Старосветские убийцы
Шрифт:
— Зря, если не лечить, откроется язва, — предупредил Тоннер.
— А я лечу. Как прихватит, прямиком в Данилов монастырь, прикоснусь к святым мощам, вмиг и поправлюсь.
— Часто ездите? — заинтересовался Тоннер.
— Пару раз в месяц.
— А далеко монастырь? — неожиданно спросил Терлецкий.
— Верст пятьдесят, — прикинул Киросиров.
— Не отвезти ли туда Пантелея? — предложил Федор Максимович. — К утру доберемся, быстренько к мощам приложим…
— Вы с ума сошли! — возмутился Тоннер. —
— Да и не поможет! — неожиданно поддержал урядник. — Пантелей старовер, а те мощи только истинно верующим помогают.
— Жаль… — расстроился Терлецкий.
Исправники осторожно перенесли купца на первый этаж, в бывшую Настину комнату, примыкавшую к спальне старой княгини. Дежурить у больных Тоннер поручил Глазьеву, а сам собирался со всеми раскланяться — он срочно нуждался в сне. Голова так разболелась, что пришлось приложить к ней лед. Но внезапно поступил новый пациент.
Двое мужиков занесли в дом Рооса. Американец пребывал в сознании, но говорить не мог. Хватал, как рыба, воздух ртом и на вопросы отвечал мычанием. Следом вбежала расстроенная Суховская:
— Он пришел ко мне в гости. Весь промок, бедняжка, но с цветами! Никто в жизни не дарил…
Помещица зарыдала.
— Успокойтесь, Ольга Митрофановна, — стал утешать ее Федор Максимович. Возвращение блудного подопечного его несказанно обрадовало, а что прихворнул — не беда, доктора в наличии, главное, живой! — Расскажите подробно, как все произошло.
Суховская вновь расплакалась. Ночь, обещавшая столько радостей и утех, заканчивалась трагично.
— Что с ним? — спросил Терлецкий у Тоннера.
— Разве не видите? Отравили! — запричитала Ольга Митрофановна. — Как Василия Васильевича с Настей!
Несчастная помещица снова зарыдала, а вмиг покрывшийся липким потом Терлецкий бросился к доктору:
— Неужели отравление?
— Да. — Илья Андреевич мял американцу живот, отчего тот болезненно вздрагивал и вскрикивал. — Похоже на интоксикацию.
— Цианистый калий? — содрогнулся Терлецкий.
— Нет. Роос ужинал вместе с вами? — уточнил у безутешной вдовы Илья Андреевич.
— Ну да. Выпили, поговорили, все шло так хорошо… — Ольга Митрофановна снова заплакала.
— Как поговорили? — изумился Терлецкий. — Вы на русском, а Роос на каком?
— Когда встречаются два любящих человека, — с пафосом произнесла Суховская, — то понимают друг друга сердцем.
— А чем, простите, влюбленные ужинали? — вспомнив раблезианский рацион вдовы, поинтересовался Тоннер.
— Все как обычно, — начала перечислять Ольга Митрофановна. К концу рассказа на Рооса с сочувствием смотрели все.
— Так ему моя домашняя колбаска понравилась! — рассказывая про еду, вдова оживилась. — Вкусная, сочная, жир с нее так и капал.
— Боюсь, всем придется удалиться, —
— Так чем он отравился? — уточнил Федор Максимович.
— Едой!
— Клевета! — накинулась на Илью Андреевича Суховская. — У меня всегда все свежее!
— Печень Рооса не приучена к столь жирной пище, вот и дала сбой, — миролюбиво пояснил Тоннер.
— А я предупреждал! — воскликнул генерал. — Не знают иностранцы нормальной еды! Приехал Роос, поел один раз нормально — и помер. И так со всеми будет!
Обрадованный Терлецкий предложил:
— Не пойти ли нам, господа, в трофейную? Не промочить ли горло?
— Почему бы и нет? — откликнулся генерал.
— Антон Альбертович! — обратился Илья Андреевич к Глазьеву. — Тысячелистник, крушина, стебель ревеня у вас имеется?
— А как же! — ответил Глазьев. — Я же рассказывал, у меня дед травником был, все секреты передал. Когда собирать, да что чем лечить…
«Пусть остается Глазьев здесь доктором, не буду его разоблачать, — неожиданно решил Тоннер. — В дополнение к мощам пусть хотя бы травами лечатся. Настоящие доктора тут лет через сто появятся, а может, через двести…»
Экзекуцию провели в буфетной. Помогавший Гришка часто крестился, повторяя:
— Вот как муки адовы выглядят! Не буду более грешить, ей-богу, не буду!
К его удивлению, Роос выжил и по окончании процедуры заговорил.
— Вы меня спасли, Илья! Спасибо! Я подарю вам еще один комплект книг, — пообещал благодарный американец. — И вам тоже, — обрадовал этнограф Глазьева.
— Второй не надо, — ответил Илья Андреевич, — лучше отдайте деньги за первый. — Сорок рублей для Тоннера были крупной суммой, и он второй день сокрушался о потере. На том и порешили.
Этнографу в трофейной все обрадовались, а Суховская бросилась на шею. Увидев Ольгу Митрофановну, американец снова побледнел, а предложение возвратиться к ней решительно отверг, сославшись на слабость.
Помещица засобиралась домой в смешанных чувствах. Любимый выжил — это хорошо, но стал ее сторониться — это неожиданно и неприятно. Чем она виновата, что он по-человечески кушать не приучен? Оттого как глиста и выглядит!
Киросиров вспомнил, что Суховская, в отличие от него, проживала здесь еще до войны, и задал мучивший его вопрос:
— Ольга Митрофановна! А вы Катю Северскую помните?
— Помню, прелестная была девочка. Играть мы вместе не играли, я чуть постарше, но на всяких праздниках встречались.
— Не похожа ли она на Елизавету Берг?
Помещица задумалась. С чего это ей такой хитрый вопрос задают? Она испытующе уставилась на Киросирова. Тот простодушно пояснил:
— Есть мнение, что Катя выжила и вернулась сюда под ее личиной.