Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
Монахи забегали и через полчаса привели беглеца. Оказывается, его поймали ребята из посёлка.
— ...Впятером навалились! Сладили! Но я им покажу!!
У героя вид был потрёпанный: под глазом синяк, подрясник порван, скуфейка потеряна. Фокей поинтересовался:
— За что это они т-тебя т-так?
— Я им знаешь сколько синяков насажал! И ещё... Вот за подрясник попадёт!
— Н-не горюй, у-уладим!
Клим спросил:
— Всё ж из-за чего драка? Чего не поделили?
— Они обзывают подкидышем монастырским! А я вовсе не подкидыш! У меня отец воевода! Вот приедет, покажет им кузькину мать!
—
— Куда?
— В Соль Вычегодскую, к твоему отцу-воеводе?
— Поехал бы, но не отпустят! Много хлеба ихнего поел, говорят. А тут ещё подрясник...
— Ничего, рассчитаемся.
Георгий будто бы никогда не был послушником; стал просто мальчишкой, которому нужно всё знать. Он привязался к Фокею и сторонился Клима, видать, в монастыре старики ему здорово надоели! Однако Клим ненавязчиво беседовал с ним. Однажды Георгий спросил, на кого похож его отец.
— А на кого бы ты хотел, чтоб он походил?
— На Фокея, — не задумываясь ответил мальчик. — Ведь он воевода? Да?
— Воевода... Но ведь он же заикается!
— Ну и пусть...
— Ну вот, дорогой мой мальчик, ты должен знать — он твой брат.
— Брат?! А отец какой?
— Вот такой, как я.
— Старик?!
— А что, старик — это очень плохо?
— Да нет... — И вдруг его осенило: — Но у старых не бывает детей!
Клим привлёк к себе худенькое тело ребёнка. У того мышцы напряглись, он готов был вырваться. Рука Клима легла на его голову, напряжение спало. Клим тихо говорил:
— В жизни так: родителей не выбирают. Ныне мне пятьдесят лет. Тридцать лет назад я был воем. Участвовал во многих сражениях, многожды был ранен, потерял глаз, преждевременно поседел. Теперь меня называют воеводой. У нас будет время, я расскажу тебе, как я воевал...
— Бабушка говорила, что мама очень любила тебя. Ты смелый!
— Вон ты какой! Всё знаешь. Твою маму я очень любил. Теперь стану любить тебя. И сделаю так, чтобы и ты полюбил меня...
Георгий доверчиво прижался к нему:
— Я уже полюбил тебя... — Они сидели молча, довольные друг другом. Вдруг Георгий прошептал: — Я могу стать воем, таким, как Фокей?
— Я помогу тебе в этом...
В Соли Вычегодской мальчики постигали грамоту в приходской школе отца Назария, настоятеля Благовещенского храма. Девочки обучались дома, часто от своих учащихся родственников. В доме Клима грамоте учились все, главным учителем был Клим.
Старшие мальчики мужали в школе Фокея — там учились будущие десятники и сотники. Учителями были Клим, Фокей, Василий Бугай, Савва Медведь, которые знали, как победить в сабельном и огневом бою, как переночевать в лесу зимой, не потеряв ни одного человека, ни одной лошади. И не только знали, но применяли не однажды.
Перед Рождеством того же 1575 года из Москвы вернулся Яков Аникиевич. Сразу после бани и краткого отдыха он пригласил к себе Клима, Фокея и многих других именитых граждан Соли Вычегодской, такая спешка внушала беспокойство.
Хозяин встречал приглашённых поклоном, отец Назарий — благословением.
Когда все собрались, Яков и отец Назарий сели в передний угол, гости — по стенным лавкам. Яков перекрестился и произнёс:
— Господари, друзья мои! Последнее время приходящие из Москвы люди приносят разные непотребные слухи. В первопрестольной
Замолк Яков Аникиевич, тишина накрыла светёлку. Кто-то шёпотом спросил:
— И кто ж у нас теперь голова?
— У митрополита мне пояснили: Иоанн Васильевич пишет челобитные великому князю Симеону, в которых нижайше просит сделать то-то и то-то. Симеон Бекбулатович всё исполняет своими указами. Вот и смотри сам, кто тут голова. А приказы по Москве и России работают как и раньше.
Тяжело вздохнул староста с Подола:
— Други мои! Что там ни говори, а смутно всё такое!
Отец Назарий сказал наставительно:
— Избави на Бог от смущений антихристовых! Мы как жили, так и станем жить. Государю Иоанну Васильевичу виднее, что надобно деяти. Пройдёт какое-то время, и Господь просветит нас, и мы поймём, что к чему.
Поговорили ещё о том о сём. Решили всё ж пресекать болтунов — голове стражников поручили подготовить погреб попросторнее да похолоднее.
После Яков Аникиевич приказал принести просяной бражки и яблок мочёных — в Филиппов пост разносолы не полагались.
Действительно, оттого, что на Руси указы подписывает великий князь Симеон Бекбулатович, ничего не изменилось в жизни Соли Вычегодской ни зимой, ни на следующее лето. Да и разговоры поутихли, возможно, потому, что в подвале стражников даже соломы не хватало на всех.
А вот для Клима наступили тревожные дни после грамоты, которую он получил от заезжего гостя из Владимира. Грамоту писал самолично Неждан, в этой части не одарил его Бог способностью. Клим еле-еле уразумел смысл письма. Неждан просил Клима далеко не отлучаться в конце августа. По делам торговли он будет в Устюге Великом и обязательно заедет в Соль Вычегодскую. А далее совершенно невероятное: Клим должен готовиться к поездке в Москву, потому что имеется возможность узнать о судьбе Агаши, приёмной дочери Юрши Монастырского, которую полтора десятка лет назад украли касимовские татары.
Дела давно минувших дней, но Клим вспоминал Агашу, чаще при встрече с Акулиной. Спрашивал он и касимовских татар, оказавшихся на его пути, но безрезультатно — тайны гарема охранялись надёжно.
Горесть стирается временем. После весточки от Неждана появилось просто беспокойство — откуда у него известия?!
Раскрасились листья на деревьях, потянулись на полдень гусиные клинья, а Неждана нет...
Появился он, когда Клим потерял надежду увидеть его. Накануне Покрова перед Климом предстал маленький седой старичок с лёгкой юношеской походкой. Неждан принёс с собой огромный сундук разных новостей. Одна из них самая удивительная: будто бы жену великого князя всея Руси Симеона звали Агафьей Акимовной, хотя она по внешности — татарка. А ведь татарочку при крещении нарекли Агафьей, а отцом назвался Аким!..