Старый порядок и революция
Шрифт:
Заметим, что к подобной практике прибегают как лучшие, так и худшие короли. Людовик XII завершил построение системы продажи должностей: Генрих IV продает право их передачи по наследству — настолько пороки системы сильнее добродетелей людей, стоящих во главе ее.
То же стремление избежать опеки сословных собраний побудило вверить большую часть их политических полномочий парламентам, что крайне предосудительным образом впутало судебную власть в дела управления и нанесло им значительный ущерб. Правительству нужно было сделать вид, будто бы взамен отнимаемых гарантий даются новые, поскольку французы, довольно терпеливо переносящие абсолютную власть пока она непритеснительна, совершенно не выносят ее вида. Поэтому всегда бывает благоразумно возвести вокруг власти некие мнимые преграды, которые способны не столько ее остановить, сколько хоть как-то замаскировать.
Наконец, желание воспрепятствовать тому, чтобы нация, от которой требовали денег, не потребовала бы свободы, побуждало беспрестанно следить, чтобы классы не смешивались друг с другом и не смогли бы найти согласие в общем сопротивлении, а также чтобы правительство имело всегда дело с очень ограниченным числом лиц, также разделенных между собой. На протяжении всей истории перед нашим взором проходит столько замечательных государей, отличающихся часто умом, иногда гениальностью, почти всегда мужеством, но мы никогда не найдем среди них ни одного, который бы предпринял попытку сблизить классы и объединить их иначе, как подчинив равной зависимости. Впрочем, я ошибаюсь: был один государь, желавший этого всем сердцем и приложивший к тому все усилия, но — кому ведомы пути божественного Провидения! — им был Людовик XVI.
Разделение классов было преступлением старой монархии, а впоследствии стало ее оправданием, поскольку люди, составлявшие богатую и просвещенную часть нации, не способны более прийти к взаимопониманию и взаимопомощи в правительстве. Страна утрачивает способность управлять собой, следовательно, появление единственного властителя становится настоятельной необходимостью.
«Нация — это общество, состоящее из различных объединенных сословий и народа, члены которого также имеют между собой мало связей и где, следовательно, каждый занят только своим собственным интересом, — с грустью замечает Тюрго в докладе на имя короля. — Деревни и города, равно как и округа, коим они принадлежат, не имеют более общих связей. Они не способны даже договориться о проведении необходимых общественных работ. В этой постоянной войне притязаний Ваше Величество вынуждено принимать все решения самостоятельно или при помощи своих уполномоченных. Ваших особых приказов ждут, чтобы сделать что-либо во имя общего блага или ради соблюдения чужих прав, а иногда даже для того, чтобы воспользоваться собственными правами».
Не так легко сблизить сограждан, которые веками жили как чужие или даже как враги, научить их сообща вести дела. Разделить их было куда как легче, чем теперь объединить. В этом отношении мы преподали миру памятный урок. Когда же, испытав такое длительное и глубокое разобщение, различные классы, на которые распадалось старое французское общество, шестьдесят лет назад пришли в соприкосновение, они первоначально коснулись друг друга наиболее больными местами и сошлись лишь для того, чтобы возобновить междоусобия. Прежние ненависть и зависть этих классов продолжают жить и в наши дни.
Глава XI
О
Читатель, остановившийся в чтении данной книги на этом месте, смог бы составить лишь очень неполное впечатление о правительстве времен Старого порядка и плохо бы понял перемены, привнесенные в общество Революцией 36 .
При виде граждан, живших обособленно и замкнуто в условиях разветвленной и могущественной королевской власти, можно подумать, что дух независимости исчез вместе с общественными вольностями и что все французы были одинаково приучены к покорности. Но ничего подобного не было: хотя правительство самовластно и неограниченно вторгалось во все общественные дела, она было еще далеко от подчинения себе всех индивидов.
