Статьи, дневники, замыслы

Вертов Дзига

— Ты доставила мне очень много проблем, — говорит отчим, вытряхивая из пачки последнюю сигарету.

Он так много курит, что буквально каждый предмет, на который я натыкалась в доме, насквозь пропитан табачной вонью. Такое чувство, что еще немного — и никакие, даже самые волшебные средства не помогут мне вымыть этот ужасный запах даже с собственных волос.

— Когда Шубинский сказал, что хочет тебя, я ушам своим не поверил, — Рогов окидывает меня уничижительным взглядом. — У него столько денег, что он может позволить себе любую тёлку, хоть с ногами от зубов, хоть с сиськами, на которых можно прыгать как на батуте.

У меня обычная фигура и среднестатистический

размер груди. Я занимаюсь йогой, бегаю по утрам — в Штатах это что-то вроде культа здоровья, члены которого могут не знать друг друга, но обязательно здороваются, если встречаются на пробежке. И три-четыре раза в неделю хожу в зал, чтобы быть в форме и сохранить себя бодрой и подвижной до глубокой старости. Пока был папа, он приучил меня к спорту и именно он учил меня правильно приседать со штангой и подтягиваться. Я не лучше и не хуже остальных, хотя, если сравнивать с девушками, которых имеет в виду Рогов, то, очевидно, проигрываю почти любой из них. Но я никогда и не искала себе кого-то вроде Шубинского — папика, который за мои «красивые глаза» пятого размера организует мне небо в алмазах.

— Просто для справки, — отчим тычет в мою сторону сигаретой, — я пытался его отговорить. Рассказывал, что тебе эта идея не понравится, но он как рогом уперся. Ему почему-то встала именно твоя жопа.

— К чему этот разговор? — Очередной укол головной боли, на этот раз куда-то в левый висок, заставляет меня навалиться на стену всем корпусом, чтобы сохранить равновесие. Продолжать разговор в таком состоянии — почти невозможно, но я должна — ради сестры. Если есть хоть какой-то шанс убедить Рогова отказать Шубинскому — я обязательно до него докопаюсь. — Не важно, сколько раз вы меня ударите — я все равно не соглашусь стать его игрушкой.

— Он хочет взять тебя замуж. — Говоря это, Рогов и сам выглядит порядком удивленным именно таким условием сделки.

— Это одно и то же.

— Если ты правда так думаешь, то ты еще тупее, чем кажешься.

После того как Рогов показал свое настоящее лицо, никакие его выпады ни в сторону моей внешности, ни на тему моего ума, не могут меня задеть. Он просто жалкий человек, опустившийся на максимальное дно человечности. С моей стороны было бы максимально наивно верить, что после угроз продать Шубинскому мою несовершеннолетнюю сестру, избиения и насильственного удержания меня, он вдруг заявится со слезными просьбами.

— Шубинский — это возможности, Анна. — Он глубоко затягивает и выпускает в мою сторону плотное облако дыма. К счастью, между нами достаточно расстояния, чтобы это вонючее облако успело рассеяться по пути. — Тебе будет нужно просто со всем соглашаться, улыбаться и вовремя раздвигать ноги.

— Нет. — Я буду стоять на своем до последнего. — Это абсолютно невозможно. Я живой человек, меня нельзя вручить в качестве отступного за долги. Ваши долги!

— Если бы твоя мамаша не спятила перед смертью и просто спокойно бы сдохла… Блядь. — Он докуривает сигарету почти до фильтра и, обжигая пальцы, бросает окурок на пол, яростно притоптывая его ногой. Как будто это не окурок — а главный источник его проблем. — Бесконечные, блядь, анализы. Заграничные клиники. Обследования. Инновационные методики лечения. А ведь могла просто сдохнуть.

