Старый дом
Шрифт:
– Не-а, – отозвался детина, не меняя позы. Голос низкий с наглыми нотками дворового люда. – Это вы, верно, приблудные, господа хорошие, а я здесь в самый раз. Вот и приглашение от вашей конторы имеется! – достал из-за пазухи зеленый конверт, потряс над головой.
– Могу ли я взглянуть на него? – шагнула ему навстречу баронесса, требовательно протягивая ручку. Но мужик и ухом не повел: уселся на банкетку позади доктора и на даму не глядит, а глядит на важного седовласого господина в пушистых бакенбардах, степенно направляющегося к невысокой кафедре в красном углу
– Ну, коли так… – иронично хмыкнула баронесса, приметив нового фигуранта. Изящно опустила обтянутый бархатной юбкой зад на краешек кресла, аккурат напротив ораторской трибуны. Чуть громче, чем следовало, позвала сына:
– Гектор, иди уже сюда, не топчись на пороге, будто за милостыней пришел! Да не ковыряй в носу, сколько можно?!
Недовольно выпятив подбородок, молодая поросль фон Грондбергов вяло прошествовала к свободному креслу, незаметно обтирая об штаны указательный палец.
– Если все господа собрались, позвольте я начну? – сочный баритон важного господина прокатился по зале. Заняв свое место за кафедрой, он томительным взглядом мудрого филина обвел притихшую компанию наследников. Легкая тень озабоченности скользнула по выпуклому лбу нотариуса.
– А где же девочка, позвольте спросить, мадам? – недоуменно обратился к Людвиге. – Что за причина побудила ее к отсутствию в столь важный день?
– Нет, это невыносимо! – простонала баронесса, нервно откидывая вуаль. – Гектор, где девочка? Я же просила ее привезти!
– Да, я, это… не было ее в комнате, – проблеял в ответ сын, втягивая голову в плечи.
– Внизу она, с женкой моей, – отозвался бородатый детина с банкетки. – Кликнуть, что ль?
– Не надо, – небрежно махнул рукой седовласый. – Ираклий! – чудно позвал в сторону. – Приведи девочку! Можно вместе с "женкой".
Сутулый паренек в белой рубашке с черными нарукавниками скрылся за парадной дверью.
– Зачем ребенка-то тревожить зазря?! – недоуменно пожал плечами доктор. – Не дело таскать детей на подобные процедуры.
– Что вы там всё бормочите, Карл Натанович? – раздраженно бросила Людвига. – Говорите громче, либо умолкните вовсе. Гектор, пойди, глянь, где она? Долго нам еще ждать?
– Уже пришли, маман.
В предупредительно распахнутых клерком дверях появилась забавная процессия. Разрумяненная от волнения Христина в каракулевом пальто крепко держала за руку маленькую Алимпию, одетую в серебристый полушубок и шапочку с помпонами. Из меховой муфточки выглядывали розовые заячьи уши. По другую сторону кухарки, вцепившись в подол мамкиной юбки, испуганно таращил глазёнки щекастый мальчуган в овчинном зипуне, перевязанном крест-накрест шерстяным платком. На голове шапка-ушанка, туго завязанная под подбородком, на ногах валенки. Узрев бородача, малец ожидаемо сморщил курносый нос, по пухлой щечке скатилась крупная слезинка.
– Христя, зачем Егоршу-то притащила? – легкий удар кулаком по диванной спинке отозвался болезненным толчком в докторской пояснице. –
Зачем-то протерев днище саквояжа рукавом сюртука, Карл Натанович послушно переместил его на пол. Помог взобраться на диван Липе. Мальчонку Христина усадила себе на колени, чтобы "не шмыргался без присмотру по двору".
– Итак, господа, я начинаю! – громко объявил нотариус, доставая узкий свиток, перевязанный шелковой лентой. Круглая сургучная печать коричневой кляксой соединяла ткань с бумагой, подтверждая неприкосновенность документа. Преисполненный величием момента господин Кнопп аккуратно переломил сургуч, резким движением сорвал ленту.
"Как заправский герольд при дворе короля Артура! – отчего-то подумалось Марку Натановичу. – Будто приговор читать собрался".
Необычайное волнение подкатило к самому горлу. В ту же минуту теплая детская ладошка сжала потную руку доктора.
– Все будет хорошо, дядечка, – прошептала Алимпия, взбираясь с ногами на диван. – Мне Какуша сказал, – выдохнула в самое ухо.
– Какуша?! – переспросил Марк Натанович, усаживая девочку на место и искоса поглядывая на нотариуса – тот хмурил брови, молча вчитываясь в документ, словно видел его впервые. – Твой новый друг?
– Вот же он! – девочка достала из муфточки игрушку, прижала к гладковыбритой щеке доктора. – Слышишь, что он говорит?
– Нет-нет, Липушка, давай поиграем после, – Марк Натанович бережно отодвинул от лица зайца, – Какуша ведь послушный зверёк, вернее, друг… и пока поспит, – продолжая сюсюкать, быстро запихнул игрушку обратно в муфту.
Поджав губы, девочка обижено засопела.
"Боже, только бы не расплакалась", – мысленно попросил доктор, взглянув на раскрасневшееся детское личико. Но Алимпия похоже и не собиралась лить слезы – бодро сдернула с головы шапочку, распахнула шубку, повернулась к мальчонке, язык ему показывает! Проказница такая!
– Итак, – после секундной заминки изрек седовласый пасынок Фемиды, – позвольте огласить последнюю волю безвременно почившего Аркадия Бруковича.
– Да оглашай уже, сердечный! – жалобно попросила Христина. – Вишь, детки запарилися совсем! Чего ж кота за яйки тянешь?
– Кота за яйки, – эхом повторил мальчонка, изо всех сил дергая Алимпию за туго заплетенную косу.
***
В звенящей тишине зала елейный голосок Людвиги прозвучал как-то по-особому гаденько:
– Вот и славненько! Уходим, Гектор! И кузину свою не забудь на этот раз.
Прощально кивнув доктору траурной шляпкой, она поднялась с кресла.
Очки внезапно запотели, а воробьи-то совсем обнаглели: целым гуртом забрались в слуховые проходы, и щекочут перышками тонкую барабанную мембрану. Доктор тихонько засмеялся. Смех вышел тонким и писклявым – так смеются кокотки в салоне у мадам Неклюдовой, прикрывая дырявыми веерами напомаженные губки. Тяжелая рука легла на подрагивающее плечо доктора.
– Слышь, господин хороший, ты либо смейся по-мужицки, либо плачь по-бабьи, но не вой как шакал – детки пужаются!