Каким бы странным это ни казалось, да и действительно было странным, не следует удивляться тому, что при Старом порядке чиновники, многие из которых принадлежали к собственно администрации, спорят в парламенте, пытаясь разграничить свои полномочия. Все разъясняется, если вспомнить, что вопросы, касающиеся общественного управления, касались также и частной собственности. То, что принимается за незаконное вмешательство в дела судебной власти, было только следствием ошибки, совершенной правительством, обратившим общественные должности в откупные места. После выкупа должности каждый чиновник получал вознаграждение в соответствии с выполняемыми им действиями, и характер должности не мог быть изменен без нарушения права, купленного у предшественника. Один пример из множества подобных: начальник полиции в Авансе ведет длительный процесс против финансового управления того же города с целью доказать, что, осуществляя полицейский надзор за улицами города, названный чиновник должен также заниматься мощением улиц и получать соответствующее вознаграждение. В данном случае спор разрешает не королевский совет: поскольку речь идет главным образом о доходе с капитала, помещенного в приобретение должности, приговор выносит парламент. Административное дело превращается в гражданский процесс.
Дух свободы еще витал во множестве государственных институтов, но по сути своей уже подготовленных к абсолютной власти. Но это была особая свобода, о которой в наши дни очень трудно составить мнение, поэтому ее нужно проанализировать со всей тщательностью, чтобы понять, какую пользу и какой вред она могла бы нам принести.
Центральное правительство подменяло местные органы, все больше подчиняя себе всю сферу государственной власти. В то же время оставленные или создаваемые им институты, старинные обычаи, древние нравы и даже заблуждения стесняли свободу его действий и поддерживали во многих душах искру сопротивления, помогая сохранить твердость и выразительность характеров.
Централизация уже обрела ту же природу, те же приемы и намерения, какие свойственны ей в наше время, но она не имела еще той же силы. Правительство в своем стремлении все обратить в деньги, пустив в продажу большую часть общественных должностей, само лишило себя возможности раздавать и отбирать их по своему усмотрению. Таким образом, одна из его страстей в значительной степени повредила развитию другой: его алчность явилась мощным противовесом властолюбию. Тем самым в своих действиях оно было вынуждено беспрестанно сталкиваться с ограничением, им же созданным и которое оно не могло подвергнуть разрушению. Правительству часто приходилось видеть, как самые решительные его намерения при исполнении утрачивали энергию и силу. Такой странный и порочный характер государственных должностей выступал своего рода политической гарантией против всемогущества центральной власти. Он был своеобразной беспорядочно построенной плотиной, сдерживающей силу правительства и ослабляющей его натиск.
В те времена правительство не обладало таким бесконечным множеством льгот, пособий, почестей и денег, какие оно может расточать ныне. Иными словами, у него было гораздо меньше средств как для подкупа, так и для принуждения.
Впрочем, само правительство плохо осознавало пределы своей власти. Ни одно из его прав не было ни должным образом признано, ни точно установлено. Сфера его деятельности была огромной, но действовало оно еще неуверенно, словно в темноте и неизвестности. Вместе с тем грозный сумрак, скрывавший пределы всех видов власти и окутавший все права, способствовавший посягательствам государей на свободу своих подданных, часто выступал в качестве защиты последней.
Администрация, хорошо осознавая свое недавнее и незнатное происхождение, в своих поступках всегда была робка, едва только какое-либо препятствие встречалось на ее пути. Поразительное зрелище открывается при чтении переписки министров и интендантов XVIII века: правительство, столь напористое и неограниченное, когда ему безоговорочно подчиняются, утрачивает уверенность при малейшем сопротивлении со стороны населения. Малейшая критика приводит его в смятение, малейший шум повергает в ужас, и оно как бы застывает на месте, колеблется, вступает в переговоры, смягчает свои предписания и часто не доходит до естественных пределов своей власти. Вялый эгоизм Людовика XV и терпимость его преемника легко мирились с таким положением. Впрочем, сии государи и не предполагали, что кто-то вздумает лишить их трона. Они ни в коей мере не обладали тем беспокойным и твердым характером, которым страх наделил позднейших правителей. Эти короли попирали ногами лишь тех людей, которых не видели.
Среди привилегий, предрассудков, ложных идей, более всего противившихся подлинной и благодатной свободе, было немало таких, что у значительного множества людей поддерживали дух независимости и располагали их к упорной борьбе со злоупотреблениями властью.