— Ты просто мразь, — говорю шепотом, но не потому, что боюсь нарваться на очередную порцию тумаков, а просто из-за очередного приступа рвоты. И хоть в этот раз его удается сдержать, в горле остается противная, раздражающая слизистую кислота. — Ты конченый… подонок. Тварь. Ублюдок. Ненавижу…

Я бы могла продолжать до бесконечности, но отчим вдруг

срывается на ноги и начинает крушить все вокруг: бьет ногами комод, хватает за спинку кровать и несколько раз с грохотом поднимает и опускает ее обратно на пол. Потом в два шага подскакивает ко мне, хватает стоящий рядом стул и что есть силы швыряет его в стену, всего в паре сантиметров от моей головы. Рефлекторно закрываюсь руками от града щепок, но они все равно больно секут лицо и оголенные части рук. Но ему и этого мало, поэтому через несколько секунд в мою сторону летит и второй стул. На этот раз попадет в плечо и я, мгновенно обмякнув, едва не падаю. Но в последний момент вспоминаю, что я — Анна Александровна Эпштейн, а не какая-то трусливая дура, которую можно запугать ветряными мельницами. Так что встречаю его занесенный кулак прямым взглядом, пусть все-таки и слегка вжимая голову в плечи.

Рогов медленно, скрипя зубами, опускает руку.

А потом, когда я расслабляюсь, вдруг резко хватает меня за волосы, оттягивая голову назад с такой силой, будто собирается снять с меня скальп.

— Думаешь, ты сильно гордая? Думаешь, не прогнешься и выйдешь сухой из воды?

Он еще и пьян, от него воняет табаком, и меня едва не выворачивает от этой вони, которой он щедро поливает меня из своего рта.

— Я и не таких ломал, Аня.

Молчу, прекрасно понимая, что любое слово может стать моим последним. Мало ли что сказал Шубинский — в припадках ярости отчим творил ужасные вещи. Кому будет лучше, если он сначала сломает меня и только потом поймет, что испортил игрушку?

На мгновение в моей голове рождается сумасшедшая спасительная мысль: разозлить его, вынудить потерять контроль — и пусть будет, что будет. По крайней мере, никто не сделает меня рабыней, никто не будет лапать меня холодными старыми руками и облизывать своим поганым ртом.

Но срабатывает тревожный звоночек — Марина. И Денис.

Если не будет меня, Рогов попытается использовать их.

— Я приказал вернуть Марину из пансионата, — как будто читая мои мысли, говорит отчим. — Она будет здесь через час или два. Так что, сука, решай, кого из вас я отдам Шубе на блюдечке с голубой каемочкой. Хотя, знаешь, возможно, твоя бестолковая сестра окажется более сговорчивой?

Меня все-таки снова выворачивает наизнанку, но на этот раз — прямо ему на ноги.

Что происходит потом — я почти не понимаю.

Шум вокруг, звон в ушах. К головной боли добавляется боль в груди, которая почти не дает дышать.

Перед носом появляются испачканные носки туфель Рогов.

Маленькая злая девочка во мне зло смеется, потому что я смогла хоть чем-то ему досадить.

— Посидишь тут до утра, подумаешь, — шипит отчим. Присаживается, снова тянет меня за волосы, задерживая мое лицо в сантиметре от испачканной моей рвотой обуви. Поджимаю губы, чтобы не выдать страх и отвращение. — Если Шуба от тебя откажется — я отдам ему Марину. Мне по хуй, кто из вас прикроет мою задницу. Но если ты ему не понравишься — поверь, твое возвращение в Штаты будет тихим и быстрым.

Он задирает мое лицо вверх, давая насладиться его зловещей улыбкой.

«Возвращение в Штаты» — это не про самолет и мою уютную налаженную жизнь.

Это про безымянный холмик земли в ближайшей лесополосе.

Отчим резко отпускает мою голову, и я снова ударяюсь многострадальным виском об пол.

— И даже не вздумай орать, — предупреждает Рогов, прежде чем выйти. — Поднимешь шум — будешь сидеть связанная и с кляпом из собственных трусов. Я не делаю это сейчас, только чтобы Шуба получил свежее мясо, а не следы от веревок.