Старый дом
Шрифт:
Чего-то подобного он и ждал, вряд ли Володя через такое временное пространство (или расстояние?) решился бы передавать на словах что-то осмысленное и хотя бы поэтому длинное.
Точно бы растерялось за годы, пришли бы какие-то куски…
Да еще на таком русском…
– И у нее есть для вас письмо… – продолжил гость и опять с любопытством посмотрел на хозяина.
(Прошу помнить о странном языке.)
– Вы вдвоем привезли мне одно письмо? – не понял Слава.
«Она явно родственница моей Нади, иначе откуда такое сходство.
Прохоров даже не понимал, что сейчас воспринимает своего прямого потомка как соперника в неведомой борьбе.
– У нее, – гость несколько невежливо (с точки зрения нашего героя), показал на девушку, – письмо от ее двоюродной, – он поднял руку и показал четыре пальца, – прапрапрабабушки. А у меня – тут он поднял другую руку и показал другие четыре пальца, – от моего прямого прапрапрапрадедушки…
«Ах вот оно что, – догадался Слава, – это Надина племянница, только через несколько поколений… Но я так и не знаю, как они встретились?»
Прохоров, не говоря больше ни слова, протянул сначала дрожащую руку к Надин, а затем, спохватившись, вторую – к Джону.
И в каждую легло по конверту, стандартному, без марок и штемпелей, и даже без логотипа какой-нибудь фирмы, в таких конвертах обычно в России раздавали «черную» зарплату.
В одном лежал листочек с бумагой середины, может быть, сороковых годов двадцатого века, в другом – несколько страниц. И бумага была другая, это Прохоров как книжник определил сразу.
Он вопросительно взглянул на гостей.
– Читайте, конечно, – улыбнулся Джон. – Мы будем ждать…
И, как ни хотелось Славе сразу взяться за письмо Надежды, он все же начал с Володиного.
Надо же какие-то приличия соблюдать, да и короче оно, явно…
81
Письмо Володи, действительно оказалось коротким:
«Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, я все рассчитал правильно. И еще это значит, что я сегодня довольно сильно старше тебя».
Слава недоумевающее взглянул на конец текста и все понял: действительно «зятю» во время написания было уже больше семидесяти.
«Жаль, – вернулся Прохоров к письму, – что ты так и не появился тогда в Берлине – вместе было бы веселее… Ну да тебе видней, а мне никогда не узнать, что там у вас случилось…»
«И мне никогда не узнать, – подумал наш герой, – почему Бог именно так рассудил: встретиться и расстаться…»
Он взглянул на Надин: кроссовки на толстой подошве, джинсы, непонятно к какому полу принадлежащая куртка, под ней майка с каким-то университетским логотипом.
Отличная улыбка…
Нет, не Надя, хотя и хороша…
И Надя так никогда не улыбалась, так легко и радостно…
«О том, как мы добрались и устроились, – Прохоров вновь уткнулся в текст, – писать не буду, потому что давно уже написал. В тридцать втором году вышла моя книга «Путешествие сквозь…», в которой я все рассказал, как было. Окружающие
Потому что я честно там изложил нашу историю с проломом в стене и бегством в прошлое».
«Найти… – в уме сделал для себя заметку Прохоров, – и прочитать обязательно… По-английски, это, кажется, будет «Journey through…»
«Я долго думал, как дать тебе знать, что мы добрались и у нас все в порядке. Потом придумал историю с книгой Цветаевой (надеюсь, ты все понял). А затем уже решил, что просто могу написать тебе, но трюк с книгой отменять не стал – пусть ты получишь от меня несколько посланий».
«Еще раз браво… – подумал Слава. – Все остальное пришло потом, и я сам смог все это придумать бы, а вот это с «Вечерним альбомом» – верх виртуозности, и на такое я не способен…»
«Поскольку книгу ты, ни минуты не сомневаюсь зная тебя, найдешь и прочтешь, скажу только два слова о том, что произошло за последние годы.
Маринка ушла тому семь лет – рак легких. Полезный здешний воздух не оказался для нее таким уж полезным. Почему она, никогда не курившая, умерла от этой болезни, а я, всю жизнь (и сейчас, в данную минуту тоже) куривший как паровоз – живу, мне неведомо. Видно, не все нам врачи говорят об этой болезни, а может, и сами ничего толком об этом не знают…
Упокой, Господи, ее душу…
Андрюша погиб совсем недавно в войну, буквально за год до ее окончания. Он был летчик, воевал на стороне Англии (мы всего-то как два года перестали быть ее доминионом), и его самолет сбили над Ла-Маншем.
И его душу, Господи, упокой…
Жена у него была, а детей не случилось, поэтому мне сейчас приходится ей помогать. Она обретается в Бельгии, хорошая женщина, только немного глуповата, да Андрей, видимо, такую и хотел, не знаю…
Анечка вышла замуж еще до войны и уже давно живет в Америке, в Бостоне. Муж – какой-то математик, не то физик, я в этом плохо разбираюсь… В общем, он в очках и с трубкой. У них трое детей, два раза в год я летаю к ним и по месяцу мешаю их размеренной жизни. Два парня – пятнадцать и девять и общая любимица – Сюзи. Ей сейчас четыре с половиной годика.
А так, что сказать о себе?
То, что я профессор кислых щей (так, кажется, говорили в нашем детстве или я ошибаюсь?), ты и так знаешь, а в остальном – пишу что-то, собираю, ты знаешь что, доживаю…
И ни о чем не жалею, потому что человек все-таки не создан для войны и борьбы, кроме некоторых отдельных представителей, я в этом уверен. Но так и не могу понять – кто счастливей, ты или я?