Дворянство глубоко презирало администрацию, хотя иногда было вынуждено обращаться к ней. Даже утратив свою былую власть, дворяне еще сохранили остатки отличавшей их предков гордости и были враждебно настроены как к раболепию, так и к порядку. Их вовсе не интересовала свобода граждан, и они охотно перенесли бы притеснения правительства по отношению ко всем, кто их окружал, но им вовсе не безразлично давление правительства, оказываемое непосредственно на них. Они готовы были пойти на любой риск, дабы избежать этого. К началу Революции дворянство, которому предстояло уйти в прошлое вместе с престолом, все еще держится по отношению к королю и особенно к его приспешникам несравненно более свободно и высокомерно, чем третье сословие, которое вскоре низвергнет монархию 37 . Дворянство во всеуслышанье требует почти всех тех гарантий против злоупотреблений властью, какие нам принесли 37 лет представительного правления. Вопреки предрассудкам и странностям дворянства, его наказы открывают нам некоторые из великих черт аристократии. И можно лишь сожалеть о том, что дворянство уничтожили и искоренили вместо того, чтобы подчинить его всевластию закона. Поступив подобным образом, Революция лишила нацию необходимых элементов ее существования и нанесла свободе незаживающую рану. Класс, на протяжении стольких веков стоявший во главе общества, в длительном и никем не оспариваемом величии приобрел известное благородство души, естественную уверенность в своих силах, привычку быть предметом общего внимания, т. е. черты, превращавшие дворянство в общественный элемент, наиболее склонный к сопротивлению. Дворяне не только обладали мужественным нравом — они воспитывали мужество в других классах. Уничтожив дворянство, Революция обескровила всех, даже врагов дворянства. Эта утрата невосполнима, дворянство никогда не сможет возродиться. Прежние титулы, имущество еще могут быть восстановлены, но душа предков — никогда.
Разбор дворянских наказов 1789 г
Я полагаю, что французская Революция представляет собою единственное в истории явление, в начале которого различные общественные классы имели возможность каждый в отдельности продемонстрировать усвоенные ими идеи и воодушевлявшие их чувства еще до того, как Революция исказила или видоизменила эти идеи и чувства. Эти подлинные свидетельства, как известно, приведены в наказах, составленных каждым из сословий в 1789 г. Данные наказы или записки составлялись совершенно свободно, при самой широкой гласности каждым из сословий, которого они касались. Наказы долго обсуждались заинтересованными лицами и зрело обдумывались составителями, ибо правительство того времени, обращаясь к нации, не затрудняло себя ответами на поставленные им же вопросы. Когда составление наказов было завершено, их составные части были объединены в трех напечатанных томах, которые можно видеть в библиотеках. Оригиналы помещены в национальный архив вместе с протоколами собраний, составлявших наказы, и отчасти вместе с относящейся к тому же времени перепиской между г-ном Неккером и его помощниками по поводу этих собраний. Данное издание составляет целую вереницу томов in folio. Это драгоценнейший документ, оставленный нам старой Францией, и к нему постоянно должны обращаться все желающие изучить умонастроения наших отцов в момент начала Революции.
Я полагал, что опубликованные в трех томах извлечения, речь о которых шла выше, возможно, представляют собою работу одной из сторон и не воспроизводят в точности подлинного характера этого громадного наследия. Однако, сравнивая их между собою, я обнаружил значительное сходство между великой картиной и ее уменьшенной копией. Приводимые мною здесь извлечения из наказов дворянства дают подлинное понимание чувств, владевших большинством этого сословия. Из извлечений со всей ясностью видно, какие именно из былых привилегий дворянство упрямо стремилось сохранить, какие — готово было уступить, а какие само приносило в жертву. Нам открывается дух, воодушевлявший в то время все сословие в его отношении к политической свободе. Любопытная и печальная картина!
Дворяне прежде всего требуют, чтобы была издана ясная декларация прав, принадлежащих всем людям, и чтобы данная декларация подтвердила их свободу и обеспечила их безопасность.
