Стать огнем
Шрифт:
Емельяну хотелось скорее закончить тягостное прощание, усадить Нюраню в тарантайку, помчать в город, ввести в их новый дом – крепкую чистую хату с небольшим подворьем, со старым садом. Емельян договорился с хозяйкой снятой хаты, что та за небольшую плату будет убирать, готовить еду, а Нюраня заживет барыней.
Она не хотела устраивать свадебного гулянья, но Емеля сказал, что перед товарищами будет неудобно. Сам продукты и вино купил, стряпуха нанятая и хозяйка хаты наготовили угощений.
Товарищи, познакомившись с новоиспеченной супругой
Правильно мама говорила:
– Пьяный мужик, будь он хоть генерал, хоть ямщик – один идиот!
Нюраня ее как-то спросила:
– А царь?
У Анфисы Ивановны на непотребные вопросы был один ответ – затрещина. Сейчас Нюраня тысячу затрещин стерпела бы, окажись с ней мама, отец, работники дядя Аким и Федот, братья Степан и Петр с женами, крестная и крестный, двоюродные сестры, подружки – всех не перечислить.
И Максимка! Пусть бы, злодей, в глаза ей глядя, в порошок зубы перемолол – за трусость свою, за надругательство над их любовью.
У большинства товарищей были жены, тут же присутствовавшие, но это не мешало произносимым здравицам и тостам становиться все двусмысленнее и наглее.
Нюраня скосила глаза на мужа: пьянехонек, издевок не улавливает. Счастлив до отупения. Однако нет в нем чванства, будто Нюраня – племенная кобыла, которую за бесценок отхватил. Он ею не хвастается. То есть хвастается, но как бы призывая товарищей разделить его счастье. А товарищи – смесь генерала с ямщиком – пьяные рыла.
Нюраня раскаменела, повела плечами, слегка вскинула плавно руки, повернулась к Емеле, обхватила его за шею, положила ему голову на плечо и победно на всех посмотрела.
Последовало секундное молчание – все оторопели от этого проявления нежности красавицей Сибирячкой, до этого сидевшей каменной статуей.
Нюраня в сельском театре мастерски изображала жену кулака, с Максимкой она выделывала фортели – притвориться ей труда не составило. Но она перестаралась: главному начальнику, чина да имени которого не запомнила, только невзлюбила за особо колкие речи, – показала язык.
Как девчонка глупая глазами стрельнула на главного плохого дядечку, губки приоткрыла, зубки белые раздвинула и на секунду показала острый розовый язычок. Почти никто не заметил, или все сделали вид, что не заметили.
Емельян пребывал в блаженстве, начальник поднялся, тяжело дыша:
– Товарищи! Мы забыли выпить за родителей новобрачной. Кто были ваши родители?
Нюраня уткнулась носом в шею мужа.
Надо отдать должное Емельяну. Иногда верные слова спасают жизнь, а неверные отправляют на смерть. От пьяного счастливого мужика нельзя ждать спонтанного судьбоносного красноречия. Но любящий мужчина заранее продумает, как охранить свою избранницу.
– Сирота моя супруга, – погладил Нюраню по трясущимся от рыданий плечам Емельян. – Родители померли, когда ей и семи не исполнилось. Воспитывалась за казенный счет.
– Где-е?! – с
Общий смех разрядил ситуацию, снял напряжение. Начальник предложил выпить за светлую память почивших родителей столь прекрасной новобрачной и затем скомандовал гостям: «На выход!»
И еще мама говорила Нюране:
– Не кусай того, от кого оторвать не сможешь! Не бей того, кому от твоих кулаков-царапок только чешется. Комара бьют хлестко, до смерти насекомой. Приглядись, присмотрись, и пока не нашла, где бьется жила кровеносная, где у него слабое место…
Многое, оказывается, мама ей говорила. А ведь Нюраня думала, что мама ее не жалует, только на Степушку не надышится…
Как же дальше про врагов могутных?
Отойди в сторону. С правильным видом отойди, как бы тебе недосуг, как бы ты при важных занятиях…
Нюраня в последующем избегала общения с коллегами мужа. И дело поворачивалось таким образом, что уличить Нюраню в нарочитом пренебрежении было нельзя, всегда имелись серьезные основания ее отсутствия на общих застольях и на пролетарских праздниках.
Она вспоминала родителей. Не часто и будто картинками. Маму – со словами, забытыми наставлениями. Папу – общим посылом веры в красоту и гармонию мира.
Емельяна Пирогова, благодаря женитьбе вдруг приподнявшегося, решили двинуть по служебной лестнице. Хитрован, он стукнул себя кулаками в грудь и потребовал назначить его на «самый слабый участок», то бишь на хозяйство, которое в их учреждении ведется из рук вон плохо, прямо-таки вредительски.
Так он стал почти главным над снабжением канцелярскими товарами, служебной формой, тряпками и швабрами. Не самым главным – над ним был начальник, ответственный за оружие, к которому Емельян не имел никакого отношения. Его дело – уборщицами, дворниками, возчиками и прочим обслуживающим контингентом руководить. Начальник свои шахер-махеры учинял, Емеля в личную пользу отщипывал крохи. Он был прирожденным завхозом, у которого вверенное учреждение ни в чем нужды не имеет, полотеры по струнке ходят и одновременно к бухгалтерии-отчетности не придерешься, но чудесным образом в личной квартире завхоза полное процветание казенных вещей наблюдается.
Придерживаясь легенды, в анкете, в заявлении и в автобиографии Нюрани при поступлении в Курский медицинский институт написали, что она, сирота с детства, воспитывалась в сибирских богоугодных заведениях, прошла ускоренные курсы медсестер. Удостоверяющие справки получить не удалось по причине расформирования указанных учреждений. Справки, удостоверяющие расформирование учреждений, не предоставляются по причине отсутствия наличия восприимствующих учреждений.
Словом, очередная бюрократическая чушь. Но теперь, в связи с замужеством, статус Нюрани изменился и прошлое ее под лупой не рассматривалось. Ей не пришлось, как другим абитуриентам, писать, сколько у родителей имелось наемных работников, а также коров и лошадей.