Старый этюд
Шрифт:
Вдруг к столику подошел кот в сапогах и начал швырять в топку камина шахматные фигурки. Лицо кота тоже показалось Глебу знакомым. Ну конечно, как это он сразу не узнал его. Это был Андрей Александрович Балакин, солидный доцент...
Тут Глеб проснулся. Он лежал в темноте, медленно приходя в себя. Не сон, а настоящий цветной кинофильм. Глеб прислушался к ровному дыханию жены и посапыванию сына в детской кроватке. Пытался вспомнить все детали сна. Спать уже не хотелось. Он еще с полчаса лежал в темноте, пытался заснуть. Считал про себя: "Один слон, два слона, три слона... десять белых слонов". Понял, сон больше не придет. Тихо встал, натянул рубашку, достал из ящика письменного стола шахматы и вышел на кухню. Плотно прикрыл двери, включил свет. Надел спортивные брюки,
Как-то раз накануне решающей партии в чемпионате города Глеб не мог заснуть всю ночь. Так и пошел на игру после бессонной ночи. И выиграл! Да, все это нервы. Вот и сейчас что-то встревожило Глеба, унесло напрочь сон, заставило сесть за стол, высыпать фигуры из коробки на доску. Это были видавшие виды старые фигурки. У белого коня отломалось полморды, черной ладьи не было вовсе. Ее заменяла катушка черных ниток, выпрошенная у Нины.
Глеб передвигал фигуры, не расставляя их. Неожиданно вспомнил старого Балакина на картине, ясно увидел его за шахматным столиком с белым слоном в руке. Вспомнил и то, как он во сне в облике шахматного короля наступал на него и говорил какие-то мудрые слова. Что-то вроде того, что шахматы это ключ к разгадке тайн.
Глеб сидел и вспоминал. Конечно, дело не в вещем сне. Просто переутомленный мозг и во сне работал, пытаясь переварить информацию и разгадать загадки, которые подбрасывались ему днем.
Глеб вспомнил рыцаря и даму за шахматным столиком. Вспомнил не столько их, сколько сам столик и стоявшие на нем шахматные фигуры. Сон вспомнился так четко, что Глеб начал ставить фигуры на шахматную доску. Когда фигуры были расставлены, навязчивая мысль, что где-то он эту позицию уже видел, не давала ему покоя. Видел не во сне, а наяву. Но где? Почему-то эта позиция связывалась с шахматным королем - прадедом Люды, который ему только что приснился. Ну конечно! Как это он не догадался сразу. Ведь так же были расставлены фигуры и на шахматном столике, за которым на картине сидел старый чиновник. Старик сидел за столиком один. Партнера у него не было. Что это могло означать? Скорее всего, что старик не играл в шахматы, а анализировал позицию или... или решал шахматную задачу! Тогда... там не случайный набор фигур. Вот в чем дело! Он решал задачу или этюд. Надо вспоминать. Глеб не мог сказать даже себе, зачем ему это. Но он твердо знал: надо! Вспомнить позицию фигур на шахматном столике надо. Это очень важно. И сделать надо это сейчас. Черные фигуры сгрудились в правом нижнем углу. Король, слон, пешки... Их вроде бы удалось поставить на свои места. Была еще и ладья. Но и ее место определилось. В самом углу стоял белый ферзь. Внизу, в центре - белый король... Время шло. Кукушка прокуковала уже и пять, и шесть, и семь раз, когда наконец фигуры были поставлены на свои места. Память, профессиональная память шахматиста помогла Глебу. Теперь он был уверен, что перед ним этюд. И этюд этот он когда-то видел... Жертва слона и ферзя и мат последней оставшейся "в живых" фигурой-конем! И какой мат! Красивейший спертый мат. Тут Глеб вспомнил и еще кое-что. Ведь на камине в квартире Балакиных фигуры были расставлены в той же самой позиции этюда, что и на картине. И хитрый старик не зря держал в руке белого слона. Ведь решение этюда начиналось именно ходом белого слона! Он как бы подсказывал...
Глеб потянулся, почувствовал какое-то беспокойство, обернулся. В дверях кухни стояла Нина. Она протирала после сна глаза и удивленно смотрела на Глеба.
– Ты что?
– спросила она.
– Нинуля, я нашел. Понимаешь, на картине и на камине изображен этюд. Один и тот же этюд. Очень красивый. На спертый мат. Я его где-то видел, только пока не могу вспомнить где.
– Что это такое, "спертый мат"?