Дворяне желают уничтожения рабского прикрепления к земле там, где оно еще существует, и изыскания способов отмены рабства и торговли неграми. Они требуют предоставления каждому свободы передвижения и поселения там, где он пожелает, будь то в пределах или за пределами королевства, не подвергаясь риску произвольного ареста. Они настаивают на устранении полицейских злоупотреблений и передачу впредь полиции в руки судей, даже в случае народных волнений. Они также выдвигают требование, чтобы каждый человек мог быть арестован и судим обычными судьями, вследствие чего государственные тюрьмы и прочие места незаконного содержания должны быть уничтожены. Некоторые требуют уничтожения Бастилии. На этом пункте особенно настаивает дворянство Парижа.
Всякие тайные и подметные письма должны быть запрещены. Если безопасность государства требует задержания гражданина и передачи его правосудию в обычном порядке, следует принять меры к предупреждению злоупотреблений либо путем передачи сообщения о задержании государственному совету, либо каким-то иным путем.
Дворянство желает уничтожения всех особых комиссий, всех специальных и исключительных судов, всех привилегий, commitimus, указов об отсрочке и т. д.; принятия самых суровых мер к тем, кто либо издает незаконные повеления, либо исполняет их; принятия необходимых мер в обычном судопроизводстве, единственном, которое должно быть сохранено, для обеспечения личной свободы, особенно во всем, что касается преступника; бесплатного отправления правосудия и уничтожения всех ненужных юридических инстанций, «Чиновники существуют для народа, а не народ — для чиновников», — говорится в одном наказе. Выдвигается даже требование установить институт бесплатных защитников для неимущих; требование гласности следствия и права для каждой из сторон на собственную защиту; требование, чтобы в уголовных процессах обвиняемый имел защитника и чтобы в течение всей судебной процедуры судье помогало бы известное число граждан, принадлежащих к тому же сословию, что и подсудимый, на которых должна быть возложена обязанность выносить приговор о преступлении или проступке подсудимого (по этому поводу ссылаются на английскую конституцию). Дворяне желают, чтобы наказания соответствовали тяжести совершенного проступка и были равны для всех; чтобы смертная казнь применялась реже, а все виды телесных наказаний, пыток и т. п. были бы отменены; наконец, чтобы участь осужденных, а особенно подследственных, была бы улучшена.
В соответствии с высказанными в наказах пожеланиями следует изыскать способы уважения личной свободы при наборе морских и сухопутных войск. Следует допустить замену обязательной личной воинской службы денежною податью, проводить жеребьевку новобранцев в присутствии депутации от трех сословий; наконец, объединить обязательность дисциплины и военного подчинения с правами гражданина и свободного человека. Нанесение ударов саблею плашмя должно быть запрещено.
Собственность должна быть неприкосновенной, и нарушать ее неприкосновенность возможно только в случае необходимости ради общественной пользы. В этих случаях государство должно безотлагательно возмещать убытки по самой высокой стоимости. Конфискация земель должна быть отменена.
Утверждается свобода торговли и промышленности. Сообразно с этим положением, подлежат отмене цехи и прочие привилегии, дарованные отдельным компаниям; таможенные линии должны быть отнесены к границам королевства.
Католическое вероисповедание должно быть единственно господствующей религией во Франции. Но каждому гражданину должна быть предоставлена свобода совести; некатолики должны быть восстановлены в их гражданском состоянии и правах собственности.
Должна быть обеспечена свобода прессы, и ограничения этой свободы в общественных интересах заранее должны быть определены законом. Церковная цензура должна касаться только книг, относящихся к догматике; в прочих случаях достаточно принять необходимые меры, чтобы иметь представление об авторах и издательстве. Многие требуют, чтобы проступки прессы подлежали суду присяжных.
В особенности все наказы единодушно настаивают на необходимости строго соблюдать тайну переписки с тем, чтобы письма не могли служить документом на суде или средством обвинения. Вскрытие писем прямо называется отвратительным шпионством, поскольку оно заключает в себе нарушение общественного доверия.
