Старый муж — грозный муж

Но счастья нтъ и между вами, Природы бдные сыны, И подъ издранными шатрами Живутъ мучительные сны; И ваши сни кочевыя Въ пустыняхъ не спаслись отъ бдъ, И всюду страсти роковыя, И отъ судебъ защиты нтъ. Пушкинъ.

Тамара

Дзнеладзе, крестьянская двушка изъ небольшого аула подъ Пасанауромъ, пошла съ подругами на гору за орхами. Не прошло и часа, какъ подруги прибжали обратно въ селеніе и съ испугомъ объявили, что Тамара сорвалась со скалы и теперь лежитъ полумертвая на старой гудамакарской дорог. Когда Тамару подняли, она еще была жива, узнала отца, мать, семилтнюю сестренку Нину и своего жениха Фидо, лучшаго охотника пасанаурскаго околотка, богатаго, хорошаго крестьянина.

— Жизнь моя! душа моя! — плакалъ надъ невстой силачъ Фидо, — что-же ты надлала? какъ же я теперь буду? на кого ты меня оставляешь?

Умирающая посмотрла на него и перевела уже останавливающійся взоръ на маленькую Нину:

— Вотъ на кого… прошептала она, — женись на ней, когда она вырастетъ… Ты, Нина, выйди за него… Выйдешь?

— Выйду, — сказала Нина, которой Фидо всякій разъ, какъ приходилъ въ саклю Дзнеладзе, приносилъ либо пряникъ, либо игрушку; она его за это очень любила. Тамара улыбнулась и закрыла глаза съ тмъ, чтобы не открывать ихъ больше.

Двушку похоронили. Фидо-же взялъ ружье на плечи, заперъ свое хозяйство на замокъ, повсилъ ключъ на крестъ, свиснулъ собаку и ушелъ въ горы. Рдко съ тхъ поръ показывался онъ въ деревн и ненадолго: проживетъ день-два, а тамъ и опять пропадетъ мсяца на три. Приходя въ деревню, онъ всегда приносилъ семь Дзнеладзе подарки, присылалъ ихъ и издалека, черезъ чужихъ людей.

День-въ-день спустя семь лтъ посл смерти Тамары, Фидо въ праздничномъ наряд появился въ сакл ея отца и потребовалъ, чтобы отдали за него Нину. Старый Дзнеладзе изумился:

— Богъ съ тобой, Фидо! Какой ты для нея женихъ? Ужъ и для Тамары ты былъ, если правду говорить, старенекъ, а съ тхъ поръ теб прибавилось еще семь годовъ; Нина-же теперь какъ разъ въ тамариныхъ лтахъ.

— Мн ее Тамара общала, — угрюмо проворчалъ Фидо, — и она тогда согласилась, дала слово.

— Помилуй, Фидо! какое слово у семилтней?

— Что мн за дло? Я хочу ее въ жены и возьму. Если ты откажешь мн, Михр, я буду врагомъ теб на всю жизнь и назову семью твою клятвопреступной.

Дзнеладзе растерялся. Онъ не боялся вражды, но укоръ въ клятвопреступничеств — тягчайшее обвиненіе, какое только можетъ представить себ совсть грузина.

— По крайней мр, позволь мн подумать, Фидо, я посовтуюсь съ батюшкой,

Получивъ такой отвтъ, Фидо тотчасъ же пошелъ во дворъ къ священнику.

— Смотри, отецъ! — сурово сказалъ онъ, — если ты

вздумаешь говорить противъ меня, когда къ теб придетъ Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стрляетъ. Ты человкъ бдный, и у тебя дти. Нехорошо

имъ остаться сиротами.

Батюшка, посл этихъ словъ, какъ только увидалъ Дзнеладзе, замахалъ на него руками, прежде чмъ тотъ усплъ открыть ротъ:

— Убирайся отъ меня и съ Ниной своей, и съ Фидо своимъ!.. Когда столкуетесь, приходите, — я ихъ перевнчаю, а до тхъ поръ знать не хочу вашихъ длъ!

Вс старухи селенія тоже оказались на сторон Фидо: по ихъ мннію, завтъ умирающей — дло ненарушимое, какъ сама судьба.

— А вотъ я ее обвнчаю завтра-же съ какимъ-нибудь молодцомъ, такъ и узнаете вы, какое оно ненарушимое!.. озлился Михо,

— Внчай, но, если она общана Фидо, то рано или поздно рукъ его не минуетъ: ихъ судьба связала.

До самого Тифлиса здилъ Дзнеладзе за совтами, пытая старыхъ, мудрыхъ, свдущихъ въ обычаяхъ людей, и везд слышалъ одно и то-же; судьба… судьба… судьба!

— Да что ты упрямишься? — убждали его нкоторые, — какого теб жениха нужно? Мы Фидо знаемъ: не молодъ, но богатъ, честенъ, удалецъ. Чего еще хочешь? Разв двка ужъ такъ сильно не хочетъ итти за него?

— Нтъ, двка ничего, согласна… смущался Михо, — задарилъ ее, шайтанъ, побрякушками да ленточками… Намъ со старухой жалко ея молодости!

Кончилось, конечно, тмъ, что Фидо и Ницу обвнчали. Четырнадцатилтній ребенокъ сталъ женщиной. Фидо души не чаялъ въ жен, но, какъ у большинства людей, видвшихъ горе, испытавшихъ жестокіе потери въ жизни, любовь его была сдержанною, затаенною и немножко мрачною. Онъ не совсмъ врилъ своему счастью и часто по цлымъ часамъ сидлъ съ суровымъ лицомъ, обдумывая, довольно несвоевременно: хорошо-ли поступилъ онъ, настоявъ на своемъ изъ упрямства и подъ обаяніемъ позднимъ огнемъ вспыхнувшей старческой страсти? Можетъ-ли любить его Нина, будетъ-ли ему врна?

Фидо, поражался тмъ, что Нина, рзвая и веселая въ родной сакл, въ его дом стала вялою, поблднла, посмирнла, никогда не веселится и слишкомъ много спитъ.

— Скучно ей со мною! — думалъ подозрительный старикъ и шелъ къ тестю за совтомъ, чмъ-бы развеселить Нину? Но Михо, слушая зятя, только мычалъ неопредленно, сосалъ трубку, да поплевывалъ передъ собою. Не могъ-же онъ сказать Фидо, какъ хотлъ бы:

— Поди, братъ, вонъ на ту гору, гд чернютъ за церковью кресты, выкопай яму поглубже, лягъ въ нее и вели себя засыпать. Годика черезъ два мы найдемъ твоей вдов хорошаго молодого жениха, — съ твоимъ состояніемъ ее кто хочешь возьметъ! — и тогда она, ручаюсь, повеселетъ!

Когда у Нины родился сынъ, молодая мать возилась съ нимъ, какъ съ игрушкой. Пеленать его, баюкать было для нея большимъ удовольствіемъ и развлеченіемъ. Однажды, вздумавъ позабавить малютку, она вытащила для него изъ сундука свои дтскія куклы и… Фидо, войдя въ саклю, засталъ ребенка-жену съ жаромъ и увлеченіемъ играющей въ эти куклы, между тмъ какъ некормленный младенецъ посинлъ отъ крика въ своей позабытой люльк. Когда Фидо прикрикнулъ на Нину, она не поняла, за что на нее сердятся, и со страхомъ посмотрла на мужа своими большими кроткими глазами.