Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
— Борис Фёдорович, буду лечить! Дай человека, кой будет делать, как скажу.
— Родион, — глухо отозвался Борис. Родион подошёл к ложу.
— Мне — две знахарки, не старых. Сюда: белого вина, тёплого щёлока, горячей воды и свечей побольше. Вот ему, — Клим указал на Гульку, — двух уток, и помочь делать, что он скажет. Ступай!.. Да, пришли белой рухляди... Борис Фёдорович, отсюда должны все уйти. — Борис повёл рукой, стайка тёмных женщин столпилась в дверях, мешая вносить шайки с горячей водой и щёлоком.
Клим пришедшим слугам приказал
— Тебе, Борис Фёдорович, оставаться тут нельзя. — На протестующий жест Годунова добавил: — Ты любишь её. Смотреть на наши действа будет очень тяжело. Прошу, ступай.
Годунов послушно встал, указав на Бомелея, произнёс:
— Он останется тут. — И ушёл.
Бомелей продолжал сидеть на старом месте. В его руках была склянка и кожаная груша; то и другое он подносил к полуоткрытому рту больной и нажимал грушу. Клим спросил:
— Что это? — Из объяснения понял, что освежает, приказал: — Дунь на меня. — Почувствовал на лице прохладу и запах леса, согласно кивнул головой. Знахарок, стоящих в ожидании, спросил: как звать? Ответили: Фёкла и Дарья. Бабы лет по сорок с настороженными глазами и крепко поджатыми губами.
— Фёкла, развяжи платок больной.
— Помилуй, батюшка! Как можно!
— Сказано, делай! А то... А ты — снимай эти тряпки с горла.
Теперь рванулся немец:
— Это спирт-компресс со льдом! Нельзя!
— Снимай, снимай. Горло не сжёг?.. Вот гусиное сало, смажь, да рубашку расстегни.
Пока препирались, немец перестал освежать лицо больной, она почувствовала это и начала задыхаться ещё сильней. Лекарь успокоил её. Клим поправил ей голову.
Вошёл Гулька с большой склянкой. Протянул Климу деревянный клин. Клим спросил знахарок:
— Полукляп как делать, знаете?.. Готовьте. Да руки щёлоком...
Сам показал пример. Из принесённой склянки вынул ребристую трубку горла утки ещё со следами крови. Из кошеля вынул шёлковую ленту, просунул её через горловую трубку и на одном конце трубки связал головку-куколку, окунул в водку и смазал салом.
Далее действовал Гулька, знахарки понимали его... Бомелей, поняв, к чему готовится Клим, поставил свою склянку с грушей на скамью, отошёл в самый дальний угол...
Теперь всем действом управлял Гулька, знахарки охотно подчинялись ему, безошибочно угадывая, что надобно делать. Клим сел на кровать, его накрыли простыней. Марию положили на правый бок, головой — на колени Клима. Во всех светильниках зажгли свечи. Мария задыхаясь, трепетала умирающей птичкой. Ей разжали рот и вложили полукляп; Гулька с помощью зеркала направил пучок света ей в рот. Клим, наклонившись над ней, глубоко ввёл в рот два пальца левой руки, а правой быстро с усилием пропихнул куколку с гусиным горлом. Больная предсмертно захрипела. Клим выдернул из трубки ленту, лёгкие со свистом втянули воздух. Страшный кашель начал бить Марию. Кровь и гной брызнули во все стороны, обдав простыню и лицо Клима...
Как только приступ кашля немного ослабел, Гулька
Через полчаса, а может, и позднее рот был очищен, дыхание успокоилось. Больную уложили на подушки, сменили испачканные простыни. Клим всё время придерживал трубочку из утиного горла. Он приказал Гульке и ворожеям умыться и прополоскать рот водкой. Вот тут, кажется, Гулька одёрнул ворожей, которые не могли оторваться от водки.
После этого шею больной обложили капустным листом, и Гулька сменил Клима. Тот тяжело поднялся, старательно умылся сперва щёлоком, потом водой с мылом. И вот тут произошло событие, удивившее Клима: недоступный, гордый лекарь государя, всё время стоявший где-то в стороне, подошёл к Климу и подал ручник со словами:
— Ви, доктор, безрассудно отчаянный человек! Ви смертельно рискуете дважды!
Клим с поклоном принял ручник и, вытираясь, устало присел на скамью:
— Благодарю вас, господин Бомелей... В чём риск?
— А! Ви не видит! Не следует так говорить, доктор. Я давно живу Россия! Мария Григорьевна могла умереть у вас на руках! Её отец не простит такой смерти.
— Вы бы свидетельствовали, что я спасал её.
— Для Григория Лукьяныча свидетельство не понадобится! — И тише добавил: — Я боюсь его. — И уже шёпотом: — А хозяина ещё больше!
Такая откровенность насторожила Клима: с чего бы вдруг?! Он, будто не расслышав, спросил:
— А второй риск?
— Один шанс из ста, что вы не заболеете этой страшной болезнью.
— Постараюсь не заболеть!.. Не желаете со мной выпить водки?
— Водку не пью.
...К вечеру стало ясно, что смерть отступила. Дыхание хотя и с хрипом, через трубочку, но выровнялось, синюшность заметно уменьшилась. А через четыре дня — безносая с косой убралась со двора. Тут трубку вынули, кашель поутих, больная пила отвары. Клим с Гулькой вернулся в строгановское подворье, оставив Марию на попечение знахарок.
Когда Клим собрался уходить, Годунов пригласил его в свободную комнату и крепко пожал руку:
— Ведаю: ты спас Машу от верной смерти! Проси, чего хочешь, что в моей власти — всё сделаю!
— Благодарствую, Борис Фёдорович, но мне ничего не надобно. Через седмицу я уезжаю в полк князя Хворостинина. Дай Бог быстрого выздоровления Марии Григорьевне, счастливой жизни вам! А голос восстановится. Будь здоров!
Борис обнял Клима.
— Спаси Бог тебя, Клим! Помни: Борис Годунов твой вечный должник! Будешь в Москве — двери моего дома всегда открыты для тебя!
На следующий год, после битвы под Молодью, когда оглушённого Клима привезли на строгановское подворье, дворецкий Годунова Родион навестил лекаря-воеводу. Хотя хозяев не было в Москве, Родион пригласил Клима поправляться на двор Бориса. Но Клим отказался, он спешил на родину, в Соль Вычегодскую.