– Это такой мат конем, когда король противника зажат, "сперт" своими собственными фигурами. Можно, например, его истолковать так: это возмездие, которое ждет преступника, даже если он укроется в своем доме,
Глеб вскочил со стула, прошел в комнату и начал рыться в своих шахматных книгах. "На картине стоит тысяча восемьсот девяносто восьмой год. Значит, этот этюд был создан еще в прошлом веке", - рассуждал Глеб. Наконец он нашел то, что искал. Этюд А. А. Троицкого, опубликованный им еще в 1897 году.
– Понимаешь, да ради того только, чтобы понять красоту таких вот жемчужин, как этот этюд, стоит научиться играть в шахматы!
– Можно прожить и без них, - проворчала Нина. Она проворно и быстро делала одновременно множество дел. Готовила завтрак, собирала одежду сыну, одевалась сама, слушала мужа и думала еще о том, что ей сегодня надо сделать по дому. А сделать надо было немало, ведь Глеба не будет целый день.
– Можно, - сказал Глеб.
– Можно прожить и без шахмат. Можно и без Пушкина и Толстого, без Чайковского и Репина, без кино и даже, страшно сказать, без телевизора...
– Не сравнивай свои шахматы с литературой, музыкой, живописью. Это искусство...
– Я не сравниваю. Впрочем, а почему бы и нет. Ведь шахматы, особенно шахматная композиция, то есть задачи и этюды, это тоже искусство. Если знать его язык, то открывается изумительный мир...
– Может быть, и так, - миролюбиво сказала Нина.
– Но почему ты целый день бьешься над загадкой своего дела, этих странных краж, а ночью не спишь и решаешь шахматный этюд?
– В том-то и дело, что я его специально не решал. То есть я его решал, но сперва он мне приснился. И тут есть какая-то связь. Какая - еще не понял...
– Зато я поняла. Еще несколько дней и ночей такой работы наяву и во сне, и тебя надо будет лечить. Видишь, до чего ты уже додумался, что шахматный этюд, который тебе приснился ночью, поможет расследовать уголовное преступление... Сказать об этом кому-нибудь, ведь засмеют...
Глеб улыбнулся, ничего не ответил и пошел будить сына.
Яркое мартовское солнце слепило глаза. Не то что на снег, на светлые стены кабинета Долгова смотреть было больно. Но солнце не радовало хозяина кабинета. Долгов мрачен.
– Что будем докладывать полковнику? Кражу не раскрыли. Еще и вторую прозевали. И, кто знает, может быть, сегодня или завтра дождемся и третьей. Бьемся вокруг одних и тех же людей, которые явно не воровали эти проклятые шахматы. Басов отпадает. Балакин тоже. Нелепо все же воровать у самого себя, что ни говори. Доценту эти шахматы нужны, как щуке зонтик. Люда в институте на хорошем счету. Да и по ней все видно. Переживает, боится, не знает, что делать. Вовка - мальчишка. Шахматами не интересуется. Гитара, магнитофон, современная музыка, пленки... Правда, все в пределах обычного на сегодня. Таких у них полкласса. Голова, говорят, у парня хорошая. По физике идет одним из первых. Если не будет срывов, пойдет учиться дальше, будет из него толк... Понимаешь, мы кого-то упускаем, чего-то не учитываем...
– Кого? Мы же совсем постороннего вора отбрасываем. Он бы сразу взял все, что ему надо. Зачем ему рисковать и идти несколько раз.
– Я не знаю, что мы упускаем... Каких-то шахматистов, которые бывали в этой квартире и, может быть, сохранили доступ к ней...
– Почему обязательно шахматистов?
– А что, тебя это коробит? У шахматистов, кажется, даже есть свой девиз, что все они заодно...
– Зря злишься. Не совсем так, - рассмеялся Горин.
– Есть девиз всемирной шахматной федерации: "Все мы - одна семья".
– Это одно и то же. Что делать дальше? Что предлагаешь?
– Если б я знал? Но пока хочу еще раз съездить к Балакиным.
– Зачем?
– Сам точно не знаю. Есть смутные идеи.
– Ладно, поедем. Похожу еще, поговорю с соседями. Кое с кем говорил, но не со всеми.
– Да, кстати, ты обещал узнать, почему Люда и Вова живут одни, нет ли у них еще родственников.
– Родители их, как ты знаешь, погибли в автомобильной катастрофе восемь лет назад. Оставались бабка в Петрозаводске и дед здесь, в Ленинграде. Сейчас бабка уже очень стара и слаба, а дед умер. Кроме дяди, доцента, мне никто не известен. Да, видимо, нет у них больше никого.