Старуха 5
Шрифт:
— И все равно там всё решает лишь один человек. И я не думаю, что он согласится на мирные переговоры.
— Знаешь, вчера я говорил с майором Вернером, ну, с тем, который сдал русским Пулавы. И он подробно рассказал, как это произошло. Русские просто окружили город, выкатив на прямую наводку больше сотни танков и еще больше самоходок — а потом послали парламентера, который предложил майору город просто покинуть. Предупредив, что в противном случае они просто снесут город вместе со всеми нашими солдатами. А на слова майора, что в городе еще и много мирных жителей, парламентер — он был
— И зачем ты мне это рассказал?
— Русские вообще не разговаривают с эсэсовцами, они их просто уничтожают и плен вообще не берут. То же самое и с польскими частями вермахта, с венграми и, говорят, с румынами и французами. Но простых немецких солдат они все же убивать почему-то не хотят, а значит, они не хотят доводить дело до невозможности любых переговоров. Однако встретиться со Сталиным у нас будет шанс только попав на эшафот, а вот с этой дамой… это же будут переговоры неофициальные, но и на них можно придти к взаимоприемлемому решению. Я более чем уверен, что воевать русские не хотят.
— И когда ты ожидаешь ответ от них?
— Надеюсь, что уже в июле. Но пока нам остается лишь ждать…
Товарищ Ким Ирсен с Верой о чем-то поговорил примерно полчаса, но о чем они договорились (или не договорились), осталось никому не известным. Но было похоже, что для окончательной договоренности корейцу (или Вере) не хватило какой-то «информации с мест»: Ким улетел к себе в Корею (хотя приехал поездом и на поезде же собирался вернуться), а Вера на прямой вопрос Лаврентия Павловича ответила очень кратко и исчерпывающе:
— Пока ни о чем не договорились, он сначала должен понять, сможет ли сделать то, что я ему предложила.
— А что ты предложила? Нам почему-то всем это знать хочется.
— Я предложила ему побольше жратвы выращивать и сказала где конкретно — но он не знает, возможно ли такое в принципе. Помчался проверять… да, людей он нам не даст, ему самому их не хватает.
— Думаешь теперь с товарищем Мао на эту тему поговорить?
— Не думаю, такие разговоры имеют смысл лишь в том случае, если собеседник первый захотел. Ким меня еще раньше о жратве спрашивал, а от китайцев я пока слышала только слово «дай».
— Не только…
— Это вы другие слова слышали, не я. Ладно, хватит от этом: в любом случае половину работы показывать смысла нет, а тут и половиной еще не пахнет.
— Да и вообще ты в отпуске, я помню. Виктора со мной отпустишь?
— Куда это?
— В соседний подъезд: мне кое-что привезли из Грузии, но тебе такого нельзя, очень острое.
— Киндзмараули что ли?
— Обижаешь! Хванчкара, но только немного, чтобы застолье было правильным… не буду тебе душу терзать, решишь мужа порадовать, сама его ко мне пошли.
— Баш на баш: когда сможете мне Дарью обратно прислать? Мне она ненадолго нужна, но нужна очень: как она с моими карапузиками управляется, я уже знаю, а мне нужно будет отлучиться… пару раз на полдня.
—
Десятого июля утром на пороге Вериной квартиры снова появилась Даша:
— Вера, это опять я. И я тут потому, что сегодня в час тебя ждут у товарища Сталина, там вопрос какой-то, который без тебя решить не могут.
— В час? Как неудобно то… ну ладно, куда деваться, пойду. Ты тогда близняшек покормишь? Я молоко оставлю…
— Вера, не волнуйся, все сделаю в лучшем виде, на той-то неделе я вроде неплохо справлялась.
— Да я и не волнуюсь… хотя, пожалуй, это и кстати, мне как раз вчера принесли пластинку, из-за которой я тебя выдернула.
За неделю до этого Даша уже два дня с малышами сидела, а Вера сразу после утренней кормежки уезжала в Лианозово и там чем-то важным занималась в большой студии «Мелодии». Чем именно — никто не знал. То есть знал лишь Миша Терехов и два десятка студентов консерватории, но они хранили полное молчание. В том числе и потому, что твердо знали: Старуха всегда выполняет свои обещания — а на этот раз она пообещала, что убьет любого, кто расскажет о том, что было в студии.
Ну а когда Вера свои развлечения закончила, Миша в одиночку изготовил матрицу, лично на студийном «проверочном» прессе отштамповал пяток пластинок и лично отвез их Вере домой. Упакованные в лично же им изготовленные конверты, простые конверты из белого картона. И Вера, когда собралась в Кремль, один их этих конвертов захватила с собой.
— Вера Андреевна, — сообщил Иосиф Виссарионович, поздоровавшись с ней, — у нас сейчас появилась возможность все же покончить с войной, причем покончить до того, как на Советский Союз враги натравят вообще всю Европу и не только…
— Это вы очень верно заметили насчет Европы и прочих разных. Я тут давно уже об этом думаю…
— О чем?
— О всем мире голодных и рабов. Почему-то эти голодные и рабы все как один хотят не поработать и себя тем самым обеспечить, а к нам придти и всё отнять. Такой вот получается интернационал воров и грабителей, так может ну его нафиг? Там такой интернационал точно не нужен.
— А какой вам нужен?
— Лично мне — вообще никакой, и ни в каком виде. Я, собственно, с этим и пришла: нам нужно про интернационал забыть как страшный сон, но есть одна мелкая проблемка. И я предлагаю ее тут же и решить… можно проигрывателем воспользоваться?
— Можно. Но, Вера… Андреевна, мы вас вообще-то по другому делу пригласили.
— Сначала послушайте, а потом я попробую объяснить, почему это сильно поможет покончить с войной. С горячей войной, а уж дальше… Итак, музыка, как все вы знаете, товарища Александрова, а слова по моей просьбе написал Габриэль Аршакович Уркеклян.
Вера аккуратно уложила пластинку на диск проигрывателя, опустила рычажок. Почему-то все, сидящие в кабинете, молча и заворожено смотрели на то, как звукосниматель поворачивается и плавно опускается на черный диск без этикетки. И когда он опустился, после торжественных вступительных аккордов в кабинете раздались до слез знакомые Вере Андреевне слова: «Союз нерушимый республик свободных»…