Старуха 5

Номен Квинтус

Глава 17

— И что это вы нам показали? — поинтересовался Сталин.

— Про интернационал я свое мнение высказала. Так что предлагаю сделать вот это гимном СССР. Это даст нам заметные преимущества даже в переговорах с руководителями других стран…

— Давайте, вы нам потом об этом расскажете… хотя да, слова очень… интересные. Но мы вас пригласили по другому поводу: фашисты… немцы вышли с предложением провести мирные переговоры.

— Никаких переговоров, только безоговорочная капитуляция!

—

Ну, у нас по данному пункту с вами имеется полное согласие, но есть одна загвоздка… две. Первая: немцы вышли на нас через твоего приятеля Густава, и предложили провести переговоры в Стокгольме, где с их стороны будет лично канцлер фон Клюге — и они хотели бы встретиться с человеком, который имеет право принимать решения. От имени Советского Союза принимать, но по ряду понятных причин товарищ Молотов на такие переговоры не поедет: изначально они будут… неофициальными, немцы, мы думаем, сначала хотят понять, на какие условия мы могли бы согласиться.

— Вы, как я понимаю, тоже в Стокгольме ничего не забыли… Калинин вообще не годится, а тот же…

— Второе условие касается лично тебя: Густав согласился принять у себя эти переговоры при условии, что на них будешь присутствовать ты. И не спрашивай почему, мы сами в некотором… недоумении.

— Но ведь у меня двое маленьких…

— О них можешь особо не волноваться, мы позаботимся… уже позаботились, даже кормилиц подобрали… по медицинским показаниям, хотя я все равно не понимаю, что там врачам потребовалось… показывать. Однако у нас есть условие, и мы считаем, что если ты согласишься…

— А что, есть варианты? Ведь это не вам, дядькам, в кабинете собравшимся, это надо, а всей стране. Считайте, что уже согласилась.

— Да, и то помело, которое ты почему-то называешь своим языком, нам тоже на пользу пойдет, — добавил Лаврентий Павлович. — Потому что переговоры всяко простыми не будут, а у тебя как-то получается убеждать других людей в правильности любой чуши, которую ты несешь. Но не волнуйся, чушь тебе нести уже не придется, мы сейчас с тобой поделимся тем, что мы придумали.

— Дяденьки, вы ничего не перепутали? Я в Стокгольм еду успокаивать Густава, а переговоры с фашистом вести будет… кто, кстати?

— Переговоры вести будет советский маршал… ракетных войск, мы ведь так вроде решили? — Сталин повернулся в сидящим тихо Ворошилову и Шапошникову, и Шапошников согласно кивнул. — Так вот, маршал ракетных войск Синицкая Вера Андреевна. Мундир тебе к вечеру уже построят, и все ордена и медали, которыми мы тебя потихоньку наградили, на него приколют. Кроме тех, которые ты получить успела, но их ты и сама прицепишь.

— Сдается мне, что вы тут съели что-то не особо полезное, или скурили…

— Старуха, — в разговор снова вмешался Берия, — это делается исключительно для представительских целей. Фашист — фельдмаршал, и он с советским маршалом будет все же разговаривать на равных, у фонов ихних с чинами

всё строго. Так что полетишь маршалом, а как все закончится, мы тебя можем хоть в рядовые разжаловать и из армии выгнать… наконец.

— Вера, — негромко добавил товарищ Тихонов, — тут еще очень важен тот момент, что с немцем ты сможешь без переводчика… а как ты решения принимать умеешь по обстановке, мы знаем и в тебе уверены. К тому же Густав, если что, сумеет объяснить немцам отдельные специфические вопросы, и нам поможет. То есть лично тебе — поможет, а другим… он же выгоды, в том числе и для Швеции, твоими глазами выискивает… Ну некому, кроме тебя, туда ехать!

— Да я и не спорю… а о чем говорить-то с немцем?

— Собственно, для этого мы… — Снова заговорил Сталин. — Вера Андреевна, у вас сейчас время еще есть? Я про младенцев…

— Сейчас, — вера глянула на часы, — у меня примерно час еще свободен, но если не успеем договориться, то… я тогда просто отлучусь на полчасика… минут на сорок.

— Договорились. Если не успеем уложиться, то подождем, конечно, сейчас это для нас, сами понимаете, вопрос важнейший. Итак, мы с вами согласны, что для нас приемлемой является лишь полная и безоговорочная капитуляция…

Вера внимательно выслушала то, что сказал Сталин, затем уточнения «по процедуре», высказанные Молотовым. Соображения Шапошникова и Ворошилова, ехидные комментарии Лаврентия Павловича, а затем сообщила и то, что она обо всем этом думает:

— Вы, мне кажется, буквально все продумали, каждое мое слово на этих переговорах и даже интонации. Но, боюсь, мое выступление перед немцами будет, мягко говоря, не очень убедительным. Вы тут посидите полчасика, чаю попейте или вообще пообедайте, а я вернусь минут через сорок и, еще раз все продумав, скажу, чего мне не хватает.

— Через час, — подвел промежуточный итог Иосиф Виссарионович. — Насчет обеда вы, Вера Андреевна, верно заметили, времени уже много…

Семнадцатого июля утром фон Клюге пригласил фон Вицлебена, и как только за ним закрылась дверь в кабинет, сообщил:

— Эрвин, русские вроде согласились на переговоры… в Стокгольме, но они поставили два довольно неприятных условия…

— И эти условия нам придется принять…

— Я тебя и пригласил, чтобы решить, должны ли мы вести переговоры с такими условиями.

— Должны, я это и сказал.

— Но ты даже не выслушал их!

— Мне плевать, что они нам предлагают. Вчера в семь вечера русский самолет, этот реактивный их монстр, сбросил четыре бомбы на эшелон с танками, и сбросил их после того, как эшелон прошел по мосту в Диршау. А на обратном пути он же сбросил еще четыре бомбы на эшелон, в котором перемещался батальон наших артиллеристов возле Мариенбурга. Ни одна из этих бомб в эшелоны не попала…

— Тебя беспокоит то, что русские бомбят нас за триста километров от фронта?