольствием, когда он опять молодцевато вскочил на передок и поехал.

В перелеске потом они встретили идущего по опушке мужика с топором. Извозчик не утерпел и с ним заговорил:

– Что, дядя, далеко ли до Чурилова?

– Верст семь будет, - отвечал тот сердито, уходя за кусты.

– Спасибо, что мало накинул,

экой добрый, - говорил балагур... Речка-то какая славная, - прибавил он, подъезжая к мосту.
– Вот напиться бы: вода какая чистая...

– Ну, напейся, - сказал ему Иосаф, и извозчик, кинув вожжи, прямо с телеги соскочил через перила на берег и, наклонившись, напился из пригоршней.

– Солонины этой проклятой на постоялом дворе налопаешься, ужасть как пьется!
– сказал он и с полнейшим удовольствием, подобрав вожжи, погнал лошадей во все лопатки.

– Вон оно самое Чурилово и есть!
– сказал он, мотнув головой на открывшуюся совершенно голую усадьбу, торчавшую на гладком месте, без деревца и ручейка и даже, кажется, без огорода.

Иосаф между тем начинал чувствовать всю щекотливость своего положения: ехать в первый раз в дом и прямо просить денег, черт знает что такое! Но зато извозчик не унывал: как будто бы везя какого-нибудь генерала, он бойко подлетел к воротам на красный, огороженный простым огородом двор и сразу остановил лошадей. Окончательно растерявшийся Иосаф начал вылезать из телеги, и странная, совершенно неожиданная сцена представилась его глазам: на задней галерее господского дома, тоже какого-то обглоданного, сидела пожилая, толстая и с сердитым лицом дама и вязала чулок; а на рундучке крыльца стоял сам майор Одинцов, в отставном военном сюртуке, в широких шальварах и в спальных сапогах. Он выщелкивал языком "Камаринскую" и в то же время представлял рукой, что как будто играет на балалайке, между тем как молодой дворовый малый, с истощенным и печальным лицом, в башмаках на босу ногу, отчаянно выплясывал перед ним на песке. По временам майор взмахивал рукой, и малый, приостановясь в ухарской позе и вскинув руками, шевелясь всем телом, как делают это цыгане, начинал гагайкать: Ха, ха, ха, ха! Ха, ха, ха, ха! Майор при этом тоже прихлопывал в ладоши и прикрикивал: Ха, ха, ха, ха! Ха, ха, ха, ха!

– Иван Дмитрич, прекратите, наконец, это! К нам кто-то приехал, сказала ему вполголоса дама.

– А, извините!
– проговорил майор, увидев подходящего Иосафа и сходя к нему с крыльца.

– Извините!

Иосаф, в свою очередь, тоже извинился и назвал свою фамилию.

– Вы меня, может быть, не узнали?
– прибавил он.

– Напротив, душевно рад... Каково пляшет?
– прибавил майор, указывая на стоявшего уже в вытяжку малого.

Иосаф не мог при этом не заметить, что лицо хозяина сильно пылало, а из рта несло как из винной бочки.

– Однако позвольте же вам представить: супруга моя, Настасья Ардальоновна!
– сказал, расшаркиваясь, майор и показывая на даму.
– Прошу покорнейше в комнаты. Ты тоже иди!
– прибавил он парню.

Все вошли в залу: Ферапонтов впереди, а хозяин сзади его и все продолжая расшаркиваться. Хозяйка явилась через другие двери и сейчас же села

и приняла как бы наблюдательный пост. В комнате этой, несмотря на ходивший всюду сквозной ветер, почему-то сильно пахнуло кошками.

– Позвольте мне перед вами потанцевать?
– проговорил вдруг майор, усадив гостя.

– Сделайте одолжение, - отвечал Иосаф.

– Мазурку вам угодно?
– продолжал хозяин.

– Что вам угодно, - отвечал Иосаф.

– Иван Дмитрич, надобно бы, кажется, это оставить, - произнесла хозяйка, но майор только махнул ей рукою.

– Митька!
– крикнул он.

В залу вошел тот же малый.

– Мазурочный вальс! Играй и учись у меня!

Парень подошел к стоявшему в углу полинялому ящику, похимостил что-то тут около него и, воткнув в дыру висевший на стене ключ, начал им вертеть. Оказалось, что это был небольшой органчик: "Трым-трым! Трым-трым!" - заиграл он мазурку Хлопицкого, и майор, как бы ведя под руку даму, нежно делая ей глазками, пошел, пристукивая ногами, откалывать танец.

– Но, может быть, вам скучно это? Угодно вальс?
– сказал он, сделав несколько туров и обращаясь к Иосафу.

– Иван Дмитрич, прекратите это, - молила его жена.

– Мне все равно-с, - отвечал Иосаф.

– Вальс!
– скомандовал майор малому, и тот, опять что-то похимостивши у ящика, заиграл вальс.

Майор, держа несколько голову набок, начал вертеться в три па.

– Ух! Нынче уставать стал: не могу много, - сказал он, останавливаясь перед Иосафом.
– Позвольте же, однако, предложить вам рюмку водки. Малый, водки!

– Нет, уж этого по крайней мере не будет!
– сказала хозяйка, как-то решительно вставая.

– Чего-с?
– произнес майор, и всю правую щеку у него подернуло.

– А того, что этого нельзя, - проговорила она и вышла.

– Ты, харя, пошел, подавай!
– повторил майор малому.

Тот нехотя вышел.

– Как ваше здоровье?
– обратился майор опять к Иосафу.

– Слава богу-с, - отвечал тот.

– Очень рад с вами познакомиться, - прибавил майор, протягивая ему руку.
– Митька!

Митька снова показался.

– Водки! Убью!

– Барыня заперла и не изволит-с давать.

– Цыц! Убью! Поди встань передо мной на колени.

Малый, совсем уж бледный, подошел и встал.

– Кто такой я?.. Говори!.. Я села Чурилова Семен майор Одинцов... Водки - живо!

– Да помилуйте, сударь, разве я-с?.. Барыня.

– Убью! Вот тебе!
– крикнул майор и ударил бедняка в ухо, так что тот повалился.

– Полноте, что вы делаете?
– вскричал, наконец, Иосаф, вскакивая и подходя к майору.

– Кто ты такой?
– проговорил тот, обращая уже к нему свое ожесточенное лицо.

– Я Ферапонтов, а вы не шумите.

– Как ты смел ко мне приехать! Кто ты такой? Пошел вон! Убью!
– кричал майор и кинулся было к Иосафу драться, но тот, и сам весь день раздражаемый, вышел из себя.

– Прежде чем ты убьешь меня, я тебя самого задушу, - сказал он и, схватив хозяина за шиворот, оттолкнул от себя.

– Караул! Режут!
– завопил майор, падая со всего размаха между стульями головой.