Наказы дворянства ограничиваются требованием деятельного покровительства воспитанию, его распространением в городах и селах и руководства им на началах, сообразных с предполагаемым назначением детей. Детям в особенности надлежит прививать национальные чувства, разъясняя им обязанности и права гражданина. Дворяне выражают пожелание, чтобы для детей был составлен особый катехизис, где бы в доступной форме были изложены принципы государственного устройства. В остальном они не указывают способов облегчения доступа к образованию и к его распространению, ограничиваясь требованием устройства воспитательных учреждений для детей неимущих дворян.
Многие наказы настаивают на том, чтобы народу уделялось больше внимания. Они высказываются против злоупотреблений полицейских властей, которые обычно незаконно, без честного суда содержат в тюрьмах, исправительных домах и т. д. множество ремесленников и других граждан, способных приносить пользу, часто за незначительный проступок или даже просто по подозрению, что является нарушением естественной свободы. Все наказы требуют окончательной отмены барщины. Дворяне большинства уездов желают, чтобы им был дозволен выкуп дорожных пошлин и права взимать доход с имущества за обязательное пользование оным вассалами. Многие требуют послабления во взимании феодальных повинностей и уничтожения
Дворянство требует, чтобы государство взяло на себя заботу о благополучии и довольстве деревень; об устройстве прядилен и ткацких производств грубых тканей для обеспечения занятием сельских жителей в глухую пору года. Оно требует создания в каждом округе общественных житниц под надзором местной администрации в целях предупреждения голода и поддержания цен на провизию на известном уровне. Оно настаивает на усовершенствовании земледелия и улучшении положения деревень; на расширении общественных работ, в особенности работ по осушению болот и предупреждению наводнений; наконец, на раздаче всем провинциям пособий для развития торговли и земледелия.
Дворяне хотели бы, чтобы больницы были разделены на мелкие отделения, которые были бы учреждены в каждом округе; чтобы были уничтожены приюты для нищих и заменены благотворительными мастерскими; чтобы под управлением провинциальных штатов были бы устроены кассы помощи; чтобы за счет провинций содержались хирурги, врачи и акушерки, которые распределялись бы округам для оказания безвозмездной помощи беднякам; чтобы правосудие для народа всегда отправлялось бесплатно; наконец, чтобы правительство подумало об устройстве учреждений для слепых, глухих, немых, найденных детей и т. п.
В остальном по всем этим вопросам дворянское сословие ограничивается общим выражением своих пожеланий относительно реформ, не входя в особые детали их осуществления. Из наказов явствует, что по сравнению с духовенством дворянство меньше общалось с низшими классами и, менее соприкасаясь с их нуждами, оно меньше размышляло о средствах их излечения.
Пожалуй, в особенности, или лучше сказать, единственно в том, что касается иерархии чинов и различий между званиями, дворянство отступает от общего духа требуемых реформ и, соглашаясь с некоторыми важными уступками, придерживается принципов Старого порядка. Оно осознает, что в данном случае борется за самое свое существование. Его наказы настойчиво требуют сохранения дворянства и духовенства в качестве обособленных сословий. Оно даже желает, чтобы были изысканы средства для сохранения дворянского сословия по всей его чистоте: чтобы в этих целях было запрещено приобретение дворянского титула за деньги, чтобы титул не был связан ни с какими должностями, а давался бы за долгую службу, приносящую пользу государству. Дворяне высказывают пожелание, чтобы лица, незаслуженно присвоившие себе дворянский титул, подлежали розыску и судебному преследованию. Наконец, все наказы настаивают на том, чтобы за дворянством были сохранены все его почести. Некоторые хотели бы даже, чтобы дворянам был присвоен особый отличительный знак, позволяющий узнавать их по внешнему виду.
