Старый порядок и революция
Шрифт:
Как известно, за последние двести лет размер тальи вырос в десять раз и единственно за счет крестьян. Здесь нужно сказать несколько слов о способе ее взимания, дабы показать, какие варварские законы могут возникать и сохраняться уже в цивилизованную эпоху, когда в их изменении наиболее просвещенные люди нации лично не заинтересованы.
В одном конфиденциальном письме, адресованном интендантам самим генеральным контролером в 1772 г., я нахожу описание тальи, являющееся шедевром точности и краткости. «Талья, — пишет министр, — произвольна в раскладке, во взимании опирается на круговую поруку и на большей части Франции носит личный, а не реальный характер; она подвержена постоянным колебаниям вследствие изменений, ежегодно имеющих место в имуществе налогоплательщиков». В этой фразе — все, невозможно с большим искусством описать зло, из которого извлекаешь пользу.
Общая сумма, которую должен был выплатить тот или иной приход, определялась ежегодно. Как и говорил министр, она без конца изменялась, так что земледелец не мог заранее предвидеть, сколько ему придется платить в следующем году. В каждом приходе в сборщики тальи ежегодно
Я обещал рассказать о положении этого сборщика. Предоставим слово сословному собранию провинции Берри, проходившему в 1779 г. Его нельзя заподозрить в пристрастности, ибо оно состояло главным образом из привилегированных лиц, избранных королем и не плативших тальи. «Поскольку избежать обязанностей сборщика хотят все, то нужно, чтобы все поочередно брали на себя эти обязанности. Таким образом, взимание тальи каждый год вверяется новому сборщику безотносительно к его способностям и порядочности, и потому в составлении списков всякий раз отражается характер их автора. Сборщик привносит в эти списки свои страхи, свои слабости или свои пороки. А как иначе, впрочем, может он исполнять свою задачу? Ведь он действует впотьмах, потому что кто знает точно размеры богатства своего соседа и его отношение к богатству другого соседа? Тем не менее мнение сборщика тальи имеет решающее значение, и за поступление сборов он несет ответственность своим имуществом и своей головой. Обычно в течение двух лет он тратит половину своего времени на беготню по налогоплательщикам. А если сборщик не умеет читать, то он должен найти среди соседей кого-либо себе в помощь».
Несколько ранее Тюрго говорил о другой провинции: «Сия должность повергает в отчаяние и почти всегда разоряет того, на кого она возлагается. Таким образом, все зажиточные сельские семьи поочередно ввергаются в нищету» 48 .
Между тем этот несчастный был наделен громадной властью. Он был тираном в той же мере, в какой был и жертвой. Исполняя разоряющие его полномочия, он был способен разорить и членов общины. Упомянутое выше провинциальное собрание продолжает: «Предпочтение, выказываемое своим родственникам, друзьям и соседям, ненависть и желание отомстить своим врагам, потребность в покровителе, боязнь обидеть зажиточного работодателя подавляют в его душе чувство справедливости». Страх часто делает сборщика безжалостным; в некоторых приходах он появляется только в сопровождении солдат и судебных исполнителей. «Когда он ходит без судебного исполнителя, — пишет интендант министру в 1764 г., — налогоплательщики отказываются ему платить». «В одном только округе Вильфани, — говорит нам гиенское провинциальное собрание, — насчитывается сто шесть служащих и прочив клерков, занятых рассылкой исполнительных листов, и все эти чиновники вечно заняты».
В одной из записок, представленных в 1788 г. крестьянами в ответ на запрос провинциального собрания, — записке, составленной с большой ясностью и в спокойном тоне, — мы читаем следующее: «К злоупотреблениям в сборе тальи добавляются еще и злоупотребления экзекуционных сыщиков. Как правило, на протяжении всего сбора тальи они наведываются пять раз. Чаще всего в сыщики идут солдаты-инвалиды или швейцарцы. При каждом своем приезде они проводят в приходе от четырех до пяти дней, и бюро по взиманию податей определяет их ежедневное содержание в 36 су. Мы не будем здесь излагать ни хорошо известные злоупотребления в сборе тальи, ни дурных последствий составления реестров обязанностей. Реестры составляются чиновниками чаще всего неумелыми и почти всегда пристрастными и мстительными. Эти реестры всегда были источником беспокойств и споров. Они породили немало процессов, весьма убыточных для тяжущихся сторон и очень прибыльных для окружных судов».
Во избежание насильственного и несправедливого обложения французский крестьянин XVIII века действует подобно средневековому еврею. Он притворяется бедняком даже тогда, когда по воле случая таковым не является. Зажиточность пугает его и не без основания. Веские доказательства тому я нашел в одном документе, исходящем на сей раз не из Гиени, а из местечка, расположенного в сотне лье от нее. Земледельческое общество Мэна в своем докладе заявляет, что оно намерено раздать скот в виде наград и поощрений. «Но, — говорится в докладе, — оно было вынуждено отказаться от своих намерений из-за боязни опасных последствий низменной зависти к получившим награды. Кроме того, вследствие произвольного распределения податей награжденным были бы причинены неприятности и притеснения в последующие годы».
Действительно, при существовавшей в то время системе сбора податей каждый из налогоплательщиков был постоянно и непосредственно заинтересован шпионить за своими соседями и доносить сборщику о приросте их богатства. Эта система всех приучала к зависти, доносительству и ненависти. Можно подумать, что описанные события происходили во владениях какого-нибудь раджи из Индостана.
