Старец Горы
Шрифт:
– Так это византийцы?! – ужаснулся Барзани.
– Если судить по красному цвету галер, это русы Венцелина фон Рюстова, – скрипнул зубами Бузург-Умид. – Будь он проклят.
Барзани больше не слушал своих бездарных советчиков. Он вихрем скатился вниз, увлекая за собой свиту. Флотоводцу, привыкшему целыми днями стоять на палубе, нелегко дался бег по сухопутью. Но он все же достиг своей галеры раньше, чем русы успели войти в гавань. Уходить арабам пришлось на веслах. Дабы затруднить врагам видимость, Барзани приказал поджечь стоящие в порту чужие суда. На счастье арабов ветер переменил направление. Всю гавань заволокло клубами черного дыма, что и позволило беку проскользнуть мимо русов незамеченным, оставив им на закуску всего три арабские галеры.
– Кажется, ушел, – сказал Никодим, оборачиваясь к потрясенному Бузург-Умиду. – А почему ты не побежал с ним?
– Барзани выбросил бы меня за борт, – криво усмехнулся ассасин. –
Русы уже высаживались на берег, не заходя в пылающую гавань. С их стороны это было очень мудрое решение. Хорошо еще, что ветер, дувший с берега, относил горящие галеры в море, иначе не поздоровилось бы не только пристани с ее бесчисленными хранилищами, но и городу Джебайлу.
– А эти идиоты все еще продолжают сражаться, – нервно хохотнул Бузург-Умид.
– Сейчас русы прочистят им мозги, – вздохнул Никодим. – Кажется мы с тобой, кади, сами того не желая, передали город и порт Джебайл в руки благородного Венцелина.
– Меня сейчас больше волнует собственная безопасность, – сухо отозвался ассасин. – Надо выбираться отсюда.
– Не беспокойся, кади, – усмехнулся Никодим. – У меня в этом городе есть надежное убежище.
Глава 3 Наследник.
Не успел император Алексей вернуться в столицу после победоносной войны против Боэмунда Тарентского, закончившейся позорным для последнего мирным договором, как на благословенную Византию обрушилась новая напасть в лице Бертрана Тулузского, старшего сына покойного Сен-Жилля. Бертран уже отпраздновал свое сорокалетие, но, увы, иных людей ни возраст, ни чужие неудачи почему-то не делают умнее. Под началом у Бертрана было около четырех тысяч рыцарей и сержантов и более пятидесяти галер. Граф Тулузский не нашел ничего лучше, как ограбить несколько византийских городов, чем вызвал гнев императора. Война с Боэмундом стоила империи многочисленных жертв, именно поэтому божественный Алексей послал против провансальцев не военных, а искусных дипломатов, которые дарами и посулами заманили наследника Сен-Жилля в Константинополь. Протовестиарию Михаилу Комнин поручил принять благородного Бертрана и склонить его к вассальной присяге византийскому императору. Разумеется, сиятельный Михаил, не успевший еще отойди от сложнейших переговоров с упрямым нурманом, выразил готовность выполнить любое распоряжение басилевса, но душа к общению с провансальцем у него не лежала с самого начала. Благородный Бертран не блистал ни статью, ни умом, и, по мнению протовестиария, во всем уступал своему отцу, покойному Сен-Жиллю, за исключением разве что наглости, которую он явил, едва обосновавшись во дворце гостеприимного Михаила. Укрощение буйного провансальца могло бы закончиться провалом с самого начала, если бы в спор двух разгорячившихся мужчин не вмешалась сиятельная Зоя. Дочь друнгария Котаколона достигла поры зрелости, совсем недавно ей исполнился сорок один год. Тем не менее, Зое удалось сохранить остатки былой красоты, не говоря уже о величественных манерах, которыми она славилась в Константинополе и при императорском дворе. Именно благородством манер она пленила как самого Бертрана, так и его сына, пятнадцатилетнего подростка, только что вступившего одной ногой во взрослую жизнь. Граф Тулузский внял мягким увещеваниям сиятельной Зои и заверил ее в своей неизменной дружбе и восхищении. Провансальцы, как давно уже успел заметить Михаил, выделялись среди прочих франков своим преклонением перед женщинами. Показным преклонением, чтобы быть уж совсем точным. Но эту их слабость следовало использовать на благо империи. Отец и сын, неожиданно столкнувшиеся на любовном фронте, повели себя, по мнению протовестиария, довольно глупо. И он от души забавлялся, глядя как сиятельная Зоя морочит им голову. Сам Михаил тоже не терял даром времени, и принялся обхаживать свиту графа, разбрасывая золото направо и налево. Его отношения с Бертраном приняли доверительный, почти приятельский характер, несмотря на бестактности, которые время от времени совершал граф. Провансалец совсем не к месту обратил внимание на то, что сын Михаила и Зои, одиннадцатилетний Константин, почему-то светловолос и зеленоглаз. Протовестиарию ничего другого не оставалось, как пожать плечами, а Зоя сослалась на свою бабушку, ослепительную блондинку из холодной северной страны. Про блондинку-бабушку Михаил слышал уже не первый раз, а потому постарался перевести разговор на другое.
– Вероятно тебе уже известно, благородный Бертран, что положение провансальцев в Ливане сильно осложнилось за минувший месяц.
