Старый дом
Шрифт:
Карлу Натановичу в ту пору сорок шесть годков стукнуло, и для нее, десятилетней, он был кладезем премудрости и всезнайства. С открытым ртом Алимпия впитывала каждое сказанное им слово, нисколько не усомнившись в правдивости услышанного.
"Я, как на провизора после Академии доучился, так практику фельдшерскую и забросил. Увлекся, как красна девица, цветами, да кореньями ядовитыми. И поверь мне, деточка, ничего более интересного и любопытнейшего в жизни не встречал!"
"А отца вы тоже ядами лечили?! – ахнула девочка, зажимая рот рукой. – То есть я хотела сказать травами…"
Понимающе усмехнувшись, Карл Натанович
"Что хотела сказать, то и сказала. Нет, дочка, запрет мне дали… а так, может и жил бы до сей поры отец твой".
"Прости! – приластилась Липа к дядьке. – С добром спросила, без каверзы, честное слово".
"Да ладно уж, – стушевался Карл Натанович в детских объятиях, – уйди из-под руки-то, склянку выбьешь ненароком".
***
Отчего-то тревожно стало на душе. То ли вздох чей-то услыхала, то ли ветер по чердаку гуляет. Накинув поверх измятого платья пуховый платок, Алимпия тихонько выглянула за дверь.
Длинный коридор был пуст. Как есть, без обуви, в одних шерстяных чулках, спустилась этажом ниже. В конце коридора, из-под теткиных дверей раздавались приглушенные голоса. Вроде женский и вроде мужской. Наверно, опять братец из Людвиги мелочишку выколачивает. Тихонько, на цыпочках, подкралась к двери. Пригнулась к замочной скважине. Высокий широкоплечий мужчина в синей телогрейке стоял спиной, загораживая обзор. И это был вовсе не Гектор. Вдруг, словно почувствовав на себе ее любопытный взгляд, мужчина обернулся. Необыкновенные фиалковые глаза на какой-то миг встретились со взглядом Алимпии. Волна жара пробежала по ее озябшим плечам. Быстро отскочив от двери, девушка стремительно припустила в свою комнату. Громко захлопнула дверь, ошеломленно уставилась на Какуша, прикрытого уголком одеяла на еще теплой подушке. Приложила к пылающим щекам холодные ладошки:
– Не может быть! Не может быть! С каторги же не возвращаются!
Глава 10. По дороге в аптекарскую лавку
Небольшой угловатый домишко с черепичной крышей и полукруглыми оконцами, прикрытыми резными ставнями, застенчиво прятался в поредевших кустах сирени на задворках доходного дома купца Богомолова. Сия недвижимость шла этаким жилым придатком к шестикомнатным апартаментам Карла Натановича и предназначалась для размещения обслуги. Поскольку доктора тяготило присутствие в доме любопытной челяди, то и пустовавший домик он решил использовать по своему усмотрению, предусмотрительно заручившись письменным хозяйским согласием в обмен на гарантию полнейшего излечения дражайшей супруги Богомолова от тайного пристрастия к "зеленому змию".
Воодушевленный перспективами, Карл Натанович с таким энтузиазмом принялся за дело, обустраивая помещения для собственного предприятия и попутно пользуя купеческую жену психологическими тестами, что позорно проворонил побочный эффект собственной терапии – стрела Амура пронзила обоих: и "закладывающую за воротник" купчиху и наблюдавшего ее медика.
Огорошенная неожиданным поворотом судьбы, не в силах бороться с искушением мадам Богомолова за фруктовым десертом призналась мужу в адюльтере. Нелепость измены вызвала лишь гомерический хохот у незадачливого рогоносца, но, поперхнувшись абрикосовой косточкой, он отправился на небеса, так и не успев осознать всей горечи правды. Безутешная вдова, отскорбев положенный срок, приступила к подсчету свалившегося
Дела шли в гору. Личная жизнь, направляемая пухлой ручкой купчихи Богомоловой, целеустремленно мчалась к своему апофеозу – бракосочетанию. Затянувшаяся пауза на непременное обдумывание сделанного намедни предложения заканчивалась сегодня.
"А что, ежели, передумает?" – мучился сомнениями доктор, выходя из подъезда.
Бородатый швейцар приветливо приподнял фуражку, склонив седую голову в поклоне.
– Как почивалося, Карл Натанович? – заискивающе окликнул доктора.
– Спасибо, голубчик. Легко дышится, легко спится.
– А для Матроны моей зелье справлено? Зайтить могёт?
– Да-да, голубчик, пусть заходит после полудня.
– Вот благодарствуйте, барин! – довольная улыбка спряталась в густой бороде. –Можа таперича вздорна баба спокоица!
– Успокоится, непременно успокоится, голубчик, – буркнул Карл Натанович, поворачивая в круглую арку во двор.
Одинокий фонарь плавно раскачивался на деревянном столбе, чуть поскрипывая в унисон ветру. Ранее утро было пасмурным и хмурым, но к обеду обещало распогодиться, недаром поясницу крутило полночи, а к утру боль прошла, как рукой сняло. Не иначе тепло вернётся, хотя какое уж тут тепло – ноябрь на дворе, белые мухи вот-вот полетят.
Доктор плотнее запахнул полы черного пальто, стряхнул с бобрового воротника невидимую соринку. Пыжиковая шапка приятно грела лысину, но не уши. Опираясь на черную трость с серебряным набалдашником, он медленно брел по узкой тропке к обители добра и здоровья – аптекарской лавке "Целебные травы". Вот и вывеска виднеется – желтые буквы на зеленом фоне. Веточки мимозы вычурным вензелем обрамляют надпись. Красота! Липушка сама колер придумала, а он уж потом заказал в скобяной лавке.
Пологое крыльцо под навесом подъездного козырька. Плетенный из соломы коврик вплотную прижался к дубовой двери. На широких перилах жмурит хитрые глаза рыжий кот, нетерпеливо постукивает пушистым хвостом по перекладине – в теплый дом просится.
– Ох, а это как же? – удивился доктор, ступая на крыльцо. Грязный след от ботинка на соломенном коврике и дверь не заперта, лишь плотно прикрыта.
– Кто ж тут озорничает, Василий?
Кот лениво спружинил под ноги доктора, мазнув передними лапами по блестящим ботинкам. Подняв хвост, небрежно потерся о пальто толстым боком. Рыжий клочок шерсти повис на ткани.
– Я тоже рад тебя видеть, – провел рукой по котиному загривку Карл Натанович, мимоходом отряхивая пальто. – Может, зайдешь?
В предбаннике приятно пахло высушенной валерианой. Запрыгнув на подоконник, Василий довольно заурчал. Вспомнился отчего-то Пушок. Нет, не кот, а огромный сторожевой пес, что служил при мастерских Брука.
Как отправили Игната по этапу, так и семья кузнеца вслед за ним подалась. А куда ж собаку?! Людвига орала, что псу на живодерне самое место. Жалко стало животину, да и выбора не осталось, только забирать с собой, в пансион к Липушке, куда он сам устроился преподавать. Убедил-таки классную даму в полезности умной собаки, а курсистки-гимназистки Пушка уж так забаловали, что помер сердечный от обжорства под самое рождество. Ровнехонько пять лет прослужил при пансионе. Испортила видать его девичья любовь. Вот так-то!