Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
№ 168, 10 сентября 2009 года
Неинтересно
В России сейчас широко обсуждается почти поголовная алкоголизация населения. Президент Медведев затеял с этим бороться.
То предложит госмонополию на спиртное, то потребует ужесточить контроль за продажей алкоголя подросткам, то, чтобы наркоманам не было обидно, всерьез обсудит перспективу поголовного тестирования школьников на употребление наркотиков…
Почему-то эти меры связаны в моем сознании с одним потрясающим фактом из британской
Начала она курить в 1914 году, в связи с началом Первой мировой войны. «Тогда, знаете, многие закурили, чтобы бороться с нервозностью. Дети тоже, даже крошки, шестилетки…» Впрочем, дальнейшая жизнь Европы в целом и Уинни Лэнгли в частности тоже не располагала к тому, чтобы бросить курить. Великая депрессия, коснувшаяся не только Штатов, опасность фашизма, бомбардировки Лондона, послевоенные трудности, холодная война, экономический спад 70-х, забастовки, скандалы в правительстве, британское участие в Иракской войне, наконец… Было, было отчего закурить!
Она бы, голубка моя, уже год назад бросила — и собиралась! — хотя ещё в 2007 году отметила столетний юбилей выкуриванием 170.000-й, по грубым подсчетам, сигареты. Тогда она сильно нервничала, ожидая телеграммы от королевы, и курение в очередной раз успокоило её нервы. Год спустя она уже совсем было собралась отказаться от курения, поскольку у нее стало портиться зрение, и врачи связали это с табаком. Но тут грянул кризис, и она опять засмолила с тоски, как смолила всю свою столетнюю неспокойную жизнь британской горничной. Лишь теперь, когда мировая экономика, кажется, выбирается из кризиса — вон и Обама пообещал стабильность, — у нее нет наконец поводов так уж сильно волноваться.
И вот я думаю: а зачем, собственно, бороться с алкоголизацией и курением? Вы поводы уничтожьте. Попробуйте раз в жизни сделать так, чтобы населению России не хотелось выпить с горя, чтобы его не тянуло запить очередное унижение, залить новый обман, задурить башку наркотой или иной вредной дурью от сознания полной своей ненужности стране, от мыслей об отсутствующем будущем и постоянно перевираемом прошлом…
Я понимаю, что нельзя порочность отдельных персонажей переваливать на государство, но знаю и то, что предрасположенность к алкоголизму и наркомании — безусловно, реальная, никем не оспариваемая — есть лишь у 7–8 % населения. А у нас спивается больше 20, а регулярно пьют все 40. Может, все-таки сделать бы как-нибудь так, чтобы им это стало неинтересно? Как стало наконец неинтересно курить Уинни Лэнгли, чей отказ от вредной привычки смело можно считать успехом британского премьера Гордона Брауна.
Вот из таких успехов и складывается репутация. Жаль только, что нельзя будет отметить оздоровление российского общества торжественным отказом какого-нибудь почетного столетнего алкоголика от спиртного. