Старик прячется в тень
Шрифт:
В пять часов вечера он явился на крылечко домика Марсельезиного дедушки и решительно повернул вправо рукоятку звонка.
Двери открыла Марсельеза.
— Ты? — удивилась она.
— Я, — ответил Адриан. — Я к твоему дедушке, Константину Игнатьевичу. Дома он?
— Хм, — произнесла Марсельеза и пожала плечиками. — Дома. Входи. — Она захлопнула дверь. Отступление было отрезано. — Дедушка, тут к тебе!
— Кто там, пожалуйте, — послышался высокий голосок.
— Иди туда, — Марсельеза слегка подтолкнула Адриана.
Он двинулся по коридорчику,
— А, это вы, милостивый государь, — он с любопытством разглядывал Адриана. — Чем могу служить? Заходите, пожалуйста…
Адриан вошел в комнату. Марсельеза бесшумно затворила за ними дверь. Он был благодарен, что она так сделала. Одним мужчинам куда легче объясняться.
Адриан сразу заметил, на письменном столе лежала «Крутовская правда».
— Ну, что скажете, молодой человек? Присаживайтесь, — все тем же любопытствующим тоном продолжал Марсельезин дедушка.
Но Адриан не хотел присаживаться.
— Константин Игнатьевич, — решившись, начал он. — Это я неизвестное лицо, которое забралось в вашу реквизиторскую.
— Да ну?.. Интересно! А не объясните, зачем?.. Что побудило?
— Мы искали Рембрандта… Похищенный шедевр великого голландца.
— Вот как?! В бутафорской провинциального театра?..
— Да, — Адриан с ужасом почувствовал, что уши его сделались цвета спелого помидора. — А теперь мы знаем, кто вы такой и нам стыдно. Вот я и пришел…
Оказывается, Марсельезин дедушка умел слушать других. Он молча опустился в кресло. И Адриану, во второй раз в этот день, пришлось рассказывать почти всю историю сначала, а главное, признаваться в том, что они так плохо подумали о реквизиторе и еще о том, как их укорил за это товарищ Залесский из губисполкома.
— Извините нас, Константин Игнатьевич, — закончил он. — Мы поступили как глупые…
— Да нет, не совсем… — Неожиданно и как-то задумчиво произнес Марсельезин дедушка. — М-да, любопытно… Только вот разумнее было бы обращаться к взрослым. Ну, а сведения о моей революционной деятельности сильно преумножены.
— Все равно, — сказал Адриан.
— Знаете, милостивый государь, — Константин Игнатьевич улыбнулся, — а я когда-то участвовал в суде присяжных. Чистосердечное признание вины всегда учитывалось правосудием. Ну, а ваша неоспоримая вина — ваши годы. Ну-с, за сим… очень рад…
— Я уезжаю, — почему-то вдруг сказал Адриан.
— Куда же, можно полюбопытствовать?
— В Ленинград. Там мой папа. Мы все уезжаем.
— Вот как! Я тоже провел молодые годы в этом прекрасном городе. Да нет, не в Ленинграде, разумеется. В Петербурге. Кадетский корпус там окончил… Давно это было. Бог с ним, со старым… А полотно, которое вы приняли за рембрандтовское,
— Я его видел, — сказал Адриан.
— М-да, так вот, он мне однажды и притащил в театр эту картину. Ну, и купили для сцены… А я, признаюсь, и не знал, что мотив навеян Рембрандтом. Так вот, отчасти и я вам должен быть благодарен. Ну что же… — Марсельезин дедушка поднялся с кресла. Сделал он это не сразу. Сперва оперся руками в подлокотники, потом нажал на них и словно взлетел вверх. И уже опять стоял перед Адрианом худенький и сухой, как щепочка.
— Рад был поближе познакомиться, хотя и при необычных обстоятельствах. А вообще мой вам совет на будущее: не следует думать плохо о человеке, пока не убедишься, что он того стоит. — Он пошел к выходу, и, отворив дверь, позвал Марсельезу.
— Смею тебя заверить, — сказал ей дедушка, — что твой друг вполне добропорядочный молодой человек и заслуживает доверия. Ну-с, до свидания, молодой человек. — И дедушка заспешил назад.
— Твой дедушка умный, — тихо сказал Адриан, когда они остались одни. — А я уезжаю…
— Я знаю. Ты куда сейчас?
— Никуда. А ты?
— Хотела погулять. Хочешь, пойдем вместе?
Адриан кивнул.
— Дедушка, — крикнула Марсельеза. — Мне мама велела купить нитки. Я пойду. Хорошо?
— Иди, Марс, только не надолго. Мама вернется в восемь. Будь дома!
Мальчишек на улице не было, и никто не кричал им вслед про жениха и невесту.
Марсельеза спросила:
— Так и не нашли картину?
— Нет, — Адриан помотал головой.
Она вздохнула.
— Ерунда, сказал Адриан. — Ее тут и не было, а может, и нигде нет. Жулики всех провели.
Дошли до кинотеатра «Прогресс». У широких дверей была наклеена афиша. С афиши улыбалась испанка с кольцами в ушах. Картина называлась «Розита».
— Это Мери Пикфорд. Красивая, правда? Тебе нравится?
Адриан пожал плечами. Лучше бы его спросили о чем-нибудь другом. Он сказал:
— Я люблю про ковбоев с Вильямом Хартом. Или вот еще «Красные дьяволята».
— А я — когда все хорошо кончается.
В магазине на улице Коммуны нужных ниток не отыскалось. Надо было идти в центр, к рынку, но Адриан вдруг сказал:
— Хочешь в Ботанический, к «Черному морю», а нитки потом купим.
Она сразу же согласилась.
— Ладно.
Минут через пятнадцать они уже спускались по крутой каменной лесенке в цветущий овраг.
У фонтана — маленькой копии Черного моря — стояла скамейка с навесом от солнца. Она была пуста. По мосту, над оврагом, гремя, проезжали телеги, а тут было тихо и спокойно. Начинавшее краснеть солнце заходило вдали, и беседка под мостом и каменные быки, на которых она стояла, зарозовели. Адриан и Марсельеза уселись на скамейку и «Черное море» оказалось у их ног. Фонтан сейчас не бил, и в зеркально-спокойной глади воды отражалось холодеющее небо и мраморный лебедь, который, выгнув шею, чистил свои крылья посреди пруда.