Невозможно представить себе ничего более характерного, чем подобное требование, демонстрирующее совершенное сходство, уже существовавшее между дворянином и простолюдином вопреки всем различиям в их положении. Вообще в своих наказах дворянство выказывает известную уступчивость в отношении многих своих прав, приносящих доходы, но с беспокойной горячностью цепляется за почетные привилегии. Оно настолько уже вовлечено в водоворот демократии и настолько боится в нем раствориться, что стремится сохранить уже имеющиеся привилегии и желало бы изобрести новые, каких никогда не имело. Странное дело! Дворянство инстинктивно ощущает опасность, но не имеет о ней ни малейшего понятия. Что же касается распределения должностей, то дворяне требуют уничтожения продажи должностей магистратуры. Когда речь идет о должностях такого рода, любой гражданин может быть представлен народом королю и назначен им на должность лишь с учетом его возраста и способностей. Касательно военных чинов, большинство дворян полагало, что третье сословие не следует отстранять от них и что всякий военный, имеющий выдающиеся заслуги перед отечеством, имеет право достичь самых высоких степеней. «Дворянское сословие не одобряет ни одного из законов, закрывающих третьему сословию доступ к военным должностям», — говорится в одном из наказов. Единственно только дворяне желают, чтобы право поступать в полк офицерам, не прошедшим предварительно низших ступеней, было предоставлено им одним. В остальном же все наказы выражают требование точных и применимых ко всем правил распределения армейских чинов, пожалование которых должно зависеть не от милости, а от служебного старшинства; это правило не распространяется на высшие офицерские чины. Относительно духовных чинов дворяне требуют восстановления выборов при раздаче бенефиций или по крайней мере учреждения королем особого комитета, который мог бы проводить раздачу бенефиций. Наконец, они заявляют, что отныне нужно проявлять больше разборчивости при раздаче пенсий, которые не следует сосредотачивать в нескольких семьях, и что ни один гражданин не должен получать более одной пенсии или пользоваться доходами одновременно от нескольких мест. Право на преемственность должно быть отменено.
Однако дворянство смотрит иначе, когда речь идет не о собственных его правах или внутренней его конституции, но о привилегиях и об организации Церкви: здесь его глаза широко открыты на злоупотребления.
Оно требует, чтобы духовенство не получало бы никаких налогов и привилегий и чтобы оно оплатило свои долги, не перекладывая их на народ. Монашеские ордена должны подвергнуться глубокому преобразованию. Большинство наказов заявляет, что учреждения подобного рода удаляются от заложенного в них изначального духа. Дворяне большинства округов желают, чтобы десятина была менее обременительной для земледелия, а многие и вовсе требуют ее отмены. «Самая значительная часть десятины, — говорится в наказах, — взимается теми священниками, которые менее всего радеют о духовной помощи народу». Как видим, второе сословие мало щадит первое в своих замечаниях. Не более уважительно относятся дворяне и к самой Церкви. Многие округа формально признают за Генеральными Штатами право упразднить некоторые религиозные ордена и найти их имуществу иное применение. Семнадцать округов заявляют, что в компетенцию Генеральных Штатов входит регламентация церковной дисциплины. Многие утверждают, что многочисленные церковные праздники наносят вред земледелию и поощряют пьянство, вследствие чего большую часть праздников следует отменить, перенеся их на ближайший воскресный день.
В области политических прав дворянские наказы прямо либо косвенно признают за всеми французами право принимать участие в деятельности правительства, то есть избирать и быть избранным, сохраняя, однако, при этом иерархию чинов. Например, получить назначение или назначить кого-либо на должность можно только в пределах своего сословия. Система представительства исходя из этого принципа должна быть установлена таким образом, чтобы гарантировать всем сословиям нации возможность подлинного участия в управлении делами.
Относительно же способа голосования в Генеральных Штатах мнения разделяются: большинство настаивает на раздельном голосовании по сословиям; некоторые считают, что следует сделать исключение из этого правила при голосовании о налогах; другие, наконец, во всех случаях требуют иного порядка. «Подсчет голосов следует вести поголовно, а не по сословиям, — говорят последние, — так как такая форма подсчета является единственно разумной и позволяющей избежать сословного эгоизма, являющегося главным источником наших бед; она может сблизить людей и подвести их к долгожданному результату собрания, в котором патриотизм и высокие добродетели будут подкреплены познаниями». Тем не менее, при наличествующем состоянии умов такое слишком внезапное нововведение представлялось опасным, поэтому большинство рассудило, что применять его можно с осторожностью и что собранию следовало бы обсудить, не будет ли более благоразумным отложить поголовное голосование до следующих Генеральных Штатов. Во всяком случае, дворянство требует, чтобы каждое сословие могло сохранять достоинство, по праву принадлежащее каждому французу. Как следствие, оно настаивает на отмене унизительных порядков, распространявшихся на третье сословие при старом режиме, например, обычая коленопреклонения, ибо, как говорится в одном из наказов, «зрелище человека, стоящего на коленях перед другим человеком, оскорбляет человеческое достоинство и указывает на существование между равными по природе существами неполноценности, несовместимой с существеннейшими правами».