– Первый раз слышу, – насторожился граф, переводя глаза с сиятельной Зои на ее мужа.
– В Триполи, который готов уже был пасть после многолетней осады, прорвался флот отважного аль-Барзани с продовольствием и оружием. Но и это еще не все. Окрыленный успехом фатимидский
– Очень приятного в обхождении человека, – неожиданно дополнила мужа сиятельная Зоя.
– Не спорю, – холодно дополнил Михаил. – Но ни своего, ни чужого сын варанга не упустит.
Зоя хоть и зарозовела щеками под пристальным взглядом мужа, но спорить с ним не стала. Из чего Бертран заключил, что рыцарь Венцелин действительно редкостный хват.
– Но ведь Джебайл прежде принадлежал моему отцу, – припомнил вдруг граф. – Мне об этом писал шевалье де Сент-Омер.
– Увы, благородный Бертран, в Ливане и Сирии не действуют законы. Боюсь, что провансальцы, потерявшие своего вождя, доблестного Сен-Жилля, не сумеют удержаться на чужой, негостеприимной земле. Триполи до сих пор еще не взят, а Латтакию твои вассалы удерживают только с помощью византийского флота, иначе богатый город и порт давно уже захватили бы нурманы.
Благородный Бертран, разумеется, понимал, куда клонит его сиятельный собеседник, но сказать твердое «нет» соблазнителю, у него не хватило духу. Новый граф Тулузский на Востоке был новичком, и очень опасался, что его претензии не будут приняты в расчет тамошними старожилами. К тому же склонялись и его советчики в лице барона Огюста де Авена и шевалье Гаспара де Теленьи. Дабы чувствовать себя уверенно в переговорах с графом Серданским и Танкредом следовало заручиться поддержкой Алексея Комнина, как в свое время это сделал благородный Раймунд Сен-Жилль. Во сколько обошлось византийской казне прозрение шевалье его свиты, граф Тулузский не знал, зато сам он сорвал за оммаж с Алексея Комнина весьма приличную сумму, да к тому же получил право именоваться легатом императора на завоеванных крестоносцами землях. Одно только огорчало благородного Бернара, когда он покидал гостеприимный Константинополь, – сиятельная Зоя, столь щедрая на авансы, оказалась скупой на ласки. И единственное, чего граф сумел от нее добиться, это дружеский поцелуй в лоб – на счастье.
В Антиохии графа Тулузского поначалу встретили не менее тепло, чем в Константинополе. Благородный Танкред, красивый породистый мужчина лет тридцати, прижал благородного Бернара к груди и заверил в своей искренней симпатии. А уж пир, который он закатил в честь сына и наследника героя крестового похода Раймунда Сен-Жилля, и вовсе поверг провансальцев в изумление. Антиохия оказалась богатейшим городом, если и уступающим размерами столице Византии, то очень и очень немного. Да и свита благородного Танкреда отличался такой пышностью, что грозила затмить собой синклит Алексея Комнина. Особый блеск двору правителя Антиохии придавали благородные дамы, которые в отличие от византиек не прятались за спинами мужчин, а откровенно удивляли мир своей почти неземной красотой. Каирские шелка столь соблазнительно обтягивали их формы, что у несчастных провансальцев перехватывало дух. В Европе одежда женщин мало в чем отличалась от мужской, но антиохийские дамы внесли в нее приятное глазу разнообразие. Котты они подпоясывали гораздо выше талии, а разрезы на их блио едва не достигали бедра. Шоссы, по случаю стоящей в Сирии жары, они не носили вовсе, чем повергали в смущение гостей, не привыкших к виду обнаженных ног.
– Закрой рот, – настоятельно посоветовал графскому отпрыску шевалье де Теленьи. Благородный Понс столь ошалело пялился на прекрасную баронессу де Руси, что заслужил насмешливый взгляд благородной Адели.
– Какая женщина! – ахнул Огюст де Авен, стоявший по левую руку от Гаспара.
– Ты лучше посмотри, какие на них меха! – хмыкнул Теленьи. – Мне таких роскошных пелисонов видеть не доводилось.
Пелисоны, да еще обшитые мехом, в жарком сирийском климате являлись скорее обузой, но в данном случае речь шла не об удобствах, а о престиже. Благородные шевалье и благородные дамы просто не могли явиться ко двору в одних блио, это мгновенно бы вызвало осуждение и пересуды. А мех животных был столь же важным атрибутом знатного лица как и золотые украшения. Впрочем, по части украшений двор благородного Танкреда мог поспорить с императорским, во всяком случае, бриллиантов и изумрудов такой величины и отделки провансальцы не видели даже в Византии.
– Блондинка с зелеными глазами – это Милица, жена благородного Алдара, сенешаля замка Ульбаш, лучшего, пожалуй, в Северной Сирии, – пояснил Теленьи шевалье Томас де Марль, с которым Гаспар успел уже почти подружиться. Благо Томас неплохо говорил не только по латыни, но и на провансальском языке. Да и возрастом он недалеко ушел от двадцатипятилетнего Теленьи.
– А вторая?
– Блондинка с голубыми глазами – это благородная Марьица, правнучка византийского императора, дочь герцога Руси и жена благородного Венцелина фон Рюстова, одного из самых доблестных рыцарей Востока.