Старьевщики

Манов Юрий

Он хохотнул, я охотно поддержал. Да, гороховские давно стали постоянной темой для злой иронии всей округи. Им даже не завидовали, так глупо они богатством от старьевщиков полученным распорядились. Настроили себе коттеджей в три этажа, джипов понакупили. И что толку? Всю дорогу им самосвалы и панелевозы разворотили, мост единственный через Пру, и тот рухнул. Собрались они, начали решать, по сколько скидываться на мост, на дорогу, а заодно на новую школу, на медпункт, на церковь. Решали-решали, да так и не решили. Не договорились. Передрались. В общем, весной – осенью джипы гороховским без особой надобности. Моста нет, через Пру не переедешь. А на их берегу кататься негде – там сплошь лес да болота. Да и в деревне самой особо не покатаешься. Там в распутье и на танке не проедешь, так дорогу разбили. А зачем им вообще ездить? Пьют горькую в своих коттеджах недостроенных, те, кто не сбежал. Вернее, не совсем горькую – виски, бренди, вин элитных они лет на десять вперед

ящиками закупили.

– Так что скажешь, Ром? – отсмеявшись, спросил меня директор, почти не глядя на дорогу.

– Жень… Евгений Иванович, – сказал я, прижав руку к сердцу, – как скажете. Надо по два, так по два. Скажете по пять – дам пять. Это ж – шальное, не заработанное. Не жалко.

– Хороший ты парень, Роман, все б такие были! – сказал Женя Негр, вырубая скорость и притормаживая у правления. Обернулся назад, прикрикнул на успевших задремать малышей.

– Все, малышня, приехали! А ну быстро по домам!

Я помог Негру выгрузить через заднюю дверь тяжеленный бидон с молоком, получил законную трехлитровую банку парного на себя и на соседку, и отправился домой.

5

От управы до дому мне идти довольно далеко. На отшибе я живу, в самом конце улицы Нижнемальцевской, сразу за моим домом – пепелище старое, а за ним перелесочек малый, дальше лес и болота. И еще дорога на Выселки. Когда-то большая деревня была, при царизме туда ссыльных селили и неблагонадежных, отсюда и название. Не то, чтобы каторга, скажем так – трудотерапия под надзором околоточного. Лес валили, срубы на продажу собирали, каналы рыли. Да, у нас тут были каналы и до сих пор где-то сохранились. Мелиорация, однако! Вот ссыльные первую дорогу на Сосновку и дальше – на Выселки и построили. Пусть и грунтовку, зато с мостами. И не блажи ради. Тут же вокруг сплошь лес строевой – сосны корабельные! Даже собирались сюда узкоколейку с Мещерска тянуть, да революция помешала. А в советские времена и вовсе целую систему ирригационную построили с трубами и насосными станциями. И отступили болота, и появились на берегах рек заливные луга. Говорят, в Сосновке с Выселками одних коров более сотни было, не считая совхозного стада. А как рухнул великий СССР, так и вся эта система тоже рухнула. Трубы растащили, насосы сперли, на бывших насосных станциях фильмы про постапокалипсис снимать можно. И болото стало возвращаться, отвоевывать обратно свою территорию. Дорогу на Выселки размыло, мост паводком снесло, так и обезлюдели Выселки. Потому что и до Сосновки дорога – ужас, а после нее и вообще караул! Хотя в последнее время там дачники объявились, но это – отдельная история. Будет время – расскажу.

Жить на отшибе, конечно, не сахар, особо, когда твой огород прямо в лес упирается. А в лесу волки, между прочим, и воют, от голода, наверное. Лоси пару раз выходили, один такой здоровый с рожками маленькими, смешными (видно, недавно рога скинул) даже попытался у меня капусту с огорода украсть. Пришлось его пугать китайской пиротехникой – на новый год пару ракет берег.

Придя домой, я первым делом «проверил почту», и компьютер мне для этого совершенно не понадобился. Но почты не было – ржавый железный ящик, привинченный проволокой прямо к калитке, был пуст. А с чего ему быть полным? Если правда, что Митька Крылов разворотил своим «Кировцем» дорогу к мосту и запруду у Горок, чтобы чужие к нашим старьевщикам не пробрались, значит, и почта не доехала. И хлеба свежего в магазин еще долго не завезут, не говоря о прочих продуктах. Да хрен с ними, с продуктами, ради старьевщиков можно многим пожертвовать. Старьевщики, они ведь только раз в жизни бывают. И то далеко не для всех! А без хлеба свежего как-нибудь перебьемся, сухари пожуем с молочком…

Вспомнив о свежем хлебе и молочке, я спохватился и быстро повернулся к соседнему через дорогу дому. Твоюжмедь! Сегодня ведь Тимуровский день. Совсем с этой опухолью про гражданский долг забыл. Дело в том, что, заселяя меня к бабушке Пелагее Ивановне, Звонарев озадачил меня «гражданским долгом». Сами понимаете, современное народонаселение русской глубинки – большей частью бабули престарелые, у которых дети с внуками по городам разъехались, мужья померли. Вот и доживают свой век. А тяжко в одиночестве доживать. И это еще хорошо, если обслуживать себя может, а если не встает уже? Так вот, наш глава Звонарев этим делом обеспокоился, вспомнил хорошие советские традиции и ввел Тимуровские дни. Сначала школьников под это дело озадачил, потом и всех остальных «ходячих». В общем-то, не очень сложное обременение, два раза в неделю навестить бабулю, принести свежего хлеба, молока, выделяемого от управы, и, если нужно, лекарств с фельдшерского пункта. Ну и так, помочь по хозяйству по мере сил, дровишек наколоть, течь в крыше устранить, за жизнь поговорить. «Заодно, –

