Старые годы
Шрифт:
Сержанты перекрестились. Адъютант прочел:
— Авдей Коницын, в службе с 708-го года, из дворян.
Сержанты по очереди подходили к ящику и бросали мячи. Открыли ящик сомнительных — 15, недостойных — 18.
Операция сия повторилась несколько раз. Адъютант отмечал число баллов и продолжал перекличку:
— Иван Иванов сын Иванов, в службе с 713-го. Из даточных.
Все двадцать три мяча очутились в белой трубе. Дальнейшая баллотировка утвердила только преимущество Ивана пред прочими товарищами. Полковник
Можно себе представить, в какую досаду приведена была вся артель. Многие плакали. Но Володя был совершенно счастлив.
«То-то мне пойдет житье! — думал он: — оно правда, Коницын из дворян, да все-таки не покормишь, не напоишь — серчает. А Ванька у меня — держи ухо востро! Свой человек. Знатно!»
И на радости осушил последнюю флягу смородиновки. В это самое время вошел Иван.
— Смирно! — сказал он тихим, робким голосом. Все засмеялись. Иван смутился, взглянул на икону, перекрестился и сказал с какою-то торжественностью:
— Богу и царю присягал я! Вы мне не указ! Смирно, говорю вам!
— Тише, Ванька! — закричал кто-то из солдат. — Мы тебя уймем.
— Вот я тебя уйму, — отвечал Иван, и палка обновилась и распространила ужас на всю артель.
— В пятом часу на экзерцир-плац, на учение! — сказал Иван и ушел. Все пристали к Володе и просили его протекции. С нахальным смехом, лежа вверх брюхом, отвечал Володя: кому «хорошо», кому — «посмотрим», кому — «что дашь?», и заснул в чаду своего величия. Наступил и пятый час. Солдаты уходили на назначенное место, артель пустела. Последний собрался на учение Коницын, взял ружье и стал будить Володю.
— Не замай, — закричал Володя, — спать хочу.
— Пора на учение!
— Так ступай, а за меня пусть Ванька ружьем артикул выбрасывает.
Перевернулся и заснул. Коницын ушел один. Не прошло и пяти минут, Ерема разбудил Володю.
— Ступай, Володимер Степаныч, сержант зовет.
— Ах ты, лошадиная харя! Видно, я мало тебя в конюхах бил. Пошел!
Еремей ушел и воротился.
— Володимер Степаныч, вставай! Сержант сердится.
— Смотри, чтоб я не рассердился.
— Да он наказывал, чтобы я тебя волей-неволей на учение привел.
— Поди и скажи Ваньке, что я спать хочу.
— Барин! Худо будет, как сержант сам придет!
— Пускай попытается! Я ему рыло намозолю. Вон!
Пришел и сержант и с ним Ерема да еще солдат.
— Володимер Степаныч! Служба не воля! Ступай!
— Ах ты, холоп окаянный! С кем ты разговариваешь?
— С тобою, барин! Прошу тебя, не доводи меня по артикулу поступить.
— Я тебе такой артикул задам, что за ушами затрещит.
— Видит Бог, я не Иван, а сержант государев. По присяге пойду. Палкой подниму.
— Палкой! —
— Не могу, Володимер Степаныч, видит Бог, присягал! Не сердись, барин! Не я бью, служба бьет.
И трость продолжала ревностно нести службу. Стыд, унижение, а паче физическая боль одолела. Володя выскочил из артели и опрометью бросился бежать.
Варвара Сергеевна только что оздоровела и после продолжительной болезни в первый раз вечеряла или полудничала, не знаю как правильно назвать трапезу между обедом и ужином. Перед нею стояло большое блюдо оладий и кувшин квасу. Откусив лучшую по усмотрению часть оладьи, остатки подавала она то карлицам, то собачонке в очередь. Кошка сидела возле Варвары Сергеевны и весьма искусно лапой приближала к себе какую-то отсталую оладью. Варвара Сергеевна забавлялась. Вдруг вбежал в покой Володя без верхнего платья, даже без помочей, весь избитый, в слезах, с растрепанными волосами. Оладья выпала из рук Ландышевой; стол, кошка, собачонка, карлицы — все было опрокинуто.
— Что с тобой, Володя! — закричала она. — Видно, морить уже стали! Рассказывай, рассказывай!
— Да зачем ты меня сюда привезла! Всему ты виновата. Не могла ты меня где ни есть спрятать? А еще мать! И не вступишься! Ванька, наш холоп, меня бьет, а ты сидишь да оладьи убираешь. Коли ты ему глаз не выцарапаешь али на конюшне не отдерешь, так я не сын тебе, слышишь, не сын! Я тебя из дому выгоню! Все мое! Отцовское! Мне твоего не нужно!
— Да как же это посмел Ванька?
— Да уж не умничай! Прибил! Погляди, синяки по всему телу…
— Что ты, что ты, Володя? Красно маленько, да и полно… Да все-таки, как он это на душу такой грех взял, ведь ему поп на духу не отпустит!
— Да полно врать! Поди, жалуйся!
— Да кому я стану жаловаться? Видишь, тут все заодно.Разве к государю?
— Ступай к государю, куда хочешь, только мне Ваньку уйми!
— Быть по-твоему! Пойду к государю. Палашка, одеваться.
Происшествие, нами описанное, случилось на Вербной неделе Великого поста. Государя не было в резиденции. Ожидали к Страстной неделе. Затаив злобу, убежденная, что все действуют заодно противу ее Володи, и потому скрывая свое намерение, Варвара Сергеевна приказала Ефремычу написать рапорт в полк, что Володя болен и потому остается у нее до выздоровления. Но присланный для освидетельствования полковой лекарь нашел больного весьма здоровым и к службе годным и настоятельно требовал явки немедленно в полк, угрожая судом и следствием. Нечего делать. Ландышева отпустила сына со слезами, приговаривая: