Старосветские убийцы
Шрифт:
— Утопленник? — всплеснула руками девушка. — Кто?
— В воде-то как разглядишь? Давай, беги скорей!
— А я хочу посмотреть, кто, — настаивала Катя.
— Не боишься?
— Боюсь, не боюсь, надо посмотреть! Ты же местных не знаешь, — твердо и рассудительно объяснила девушка свое решение.
Данила спорить не стал, молча вытянул труп на берег. Сильна характером девка! Другая сбежала бы или в обморок грохнулась. У Кати же только лицо побелело и кулаки сжались. Даже причитать не стала, сказала тихо:
— Савелий!
— Беги,
— Живой? — с надеждой спросила девушка.
— Куда там, вздуваться начал.
— Чего он в одежде купаться-то полез? — спросил Гришка.
— Да нажрался, как обычно, — предположил кто-то из слуг.
У тела старшего конюха убивалась жена Лукерья. Ее пыталась утешить брюхатая девка, сама с трудом сдерживавшая слезы.
— Глашенька, неча тебе тут стоять, волноваться. О ребеночке думай! Давай домой отведу, — обняла подругу Катя.
— Да как я мамку брошу? — разрыдалась Глаша.
Лукерья следом завыла:
— И на кого ты нас, кормилец, оставил!
— Расступись! — приказал Киросиров. За ним шествовали Терлецкий, генерал и вся прочая компания. Лукерья не шелохнулась, продолжала обнимать мужа. — Утоп, значит! А мы искали его весь день!
— Пьяница запойный, — отрекомендовал покойного Петушков и предположил: — Нализался, сдуру купаться полез!
— Жена? — осведомился урядник, ткнув пальцем в Лукерью.
— Она самая!
— Баба! Потом поплачешь! Отвечай, когда мужа в последний раз видела?
Та зарыдала пуще прежнего, и за мать ответила Глашка:
— Днем забегал. Похвастался, что жениха мне нашел хорошего. Щей похлебал, посетовал, что день суматошный, крутится с самого утра как белка. К Растоцким письмо носил, ворону закапывал…
— Опять ниточка оборвалась, — всплеснул руками Терлецкий. — Не узнаем теперь, кто рисунки выдрал и Машеньке отправил!
— А после обеда Савелий куда собирался? — спросил Киросиров.
— Сказал, Павла Игнатьевича в имение отвезет и вернется домой, про жениха рассказать…
Глашка увидела Глазьева и с ревом бросилась ему на шею:
— Тошечка! Что ж со мной будет? И отца убили, и отчима!
Глазьев опешил. Про его связь с Глашей все знали, но на людях они чувств никогда не выказывали. Доктор — какой ни есть барин, а Глашка, хоть и княжеская дочь, но крепостная! Однако девушку не оттолкнул. Оглянулся растерянно по сторонам, а потом, плюнув на приличия, обнял:
— Не плачь, позабочусь я о тебе, и о ребеночке тоже.
— В имение княгини Савелий не ездил, — рассуждал вслух Федор Максимович. — Интересно, куда же он отправился?
— Ясно куда, — встрял исправник Порфирий. — После щей запивка требуется.
— На пруд и направился, — поддержал товарища Степан. — На природе выпить.
Тоннер огляделся. Живописные, поросшие
— Кто выпивал с Савелием у пруда? — обвел взором Киросиров дворню и крестьян из окрестных деревень, примчавшихся поглазеть на утопленника.
Все, потупившись, промолчали.
Тоннер, вспомнив про свои неприятные обязанности, присел на корточки возле трупа, но даже дотронуться до него не успел — мертвой хваткой в него вцепилась Лукерья.
— Не дам! Не дам резать!
— Не буду. У меня и в руках ничего нет, — покрутил пустыми ладошками Илья Андреевич. — А осмотреть обязан.
— Не дам! — продолжала кричать обезумевшая женщина.
Киросиров приказал исправникам оттащить Лукерью, не преминув, впрочем, заметить Тоннеру:
— Видите, как к вашим исследованиям относится простой народ!
— Вы простому народу вместо просвещения всякую чушь втолковываете, — внезапно разъярился Тоннер, — а когда они ее усвоят, начинаете этот бред за народную мудрость выдавать!
Терлецкий, моментально подскочив к доктору, строго шепнул:
— При всем уважении, таких предосудительных речей допустить не могу.
— Ладно, — остыл Тоннер. — Велите снять с покойника рубаху, мне надо осмотреть тело.
— А ну-ка, молодцы, стащите рубаху, — скомандовал Терлецкий.
Дворня стояла насупившись. Не по своей воле дремучи крестьяне, придется с их взглядами считаться.
— Не буду потрошить! Даю честное слово! — пообещал Тоннер. Он успел заглянуть за воротник рубахи покойного и уже знал причину смерти.
Когда с Савелия стащили мокрую одежду, Илья Андреевич тут же указал на синеватую борозду, обвивавшую шею:
— Его бросили в воду уже мертвым. Накинули на шею веревку, придушили, а затем в пруд.
— А может, сначала утопили, а потом придушили? Чтобы следствие запутать? — предположил исправник Порфирий.
— А зачем? — возразил Степан. — Ты бы что сначала сделал: придушил или утопил?
— Я бы дубинкой двинул! — не задумываясь ответил Порфирий.
— Можно попросить всех минутку помолчать? — Савелия перевернули на спину, и Илья Андреевич принялся обстукивать ему грудь. Как и предполагал, звук услышал обычный. — Если бы конюх умер, захлебнувшись в пруду, в легкие неминуемо попали бы вода с илом. И звук раздавался бы приглушенный. А Савелий умер от асфиксии…