Старшая сестра
Шрифт:
– Престиж, а не предстиж, – машинально поправила Тамара.
Она опустила ресницы, взгляд её заволокло дымкой. Тотчас возникли огромный цех завода, чёрные от гари фермы, уносящие куда-то вверх невидимый потолок, бешеный вой пламени и горячие отблески мартеновских печей… А по цеху мимо воющих печей идёт её отец, уверенный, строгий, прямой, и рядом с ним сталевары в прокопчённых спецовках, с очками на кепках, измазанные сажей, весёлые, дружелюбные люди… Тамара снова услышала их почтительные голоса, слова, полные уважения, обращённые
– Кто бывает у нас? – продолжала мать. – Инженер Машин с Марьей Борисовной, но он же подчинённый отца, и я знаю, почему он бывает: просто хочет подслужиться… Ну и ещё кое-кто. А директор завода когда-нибудь у нас был? А жена его, Екатерина Егоровна, когда-нибудь у нас была? Нет. И не пойдут они никогда. А почему? Потому что я их приглашу, а отец сейчас же какого-нибудь вальцовщика позовёт. А разве директор захочет за одним столом с вальцовщиком сидеть?
– Екатерина Егоровна у Зины Стрешневой на дне рождения была… – задумчиво сказала Тамара.
Антонина Андроновна откинулась на спинку дивана:
– Что? У Стрешневых?
– Да. – Тамара кивнула головой, всё так же задумчиво глядя куда-то в угол комнаты. – И теперь приходит… И Шура к ним приходит тоже.
– Шура? Директорова дочка? А! Ну, видишь вот! Зина твоя знает, с кем дружить. А через дочку и родители заводят знакомство. А ты вот не умеешь. Почему к тебе Шура не приходит? Ты приведи её. Придёт Шура – придёт и Екатерина Егоровна!
Тамара поглядела матери в глаза и отрицательно покачала головой.
– Нет, – сказала она, – Екатерина Егоровна не придёт.
– Почему?
– Не знаю почему… – Тамара встряхнула кудрями, словно отгоняя какие-то трудные мысли. – А вот знаю, что не придёт – и всё.
Антонина Андроновна рассердилась:
– А вот об этом не тебе судить! Вот и видно, что не понимаешь ничего. Другая бы уже давно пригласила к себе Шурочку, подружилась бы…
– Пожалуйста! – Тамара пожала плечами. – Шура завтра же будет здесь.
– А, хитрюга! – Антонина Андроновна погрозила ей пальцем. – Ты, я вижу, кое-что соображаешь! Есть надежда, что ты будешь во всём похожа на меня – и правильно! Научишься жить на свете как следует. От жизни надо всё самому брать, а милостей не дожидаться, так и Мичурин говорил…
– Мичурин не так говорил, – прервала Тамара. – Мичурин говорил, что нам нельзя ждать милостей от природы…
– Ах, это неважно! – отмахнулась Антонина Андроновна и с горячностью продолжала: – Вот кто такая я была? Простой диспетчер. Жила бедно, в какой-то комнатушке. А теперь? Отдельная квартира, ковры, машина, домашняя работница… И всего этого я добилась. Ну? Есть чему поучиться или нет?
Тамара глядела на неё странным взглядом и не отвечала.
– Мама, а ты счастлива? – спросила вдруг Тамара.
Антонина Андроновна растерянно уставилась на Тамару:
– Что?.. Что?..
– Ну, вот ты скажи, – настаивала Тамара, – вот
– Вот ещё! Да все мои знакомые от зависти…
– Ну, знакомые – ладно. Пускай. А ты счастлива? Только, чур, правду!
Лицо Антонины Андроновны как-то обмякло, затуманилось. Она обвела глазами комнату, словно ища поддержки у всех этих ковров и хрустальных ваз…
– Чудная ты! – Антонина Андроновна недоумевающе улыбнулась. – А чего же ещё-то надо?
– А о чём же ты плачешь? Думаешь, я не знаю? Плачешь потихоньку. Вот и сегодня плакала. Глаза красные…
Антонина Андроновна опустила ресницы, брови у неё задрожали, и на лбу появились мягкие морщинки. Но она тут же справилась с собой:
– Нервы у меня. Вот иногда и поплачу. – Она не то усмехнулась, не то всхлипнула. – Посидишь вот так-то с утра до ночи одна… да с ночи до утра… ну и заскучаешь. А вам-то с отцом разве до этого дело есть?
Она сердито выхватила из кармана платок и вытерла глаза. Тамара глядела на неё странным, что-то угадывающим взглядом и не отвечала.
– Ну, я не очень-то и нуждаюсь в вашем с отцом внимании. У вас свои дела, у меня свои.
Она отвернулась, рассеянно посмотрела в окно и, помолчав, добавила:
– Только ты смотри не болтай повсюду насчёт… ну, диспетчера-то. Незачем это… И вообще – что это за разговор с матерью завела?
Тамара, ничего не ответив, встала и молча ушла в свою комнату. Она уселась за письменный стол, разложила учебники, ко долго сидела, запустив руки в растрепавшиеся густые кудри, глядела мимо задачника и думала.
«…Одна с утра до ночи… И с ночи до утра, а вам с отцом разве до этого дело есть?» Очень горько прозвучали эти слова матери. «Но почему же она одна?.. Потому, что ничего не делает, как сказала Зина?»
Наверно, поэтому. Вот она, Тамара, учится – так у неё подруги по школе. Отец работает – так у него друзья на заводе. Но разве так же не могла бы и мать завести себе друзей?
А где же она их возьмёт? Ей ведь хочется, чтобы друзья у неё были инженеры и их жёны. Вот ей хочется, чтобы к ней жена директора приходила. А почему бы и нет? К Стрешневым приходила же…
Хорошо. Тамара поможет матери. Екатерина Егоровна и к ним придёт тоже. Тамара поможет, если отцу ни до чего нет дела.
Отец! Тамара помрачнела. Ей вдруг стало ясно: не к ней, а к отцу обращена вся горечь упрёков матери. Мать не жалуется, не бранится. Но это из-за отца она так одинока, это его не видит она «с утра до ночи и с ночи до утра». Это он виноват, что оставил мать устраивать и улаживать жизнь в одиночестве. А она не умеет, у неё ничего не получается. Отец-то знает, что счастье не в квартире и не в коврах… Ведь нет счастья в их богатом доме, нет его! Но почему же отец никак не поможет матери устроить их жизнь так, чтобы им всем было счастливо и хорошо?