Стать человеком - Часть 1
Шрифт:
А она? Она убивает себя работой. Дымом ночных сигарет застилает режущие воспоминания о его руках, глазах, клятвах. Она жаждет стереть их навсегда. Получится? Нет! С чего бы? Или она не женщина, чтобы вечно желать давно ушедшее? Ей не убежать от прошлогоднего горького счастья.
Вот она, - обратная сторона социума. Тяжесть разрыва социальной связи. Тяжесть прямо пропорциональная крепости этой связи. Сколько любви, смысла, веры вкладывают в другого человека. Не думая о том, что все это в итоге будет потеряно. Не оставляя резервов и путей отхода. А позже теряют вдвойне. И его
День прошел, как и должен был пройти. Скучно, глупо, быстро. В этот день я никуда не ходил и ничего не хотел. Я не знал чего мне хотеть. Хотеть как человеку. Любое желание казалось позором, карой, унижением. Я даже пить не хотел, понимая, что это лишь разогреет страсть человека, которого я ненавидел.
На следующее утро я снова пил невкусный кофе и ел неумело приготовленную яичницу. Обреченность не отступила, но извергла из себя несколько контраргументов. Вряд ли было верно судить этот мир исходя из пары прожитых дней. Нет, концепция в любом случае останется неизменной. Но оставалась относительная возможность того, что я успею дожить до момента, когда закоулки человечества извергнут из себя какое-то подобие смысла. Оставалось ждать. И жить. К сожалению, одно без другого никак.
Так что снова за свою странную работу. Ну что, мои усталые герои. Ещё один акт нашей затянувшейся драмы. Вы готовы? Хорошо, что хоть кто-то готов.
Им было тяжело, но они вновь нашли друг друга. Нашли для того, чтобы разочароваться. Чтобы посмотреть в желанные глаза и увидеть там тревогу. Тревогу за свою гибнущую любовь. Им придется посмотреть ещё раз. Посмотреть и решить, когда именно стоит уйти. Как по мне, так прямо сейчас. Но если я не ошибаюсь, необходимо исписать ещё несколько десятков страниц. Так, что ждем! Нетерпеливо ждем, когда, я смогу, наконец, завершить ваши душевные скитания.
Телефонный звонок раздался в тот момент, когда я почти закончил погружать своих подопечных в бездну отчаяния. Падать больше было некуда. Оставалось восходить. Не слишком высоко, но и не без надежды.
Звонил Безладов. Владимир Викторович. Талантливый, признанный публикой и критиками писатель. То есть не чета мне, легковесу. Для меня он был наполовину друг, наполовину конкурент. Это я считал его конкурентом. Он меня вряд ли. Безладов звонил, когда ему требовалась моральная поддержка. Случалось это редко, но случалось. И я никогда не отказывал, так как это означало, что удастся выпить очень хорошего алкоголя.
– Здорово, Саня!
– мэтр был как всегда добродушен.
– Как сам?
– Привет, Володя!
– я очень старался, чтобы мой голос звучал естественно.
– Сам по-разному.
– Опять строчишь очередное слюнявое?
– Строчу. А ты что-то хотел?
– А как же!
– Безладов рассмеялся.
– Или ты думал, что мне, правда, интересно как у тебя дела? Не дождешься! Тут намечается одно мероприятие. Так я бы совсем не хотел присутствовать там в беспросветном духовном одиночестве.
– Мне книгу надо закончить к концу недели.
– Успеешь! Ты же талантище! Решайся!
Решаться? Или
– Что за мероприятие?
– Тебе понравится.
– Когда?
– Я заеду часа через три. Одень что-нибудь приличное.
– Если найду.
– И не напивайся до моего приезда!
Владимир повесил трубку, а я тяжело вздохнул. Похоже, совсем скоро я попаду в то, что называют обществом. И совсем не важно, какую ступень в социуме будут занимать составляющие его люди. Важно, что они будут вокруг меня, а я буду среди них. Стану уже не потенциальным, но вполне реальным субъектом социума.
Трех часов явно не хватило для того, чтобы я чувствовал себя, так как должен был чувствовать. Саркастическое нетерпение заменил собой далекий, злой страх. Страх этого мира, этих невозможных существ. Но прежде страх самого себя, как части мира, части жадного, непрощающего социума. Я все ещё боялся, когда раздался долгожданно-ненавистный звонок.
Безладов вломился, как к себе домой. Веселый, бодрый, крепкий. Ему было лет сорок. И это те сорок, в которые выглядишь лучше, чем в двадцать. Легкая, благородная седина, орлиный взгляд и тугой кошелек делали его неотразимым для определенных слоев населения. Стыдно признаться, но лет через десять я хотел стать похожим на него. В смысле, раньше хотел.
– Готов?
– Владимир быстро пожал мою руку и окинул оценивающим взглядом.
– Готов, - удовлетворенно заключил он.
– Пошли.
– Далеко?
– До такси, - Безладов довольно засмеялся.
– Может, хоть намекнешь.
– Будет весело.
– С этого все и начинается.
Мы сели в такси и не спеша поехали в сторону центра. По дороге Владимир с удовольствием рассказывал о дополнительных тиражах своего нового романа. О своих скудных тиражах я предпочел практично промолчать.
Мы остановились. Я вышел из автомобиля и увидел приветливое здание. На входе строгая, профессионально сделанная вывеска с пафосом анонсировала невзрачное имя неизвестного мне художника.
– Выставка?
– я был разочарован.
– Эльвира представляет своего очередного выкормыша, - Безладов не терял хорошего настроения.
– Ты же обещал что-то веселое?
Эльвира Скари была известным меценатом. Причем известным в основном тем, что брала под свое пышное крыло исключительных бездарностей. И посмеяться над этими убийцами Кандинского и Де Кирико собиралась солидная часть столичной публики. Вот только я никогда не разделял оживления по поводу этого издевательства над искусством. Хотя какая теперь-то разница. Ведь я не отличу вершин высокого ренессанса от дворовой росписи. Не по форме, разумеется. Просто и то, и то будет для меня лишь новым проявлением этой недоразвитой человеческой эгоцентрики. Когда-то я знал, что такое искусство. И больше мне никогда этого не узнать.