Старые истории
Шрифт:
Чтобы еще больше не смущать академика, Анна Павловна повернулась к нему спиной и начала мелко дрожать от душившего ее веселья: смешливая она была женщина. А смешным ей показался набор провизии, который держал перед собой в вытянутых руках не пообтесавшийся по очередям Иван Потапович. Набор этот, хотя и косым взглядом, разглядеть Анна Павловна сумела, и было в нем: похожая размерами на спортивный диск банка то ли селедки, то ли салаки, сверху ее прикрывала коробка сардин, на ней балансировал пузырек с цикорием и венчал это сооружение плавленый сырок. Если добавить, что карман слегка мятого плаща Ивана Потаповича, которого
Анна Павловна боком, по-крабьи продвигалась к кассе, стараясь не разворачиваться лицом к академику, и для полной конспирации завела разговор с двумя цветущими девахами, стоявшими перед ней, на предмет того, что делать с цикорием, если у тебя нет кофе. Те уверяли, что цикорий можно пить и так, а Анна Павловна не соглашалась. При этом голос ее прерывался, потому что вся она продолжала трястись от внутреннего хохота.
В машине она дала себе волю, а когда отсмеялась, то поняла, что это не смешно. Черт с ним, с Иваном Потаповичем! Где ее личный Иван? Может быть, тоже под совещание спешит куда-нибудь с цикорием и плавленым сырком?
— Страстями, говоришь?! — рычала Анна Павловна, нажимая на газ и лихо работая рулем, потому что, прежде чем подъехать к подъезду, нужно было немного покрутиться по переулочкам. — Совещание, говоришь?
Было тепло. Тепло-тепло, а все же осень. Анна Павловна поставила машину, слепо потыкала ключом в узкую скважину и заперла автомобиль.
Квартира встретила ее тишиной и мраком, птицы спали, превратившись в красивые пушистые шарики.
Проклиная мужиков как класс, Анна Павловна разогрела еду. Тут и Иван Васильевич явился и стал делать вид, что смертельно устал и голоден.
— К черту! — говорил он, уплетая борщ. — Стукнет шестьдесят — со следующего дня на пенсию. Нет! Прямо завтра! У меня, в конце концов, специальность в руках! Я инженер, и смею тебя уверить, очень неплохой. — Тут он задумался. — Был неплохой, — уточнил он. — Это что, жизнь? Я тебя не вижу, весь день волчком. Совещания, заседания, коллегии. Мне дают по шее, я даю по шее. Не емши, не пимши. Бессонница! Язва! Тахикардия! Бабу приласкать некогда! Экстрасистола!
— И венерические заболевания.
— Что? — Иван Васильевич подавился борщом.
— Ты где был? — спросила, скромно потупившись, Анна Павловна. — Где ты был? — повторила она свой вопрос, придав голосу звон металла. — Где, спрашиваю!
— Белены объелась? На вашем совещании. В президиуме сидел дурак дураком.
— Мой директор выступал? Что говорил? Отвечай быстро, не задумываясь, смотри в глаза!
— Отвечаю быстро: академик не выступал, его не было вообще, спросил — сказали, болен. От вас шестерил какой-то плюгавый, фамилией не интересовался. Взгляни на меня: разве эти глаза могут лгать? — Иван Васильевич уже откровенно веселился. — С чего это ты завелась?
— Ладно, живи, — разрешила Анна Павловна. — Просто бдительность и еще раз бдительность. Вашего брата даже на войну одних отпускать нельзя.
Анна Павловна придерживалась мнения, если задуматься, совершенно справедливого, что мужа надо снабжать только самой необходимой информацией. Потому что, как в судейских делах, все полученные от тебя сведения могут быть использованы против тебя же. Ни боже мой, Анна Павловна
Вынужденная обстоятельствами, Анна Павловна открыла и сформулировала закон, который назвала «принципом Чука и Гека». Помните эту историю с телеграммой? Мальчишки решили рассказать матери о ее утрате в том случае, если она прямо спросит, была ли телеграмма. Иначе и рассказывать не стоит: «Мы не выскочки».
Если бы муж спросил Анну Павловну, встретила ли она в магазине своего директора, она бы сказала: «Да, встретила». Но он не спросил. И поэтому, проглотив таблетку тардила, уснул, так и не узнав, что, оказывается, мужчины могут обманывать своих жен, делая вид, что они сидят на очень важном, животрепещуще необходимом совещании, а на самом деле совершенно в ином месте распивать цикорий и закусывать его плавленым сырком.
Утром в семь часов ноль-ноль минут Анна Павловна, помахивая расписной торбочкой, в которой что-то приятно булькало, залезла в автобус у институтского подъезда. Залезла последней — все уже сидели на местах.
— На работу бы так вовремя ходили, — попыталась испортить коллективу настроение невыспавшаяся Анна Павловна. Но все только захихикали.
Здесь скрывалась маленькая тайна. Вынужденные ежегодные поездки на уборку картошки и других овощных культур вслух проклинались как работа не по основному профилю, в течение почти целого месяца сбивающая институт с толку. Но в душе коллектив обожал это занятие, особенно в хорошую погоду. Вы что думаете, Анна Павловна не отбрехалась бы от поездки в совхоз, сославшись на необходимость немедленной апробации новорожденной идеи? Да сколько угодно! И ни одного человека из ее группы не тронули бы. Но она охотно припрятывала новорожденную на сутки, потому что была она крестьянская дочь и душа ее рвалась в поля и перелески.
— Ждем еще пять минут и трогаемся, — прокричал Коля Жданов, двадцатипятилетний научный сотрудник из отдела Анны Павловны, который сегодня был ее начальником — бригадиром. Анна Павловна исподволь готовила его на свое место, но Коля Жданов этого не знал.
— Кого ждем, Коля? — спросила Анна Павловна. — Может, уже и ждать некого?
Сверились по списку, и вправду оказалось, что комплект полный. Поэтому сразу тронулись.
Мужчины расположились сзади, устроившись на длинном, через весь салон, сиденье. Их только и было всего, чтобы его заполнить.
— Среди миров сияющих светил одной звезды я повторяю имя, — заскулил из их рядов несолидный голосок.
— Кто это с утра разоряется? — попыталась привстать с тряского кресла Анна Павловна.
— Сиди, — хихикнула ее соседка Катя Прокушева из бухгалтерии. — Это Ванюшкин. Еле приполз: не проспался.
— Нетверез?
— Еще как!
К ним прибалансировал Коля Жданов, весело наклонился:
— Повадился ездить каждый день, для здоровья, говорит, полезно, воздух свежий. А сам вечно нехорош.