добавил Звонарев шепотом, – проверишь, не померла ли». А что, по-моему – мудрое решение, какой-никакой досмотр за бабулями нужен. На мою гражданскую долю помимо квартирной хозяйки бабушки Пелагеи с легкой руки Звонарева еще выпала бабка Спиридониха с Выселок и соседка Мария Ивановна Мальцева. И если бабушка Пелагея померла, а Спиридониха в свой старый дом на Новой к племяннице переехала, так что необходимость переться на Выселки отпала, то про соседку Мариванну я сегодня начисто забыл.

Каюсь, я долго сомневался, зайти к подшефной или на завтра отложить. Жива ли? Чей-то она в последнее время сдала совсем, почти с лавки не встает, говорит, что ноги опухли, болят. И с головой явно ку-ку, вот недавно сказала, что поезда ждет, что ей Пашенька вызов прислал на Дон. Вот сейчас пирожков напечет для соколика своего, и на станцию пойдет. Какой еще Пашенька? Какой еще Дон? А вдруг и правда ушла? Нет, вон свет в горнице горит, значит не ушла, дома. Опять же, молоко, что выдали мне от управы, половина банки – ее законная доля. Отдать надо. Да и дымка что-то над трубой не видно, может и печку сама разжечь не может? Надо зайти…

Дверь в этом доме на замок никогда не запиралась, и правильно, чего тут воровать-то? У нее даже телевизора не было. Мальцева, до пояса закутанная в теплый платок, сидела в горнице на привычном месте за столом у окна перед раскрытым Священным писанием. Не знаю, читала она его, или картинки рассматривала, но Библия всегда лежала у нее на столе открытой. Старинное такое издание, дореволюционное, с Ъ на концах слов. И гравюры солидные, особенно та, где море перед Моисеем и народом израильским расступается. Честно говоря, я на книгу сию давно глаз положил и твердо решил присвоить после бабулиного… ухода. А что? Других наследников у нее вроде не наблюдается. Не на помойку же выбрасывать такой раритет. И еще на столе лежали альбомы с фотографиями, тоже солидные такие в бархатных обложках. Я как-то заглянул из интереса, сплошь усатые красавцы с георгиевскими крестами на груди да сестры милосердия в белых косынках. Сколько ж бабке лет, раз юность ее на Первую мировую пришлась? Впрочем, во втором альбоме красавцы-усачи были уже в советской форме при буденовках, а сестры милосердия сменили свои белые чепцы на красные косынки. Но все равно, все очень древнее.

Я громко поздоровался, Мальцева, видно дремала, а потому, проснувшись, несколько смутилась. Я подошел к печке, перелил молоко из своей банки в ее кастрюлю, рукой пощупал стенку над плитой. Тепленькая…

– Мариванн, хлеба сегодня не завезли, дороги развезло… Молочко вот… Про старьевщиков слышали? Собираетесь?

– Так собралась уже, – сказала старуха и указала пальцем на кошелку у дверей.

Что, и всего-то? Я думал, бабка баул целый наберет. Хотя куда ей баул? И так ногами еле- еле перебирает. И альбомы с фотками у нее на столе лежать остались.

– А фото старые не понесете? Старьевщики, говорят, страсть как старые фотки любят.

– Незачем им, пусть мне останется, – лаконично ответила бабка, нежно погладила выцветший бархат обложек, нацепила очки на нос и погрузилась в Писание.

Глава третья

КОЕ-ЧТО ПРО НИХ

1

Аккуратно прикрыв скрипучую калитку, я почесал радостно бросившегося ко мне Джека меж ушей, достал из-под крыльца большую кастрюлю и вылил в миску остатки позавчерашнего супа. Джек с благодарностью завилял куцым хвостом, зачавкал, а из сарая насторожено хрюкнуло. Борька – хряк редкой черной породы, тоже доставшийся мне в наследство от бабушки Пелагеи. Довольно добродушный и самодостаточный свин уже набравший достаточно веса, дабы украсить своим вкусным телом любой стол. Но заколоть его у меня рука как-то не поднималась, сам не знаю почему. Наверное, просто подружились мы с ним. Борьку я никогда не обижал, и даже выпускал побарахтаться в лужах, когда погода позволяла. Он мне отвечал искренним (как мне кажется) уважением, никогда не покушался на огород, но почему-то всегда очень переживал, что я забуду его покормить. Хотя таких промахов я старался не допускать. Одного случая хватило, когда мы с Олькой Шалавой уехали в район и там зависли на все выходные. Вот ору-то от Борьки было! На всю деревню!

Засыпав в борькино корыто комбикорму из мешка и добавив пару брюкв (он у меня не особо привередливый, жрет все подряд), я прихватил из сарая десяток березовых полешек посуше, поднялся на крыльцо, ногой открыл дверь и, миновав сени, сгрузил дрова у печки-голландки. Только после этого включил свет и переобулся. Вдел ноги в старые стоптанные тапки, набросал в голландку сухих поленьев, разжег все лоскутом березовый коры и дождавшись, когда огонь в печке загудит, повесил влажные носки на веревочку над голландкой. Сапоги сушиться пристроил тут же рядом, на «рога» перевернутой табуретки.