Относительно формы правления дворянство требует поддержки монархического устройства, сохранения законодательной, исполнительной и судебной власти в лице короля, но в то же время и установления основополагающих законов, призванных гарантировать права нации при отправлении ею властных полномочий.
В силу этого наказы провозглашают, что нация имеет право созывать Генеральные Штаты, количество членов которых должно быть достаточным для обеспечения независимости собрания. Дворяне высказывают пожелание, чтобы Штаты впредь собирались периодически в точно установленные сроки, равно как и при каждом новом восшествии на престол, так, чтобы отпала потребность в созывных грамотах. Многие округа провозглашают желательным постоянную работу такого собрания. Если в установленный законом срок Генеральные Штаты не собираются, народ должен иметь право на отказ от уплаты налога. В отдельных наказах высказывается требование, чтобы в промежутках времени, отделяющих одну сессию Генеральных Штатов от другой, была бы установлена временная комиссия, уполномоченная надзирать за деятельностью администрации королевства; но большинство наказов формально отвергают образование подобной комиссии, объявляя такой орган антиконституционным. Любопытна причина этого заявления; дворяне опасаются, как бы немногочисленная комиссия, оказавшись лицом к лицу с правительством, не поддалась бы на подстрекательства последнего.
Дворяне требуют также, чтобы министры были лишены права распустить собрание и чтобы они наказывались по закону, если будут нарушать порядок собраний своими происками; чтобы ни один чиновник, никакое лицо, в чем бы то ни было зависимое от правительства, не могло быть депутатом; чтобы личность депутата была неприкосновенной и чтобы его нельзя было преследовать за высказанные мнения; наконец, чтобы заседания Штатов были открыты для публики и чтобы сведения о них широко распространялись в печати, дабы пригласить народ к обсуждению дебатируемых вопросов.
Дворянство единодушно выступает за то, чтобы принципы, положенные в основу государственного управления, применялись также и к управлению отдельными частями территории. С этой целью в каждой провинции, в каждом округе, каждом приходе должны быть созваны собрания, куда должны войти люди, свободно избранные на определенный срок.
Многие наказы высказываются за отмену должностей интенданта и главного сборщика податей. Все полагают, что впредь распределением налогов и соблюдением особых интересов каждой провинции должны заниматься провинциальные собрания. Предполагается, что то же самое относится и к собраниям округов и приходов, которые отныне будут зависеть только от провинциальных штатов.
Что касается разделения властей между представленной в собраниях нацией и королем, то дворянство требует, чтобы ни один закон не мог вступить в силу, если он не будет принят Генеральными Штатами и королем и записан в реестр судов, уполномоченных следить за его исполнением; чтобы право устанавливать и определять количество налогов принадлежало исключительно Генеральным Штатам; чтобы утвержденные таким образом подати взимались только в течение времени, отделяющего одну сессию Штатов от другой; чтобы все налоги, установленные или взимаемые без согласия Штатов, были бы объявлены незаконными и чтобы министры и сборщики, устанавливающие или собирающие такие налоги, подлежали преследованию как лихоимцы.
Равным образом без согласия Генеральных Штатов не может быть произведен никакой заем; также и кредит открывается только в том случае, если он утвержден Генеральными Штатами; правительство может пользоваться им в случае войны или больших бедствий с обязательством созвать Генеральные Штаты в самый кратчайший срок.
