Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
Клим руки помыл и тут же за него принялся:
— Давай посмотрю, что у тебя за сухотка.
— Прямо сразу?
— Сразу, а чего тянуть?
— Живот болит?.. А грудь?.. Кашляешь?.. Тут болит?.. А тут?
— Ты бы, Климушка, лучше спросил, где не болит. Проще было б.
— Молчи, молчи... Кашляни... Ещё...
После осмотра Клим сухотку отверг, а признал запущенную чахотку. Мол, хрен редьки не слаще! И начал лечить. Варил взвары разные. Потребовал сала гусиного, медвежьего, собачьего... Кормил строго шесть раз в день, сытную пищу при нём варили. Иной раз в постный день скоромным кормил, предупреждая, что
— На моей душе, брат Клим, столько грехов, что золотник собачьего сала не в счёт!
Через две седмицы Неждан, как говорится, на ноги встал: смело без палки по светёлке ходил. Тут на обратном пути домой Фокей с ребятами заехал. Рассказов было... Фокей похвалил Наума и его друзей — в Москве не баловали.
Клим раньше зимы возвращаться в Соль Вычегодскую не думал: для Неждана осень — самый тяжёлое время. Однако всё складывалось как нельзя лучше, погода стояла сухая, с морозцами. Неждан заметно побеждал болезнь, перестал горбатиться, бросил палку и охотно гулял с Климом по саду. Рассказывал о своей жизни — послушать было чего...
Ныне всем его хозяйством заправлял приказчик Левко, а по дому хозяйничала разбитная бабёнка Дарья, жена Левко. Тут же бегали и Неждана называли дедом ребятишки. Клим вспомнил и не удержался спросить — это та самая Даша, которая в первый день ареста принесла передачу Левко.
— Та самая. Такая у них любовь!.. А её за другого просватали. Пришлось мне встревать — помог умыкнуть.
— Неждан, мне тогда ещё странным показалось: ты такой осторожный, а тут сразу доверился этому Левко.
— Такие дела сразу не бывают. Этого Левко я лет десять знал. Мужик за ум взялся, из ватажки ушёл. У него удачно получилось — к Вяземскому пристал. И вдруг сорвалось, хорошо, на меня вышел.
...С Нежданом всё шло нормально. Клим уже наводил справки о попутчиках до Вычегды, и вдруг... В предпразднество Введения (20 ноября) пришло страшное известие: скончался царевич Иоанн Иоаннович. Накануне будто бы прибил его отец, государь всея Руси. Он поболел слегка и умер.
Похоронно гудели колокола, по вновь преставившемуся служили панихиду, народ толпился на улицах — и верили и не верили случившемуся. Тогда на соборной паперти появился неизвестный юродивый, возглашавший принародно, что Господь покарал царя неправого, сделал его сыноубийцей.
Правда, юродивый вскоре исчез, а приказные и стражники вылавливали болтунов, непочтительно говорящих о государе.
Накануне отдания Введения из Москвы за Климом прикатила коляска. Борис Фёдорович Годунов пригнал за ним нарочного, узнав у Строгановых, что Одноглаз-лекарь во Владимире. Обратно мчались они на перекладных, и на второй день показались московские сорок сороков. Дорогой Клим узнал, что Годунов сильно избит государем. Будто он попал под горячую руку, защищая наследника.
...Десять лет назад, сразу после великого московского пожара, Клим приехал на пожарище с обозом строгановских плотников. В то время в Москву прибыли многие вельможи-погорельцы с подрядчиками-строителями. Жизнь у них была неустроенная, они болели, а Яков Аникиевич охотно расхваливал своего лекаря Одноглаза. Потому тогда Клим пользовал многих сильных мира сего.
Борис Годунов, заметный человек Опричного двора, любимец Ивана, в Москву послан царём как глаза и уши государя. В дороге занемогла его жена, Мария Григорьевна.
Клим хорошо знал беспощадность детского удушья, болезнь частую и гибельную для детей. Английский лекарь, живущий в Соли Вычегодской, показал Климу, как можно бороться с удушьем. Способ тяжёлый, по существу, операция, притом легко можно было заболеть самому, и, к сожалению, не всегда спасающий ребёнка. Англичанин неохотно брался за лечение таких больных. Но Клим упросил его, как раз удушье косило детишек. Две операции сделал англичанин, три при нём — Клим, потом с десяток самостоятельно; при нём всегда — Гулька. После приходилось лечить не раз, а всегда на пяток поправившихся двоих-троих уносила смерть. Потери страшные, но если бы не лечить — погибли бы все. Сделал для себя вывод: если ребёнок хилый, сердечко слабенькое — он обречён...
Приезд дворецкого Бориса застал Клима в подворье Строгановых как раз в тот момент, когда Клим советовался со своими воями. Он принял решение ехать в стан князя Хворостинина и сейчас обсуждал, кого брать с собой, кого оставить в Соли Вычегодской.
Яков Аникиевич пожаловал с ухоженным старичком, вроде как дворянином большого достатка, и сказал, зачем приехал Родион Иваныч. Клим ответил, поклонившись одному и другому:
— Скорблю вместе с Борисом Фёдоровичем. Но, други мои, каждому известно, что от удушья, ежели оно запущено, нет лекарства. Остаётся надеяться на Господа Бога!
Яков заметно обиделся:
— Заставить тебя лечить Марию Григорьевну никто не в силах. Но просим тебя: спаси её! Ведь она ж — дочь Григория Лукьяныча! Жена любимого слуги государя!
— Во, во, Яков Аникиевич! Она помрёт — и отец, и муж с кого спросят?!
Тихо заговорил Родион Иванович:
— Клим Акимыч! Бомелей ещё с утра руки умыл. Обрёк: мол, до вечера ей жить осталось. И всё ж на тебя, Клим Акимыч, уповаем!
Клим тяжело вздохнул:
— Гуля, неси малый кошель!
Рысак мчался по улицам; два стражника сгоняли народ с дороги. Клим вцепился в поручни, Гулька на козлах держался за возницу, а Родион покрикивал:
— Наддай, Ефимушка, наддай!
Родион провёл Клима через три светлицы, везде толпился народ; в одной — монашки и священники в облачении, готовые к таинству соборования. В последней было народа поменьше, воздух свежее, пахло хвоей.
У больной в головах по одну сторону сидел Годунов, по другую — Бомелей. По стенам жались приживалки, монашки, одна из них читала у аналоя. Родион остался у двери, Клим подошёл к больной. Годунов поднял на него глаза и слегка кивнул.
Мария лежала на спине, закинув голову назад. Посиневшее худое личико ребёнка. Пряди тёмных волос выбивались из-под туго затянутого головного платка. Её шея была укутана белыми тряпками. Полуоткрытым ртом она ловила воздух долгим прерывистым вздохом и долгим натужным хриплым выдохом. Рука была холодной, но сердце старательно проталкивало кровь — болезнь мало ослабила его работу.
Будто кто-то подтолкнул Клима, подсказал: «Сердце сильное — спасёшь! Действуй!» И, повинуясь этому голосу, Клим обратился к Годунову: