Старый этюд
Шрифт:
– А ты, что же, голодаешь?
– спросил Андрей Александрович. Спросил спокойно, даже как-то дружелюбно, мирно.
– Не те времена. Никто сейчас не голодает, - огрызнулся Володя.
– Ошибаешься. В мире еще миллионы людей и голодают, и умирают от голода. Особенно дети.
– Это не у нас...
– Правильно, не у нас. У нас все сыты. И ты сыт. И одет, и обут.
– Ну и что, что сыт. У нас ничего нет. У Людки одно нормальное платье, да и то старое. У нас в классе все ходят в импортных кроссовках, а я - в ботинках. Все носят "фирму",
Балакин заметно успокоился, обнял за плечи плачущую Люду, погладил ее по голове, сказал:
– Ведь и я был студентом. Учился не здесь, в Москве. Жил в общежитии. Никто почти не помогал. Всегда хотелось есть. И все-таки и я, и мои товарищи были счастливейшими людьми. В театры бегали, все музеи исходили. И учились, и подрабатывали. Все успевали, на все находили время. И меньше всего думали об одежде, о вещах...
Володя встал из-за стола, потер виски и медленно пошел в свою комнату.
– Что ему будет? Тюрьма?
– всхлипывая, спросила Люда.
– Нет, его не посадят. И судить не будут... Разве что вы сами...
Долгов начал одеваться. Сказал Глебу, что поедет, доложит начальству обо всем, после чего позвонит.
Когда он вышел, Горин повернулся к картине, висевшей над письменным столом. Картина эта постоянно привлекала и манила его.
– Андрей Александрович, на картине стоит дата: тысяча восемьсот девяносто восьмой год. На ней изображен ваш дед за решением шахматного этюда А. А. Троицкого. Этот этюд был опубликован за год до написания картины. Книга, в которой опубликован и этот этюд Троицкого, лежит в книжном шкафу отдельно. Очевидно, что все это не случайно. Как не случайно ваш дед держит в руке белого слона. Ведь решение этюда начинается ходом этого слона. Выходит, что картина - как бы ключ к тайнику. Скорее всего ко времени написания картины тайник уже существовал. Для чего сделал дед этот тайник и что оставил в нем после смерти? Кто его первым обнаружил и что в нем нашел? Известно ли все это?
– Мне ничего не известно. Отец про тайник не рассказывал. Я сегодня узнал о нем впервые.
– Дедушка мне показал тайник перед самой смертью, когда уже очень болел, - вступила в разговор Люда.
– Показал, как открывать и закрывать... А вас ведь тогда не было в Ленинграде.
– Да, когда отец умер, я был в командировке на Севере. Прилетел по телеграмме, но не успел...
– Я сперва про тайник забыла. Потом показала Вовке. Мы открыли его... Там была только одна тетрадь...
– Где она?
– спросил Балакин.
– В столе.
– Люда подошла к письменному столу, выдвинула нижний ящик справа и достала из него толстую тетрадь в коричневой обложке.
Горин и Балакин подошли к столу. Балакин взял тетрадь, раскрыл ее. Записи были сделаны черными чернилами аккуратным мелким почерком. Внимание Балакина привлекла одна страница, записи на которой были сделаны разными чернилами и почерками. Присмотрелись. Записи были на разных языках.
– Странно. Вот эти строчки на английском, эти - на немецком,
– А вот здесь дата: шестнадцатое января тысяча восемьсот девяносто шестого года, - добавил Глеб.
– Послушайте, а ведь это автографы! Вот подпись самого Ласкера, одного из самых великих шахматистов. А это же Михаил Иванович Чигорин! воскликнул Балакин.
– Как же я сразу не догадался! Здесь собраны автографы участников знаменитого матч-турнира в Петербурге: Ласкера, Чигорина, Стейница и Пильсбери... Завидую вам, в этой тетради могут быть необыкновенно интересные записи, - сказал Глеб.
– Я этим займусь, - медленно произнес Балакин.
– Я этим займусь, но позже... Во всей этой истории больше всех виноват я. Не рассказал, не пытался даже привить парню интерес к нашей истории... Не объяснил, что такое шахматы...
– А что такое шахматы?
Все обернулись. На пороге своей комнаты стоял Володя, натянув, как обычно, на подбородок ворот свитера.
– Никто еще до конца не смог понять природу шахмат. Это игра, но... Игра с большой буквы. Она прошла через века и пронесла великую идею, идею мира, бескровного разрешения спора. Кто умнее, кто сильнее, кто достойнее - все можно решить за шахматной доской.
– Зачем деду и прадеду нужна была эта... коллекция?
– снова спросил Володя.
– На этот вопрос могли бы ответить только они сами. Их нет. Но остались письма, тетради, дневники... Было бы очень интересно прочитать их, войти в их мир, понять, чем они жили, о чем мечтали... Я, например, уверен, что они думали и о детях, внуках и правнуках своих, то есть о нас. И нам оставили коллекцию...
– Как это вашим предкам удалось сохранить книги, красивые дорогие шахматы, рукописи... Были революция, войны, блокада... Удивительно, сказал Горин.
– В самые трудные времена люди понимали значение искусства и сохраняли и картины, и памятники, и архивы...
– ответил Балакин.
– Неужели старик думал и о нас?
– спросил Володя, глядя на картину, где старый чиновник сидел за шахматным столиком и, довольный своей озорной выдумкой, улыбался.
– В этом я уверен. Кое-что, урывками из писем и записок деда я читал... Как бы я хотел, чтобы и ты порылся в наших семейных архивах...
– Но я не занимался шахматами, - возразил Володя.
– Это не имеет значения. Шахматы - тут не самое главное. Главное характеры людей, их отношение к другим людям. Их ум, порядочность, культура... Да ведь и они, дед и прадед твой, не были шахматными мастерами... Отец играл слабее меня, едва ли во второй разряд... Но в доме у нас бывали и мастера, и гроссмейстеры. Велись интересные разговоры...
– А... прадед был очень богатый?
– спросил Володя.
– Нет... Поместья у него не было. Отец говорил, что наследства практически почти никакого не было. Только квартира, мебель да вот этот музей: шахматы, картины, книги... Конечно, отец многое приобрел сам. Книги, немало шахматных досок и фигур. Но и от деда осталось порядочно...