Все национальные кассы должны состоять под контролем со стороны Генеральных Штатов; Генеральные Штаты также определяют расходы каждого департамента; надлежит принимать самые действенные меры, дабы расходы не превышали выделяемых сумм. Большинство авторов наказов считает необходимым добиваться отмены стеснительных налогов, известных под названием налога за регистрацию акта, сотого денье, и других, устанавливаемых Управлением королевскими имуществами. «Одно только имя Управления достаточно для оскорбления нации, ибо оно провозглашает существенную часть собственности граждан как бы принадлежащей королю», — говорится в одном наказе. Неотчужденные королевские земли должны быть переданы под управление провинциальных штатов, и никакой указ, никакой налоговый эдикт не может быть издан без согласия всех трех сословий.
Очевидно, что идея дворянства заключается в передаче народу через посредство Генеральных Штатов и провинциальных собраний всего финансового ведомства, как в отношении разрешения займов и налогов, так и в отношении взимания податей.
Равным образом в организации судебной власти дворянство стремится поставить суд в зависимость от нации, представленной собранием. Вот что гласят многие наказы: «Судебные чины должны нести ответственность за отправление своих обязанностей перед национальным собранием»; они подлежат смещению только с согласия Генеральных Штатов; без согласия последних нельзя воспрепятствовать осуществлению судами их полномочий; нарушение обязанностей кассационным судом, равно как и парламентами, должны разбираться Генеральными Штатами. В соответствии с большинством наказов судьи назначаются королем не иначе как по представлению их народом.
Исполнительная власть оставляется исключительно за королем, но и на нее накладываются необходимые ограничения, дабы предотвратить злоупотребления.
Так, в отношении администрации наказы требуют опубликования в печати финансовых отчетов различных департаментов и ответственности министров перед национальным собранием. Король должен поставить в известность Генеральные Штаты о своих намерениях использовать войска для внешней защиты. Внутри страны те же войска могут быть использованы против граждан только по требованию Генеральных Штатов. Контингент войск должен быть ограничен, и в мирное время 2/3 общего состава будут оставлены в резерве. Что касается иностранных войск, которые правительство может содержать на жаловании, то их следует удалить из центра королевства и разместить у его границ.
Что больше всего поражает в дворянских наказах, но не может быть воспроизведено никакими извлечениями, так это то, до какой степени дворяне являются детьми своего времени: они проникнуты его духом, они бегло владеют его языком. Они говорят о «неотчуждаемых правах человека», о «принципах, проистекающих из общественного договора». Когда речь идет об индивиде, они обычно говорят о его правах, а когда речь заходит об обществе, то о его обязанностях. Принципы политики представляются им «столь же безусловными, как и принципы морали, ибо в основании тех и других лежит разум». Если они хотят уничтожить остатки крепостничества, то говорят о том, чтобы «изгладить последние следы унижения человеческого рода». Порой они называют Людовика XVI «королем-гражданином» и неоднократно заявляют о «преступлении перед нацией», которое впоследствии будет вменено ему же в вину. По их мнению и по мнению многих других, общественное воспитание подает великие надежды, и государство должно взять на себя труд направлять это воспитание. «Генеральные Штаты, — говорится в одном из наказов, — приложат все старания к тому, чтобы создать национальный характер при помощи изменений в воспитании детей». Как и все их современники, дворяне выказывают живую и постоянную склонность к единообразному устройству законодательства, за исключением тех случаев, когда оно касается существования других сословий. Так же как и третье сословие, они стремятся к административному единообразию, к единообразию принимаемых мер и т. д. Они замечают разного рода реформы и считают, что реформы эти должны быть радикальными. По их мнению, все без исключения налоги должны быть либо отменены вовсе, либо видоизменены. Следует изменить всю систему правосудия, кроме сеньоральных судов, которые надобно только совершенствовать. Для дворян, так же как и для всех французов, Франция представляет собою опытный полигон, что-то вроде образцовой фермы в политике, где все, за исключением небольшого уголка, на котором произрастают их личные привилегии, должно быть перевернуто вверх дном, все должно быть испытано и перепробовано. Но к чести дворян нужно сказать, что и этот-то уголок они не особенно щадят. Короче, прочитав дворянские наказы, можно прийти к выводу, что для того, чтобы совершить Революцию, дворянам недоставало только одного — быть простолюдином.