Но в то же время во Франции существовали области, где налоги взимались надлежащим образом и милостиво. То были провинции со штатами 49 . Правда, этим провинциям было предоставлено право самим взимать налоги. В Лангедоке, например, талью собирали только с земельной собственности, и ее размер не изменялся в зависимости от зажиточности собственника. В качестве твердой и всеми ясно видимой основы талья здесь имеет тщательно выполненный и возобновляемый каждые тридцать лет кадастр, земли в котором распределены по трем разрядам в соответствии с их плодородием. Каждый налогоплательщик заранее точно знает свою долю налога, которую ему предстоит
Признаваемое даже чиновниками центрального правительства превосходство методов управления в провинциях со Штатами
В конфиденциальном письме, отправленном 3 июня 1772 г. директором ведомства обложений интенданту, мы читаем следующее: «Поскольку в провинциях со Штатами обложение установлено в определенном размере, всякий налогоплательщик обязан его выплачивать и действительно выплачивает. При распределении податей к этой определенной доле делается надбавка к общей сумме, подлежащей выплате; надбавка пропорциональна сумме, требуемой королем (например, 1 млн. вместо 900 тыс. ливров) . Это очень простая операция. В то же время в обычных провинциях распределение налогов носит личный и, так сказать, произвольный характер: одни выплачивают полностью всю сумму, какую они и должны платить; другие — лишь половину, третьи — треть или четверть или вовсе ничего. Каким же образом здесь можно увеличить обложение на десятую долю?»
Как видим, я только что описал правила, каковым мы следуем в наши дни. С тех давних пор мы ничуть не усовершенствовали их, а только распространили на всю территорию. Здесь уместно будет заметить, что хотя мы и заимствовали у правительства Старого порядка форму нашего управления, во всем остальном мы остерегались подражать ему. Наши лучшие методы управления мы унаследовали не от него, а от провинциальных сословных собраний.
Привычная бедность сельского люда дала начало таким принципам, которые вряд ли могли положить ей конец. «Если бы народы жили в довольстве, — писал Ришелье в своем политическом завещании, — их было бы трудно удерживать в повиновении». В XVIII веке крестьянин не стал бы работать, если бы его постоянно не подстегивала нужда: нищета казалась единственным средством против лености. Мне довелось слышать проповедь именно этой теории применительно к неграм в наших колониях. Она настолько широко распространена в правящих кругах, что почти все экономисты считают себя обязанными опровергать ее.
Как известно, первоначально талья предназначалась для того, чтобы позволить королю нанимать солдат, дабы избавить дворян и их вассалов от военной службы. Однако, как мы видели, в XVII веке обязательная воинская повинность была восстановлена под именем ополчения, и на сей раз она легла на плечи одного только народа, причем почти исключительно на плечи крестьян.
Для того, чтобы понять, что ополчение собиралось не без затруднений, достаточно посмотреть многочисленные протоколы дозорной команды, заполняющие папки любого интендантства и относящиеся к преследованию уклоняющихся от воинской повинности ополченцев или дезертиров. И в самом деле, не было, кажется, более тягостной для крестьян повинности. Чтобы избежать ее, они часто укрывались в лесах, куда для их преследования направляли вооруженные отряды. Теперь же, когда в наши дни мы видим, с какой легкостью происходит принудительный набор солдат, это кажется нам удивительным.
Крестьяне при Старом порядке крайне враждебно относились к тому, как закон исполнялся. Закон упрекали главным образом в том, что тех, на кого он был направлен, он держал в состоянии длительной неизвестности (человек мог быть призван до 40 лет за исключением случаев вступления в брак); ему ставили в вину то, что призыв проводился произвольно, практически сводя на нет преимущества высокого номера, доставшегося в жеребьевке; недовольство вызывало и то, что запрещалась замена, а также и неприятности, доставляемые суровым и опасным ремеслом безо всякой надежды на повышение. Но особенно крестьяне были недовольны тем, что сия тяжкая ноша выпадала исключительно на их долю, притом на долю беднейших из них. Унизительность же солдатского положения еще более обостряла все эти страсти.
Я держал в руках множество протоколов жеребьевки по набору ополченцев. Они были составлены в 1769 г. одновременно в значительном числе приходов. В этих протоколах перечисляются лица, получившие освобождение от воинской повинности: тот является слугой у господина, другой — сторожем в аббатстве, третий, правда, представляет собой лишь лакея у мещанина, но сам этот мещанин «живет по-дворянски». Единственным основанием для освобождения от воинской повинности служит богатство. Если фамилия земледельца ежегодно встречается в списке платящих наиболее высокие налоги, то сыновья его получают освобождение от службы в ополчении. Это называется поощрением занятий земледелием. Как ни странно, экономисты, большие любители равенства во всем остальном, не удивляются таким привилегиям. Они только требуют их распространения и на иные случаи, т. е. чтобы повинность наиболее бедных и наименее покровительствуемых крестьян стала еще более тягостной. «Учитывая скудное жалование солдата и его полную зависимость, — говорит один из таких экономистов, — а также то, как солдат питается, во что он одет и как он спит, было бы крайней жестокостью набирать в солдаты кого-либо, кроме простонародья».
Вплоть до конца царствования Людовика XIV большие дороги либо вовсе не ремонтировались, либо содержались за счет тех, кто ими пользовался, т. е. за счет государства и владельцев имений вблизи от дорог. Но уже и в это время их начинают ремонтировать единственно при помощи барщины, т. е. за счет одних только крестьян. Такая уловка, позволяющая иметь хорошие дороги без особых затрат, показалась правительству настолько удачной, что в 1737 г. циркуляром генерального контролера Орри этот обычай был распространен на всю Францию. Интенданты получили право при желании сажать непокорных в тюрьму, либо посылать к ним на постой солдат.