Старший брат моего жениха
Шрифт:
Мои губы растягивает улыбка. Наташа такая смешная сейчас: со связанными на макушке в хаотичный пучок волосами, с раскрасневшимися щеками, спущенной с плеча растянутой футболке и коротких шортиках, от которых с ума сходят все умные-разумные юноши мужского крыла нашего общежития. И соседних корпусов.
А еще она так искренне беспокоилась обо мне, что вон какие синие мешки под глазами нарастила себе.
— А Егор что?
Наташа молчит и смотрит на меня как-то виновато. Мнется, теребит шов футболки и ковыряет пальцем нижнюю бахрому
— Он… в общем, он просил меня никогда больше его не беспокоить. Потому что вы, оказывается, расстались и его твои дела больше не касаются.
Наташа — прямолинейная. За это я ее и ценю. Не пытается придумать красивую оборку правде, не занавешивает неприглядность органзой и словесными рюшами.
— Он мне очень странным показался, — замечает и принимается наматывать на палец выбившуюся из пучка пушистую прядь волос. — Разозлился, когда понял, кто ему звонит, орать начал какую-то ерунду. Такое чувство, что я у него миллион заняла, а отдавать не собираюсь. Очень странным типом он оказался, хорошо, что вы расстались.
Наверное, действительно хорошо.
— Интересно, с чего бы ему-то злиться? — размышляю и закрываю ладонями лицо. Нет, я не хочу плакать, я просто хочу лечь на кровать, заснуть и не просыпаться несколько дней подряд. Устала я что-то.
— Кир, что вообще между вами произошло? И почему твой телефон не отвечает? И где твоя сумка? Ты сама где была? Прости, я допытываюсь, но переживаю ведь. Ты такая бледная сейчас, я волнуюсь.
Есть ли смысл и дальше молчать? Нет. Наташа — мой друг, самый верный человек в жизни. И кому как не ей мне доверить всю свою боль и все страхи?
Не Руслану же, в самом деле. Тьфу, он-то каким боков вдруг вылез?
— Кира, не молчи! — тревожится Наташа, а я протягиваю руку и ловко стягиваю резинку с ее волос, распуская красивые пряди по плечам. Она ойкает, грозит мне пальцем, но улыбается.
— Вот, так-то лучше, а то удумала тут причитать, будто бы умер кто-то.
— Плохая, плохая девчонка Кира! — шутливо грозит мне пальцем, а я вздыхаю.
— Ты все и так знаешь: мы с Егором расстались. Он меня бросил в нашей кофейне. Сказал, что ему со мной не очень интересно, наплел, что я хорошая девушка, только совсем не для него.
— Он совсем идиот, я не понимаю?
— Он козел, вот, — резюмирую, а Наташа энергично кивает. — Видно, чтобы окончательно меня добить, добавил, что я девственница и это тоже, так себе для него бонус. Наверное, решил все сделать, чтобы я не рыдала на его плече, а потом не додумалась преследовать в надежде все вернуть. Не знаю, зачем он так сделал, но это… знаешь ли, обидно.
Наташа ругается в голос, вскакивает с кровати и резко распахивает дверцу своей тумбочки. Там у нее, я знаю, припрятаны “запрещенные продукты”: бутылка шампанского, коробка конфет Рафаэлло и половинка шоколадки, которую ей презентовал кто-то из наших мальчишек. Они вечно ее одаривают разной ерундой, преданно в глаза заглядывая.
— Ты прости, но без этого, —
— Мне через два часа нужно быть в одном месте, — сопротивляюсь, но вдруг понимаю, что от глотка шампанского ничего со мной не будет. Смелее, может быть, стану. — Хотя, фиг с ним, наливай!
Наташа удовлетворенно крякает, ловко откупоривает бутылку и разливает пенный напиток по нашим чашкам.
Отличные студенческие посиделки: фаянс вместо хрусталя, пузыри, щекочущие нос, и футболки вместо маленьких черных платьев.
— Давай, подруга, вздрогнем! Чтобы у всяких козлов их пипирки отвалились напрочь. Подчистую.
Я смеюсь и мы звонко соединяем наши бокалы. Чокаемся во всех смыслах этого слова.
— Так а ночью ты где была, я никак понять не могу? — настаивает Наташа и приходится ей рассказать и о побеге моем, и о скверике, в котором меня нашел Руслан и об…
— Авария! — восклицает подруга и закрывает рот рукой. — Ты совсем с ума сошла! Почему мне не позвонили? Что это за самодеятельность?! Я бы приехала к тебе лучше, чем всю ночь и половину дня с ума сходить.
Она так искренне сокрушается, что я не сдерживаю порыва и крепко-крепко обнимаю мою беспокойную девочку. Она всхлипывает особенно трогательно, гладит меня по спине и сдавленно ругается на меня, Егора и судьбу в целом. И так тепло становится на душе, так спокойно. То ли шампанское по венам растеклось, то ли беспокойство Наташи растрогало. Но я чувствую себя намного лучше, и слова Егора постепенно меркнут в сознании.
Выпиваем еще по половине чашечки “чая”, и это добавляет мне желания пооткровенничать. Мне нужно сбросить с себя тяжесть, нужно рассказать Наташе, что помимо поступка Егора ранило меня в самое сердце и выбило почву из-под ног.
И я рассказываю о показавшихся чудовищными обвинениях Руслана, о его жгучем презрении, о Виолетте, которая оказалась Нефедовой Кирой — тайной дочерью моего трусливого отца.
Когда я все это проговариваю вслух — впервые, кстати, — вся история принимает очертания мыльной оперы, в которой в самом конце все обязаны задорно станцевать, спеть песню высоким голосом и закружиться в счастливом хороводе.
Только в жизни все выглядит не так сиропно и ванильно. И точно ни на одной афише не написано слово “Счастливый конец”.
— Ну дела, — поражается Наташа и часто-часто моргает. — Сестра, значит? Ничего себе…
Я пожимаю плечами и достаю из прозрачного пакетика шарик “рафаэлки”. Бросаю в рот, морщась от приторной сладости. Но жую, не выплевывать же.
— Ты с ней разговаривала? Виделась?
Отрицательно качаю головой и рассказываю, как мы с Русланом поехали к ней домой, но там оказался лишь мой отец.
— Надо обязательно с ней поговорить, — изрекает с видом двухсотлетнего мудреца, а обычно бледные щеки подруги расцветают маковой краснотой. — Сестра все-таки, не хухры-мухры. Родная кровь, все дела.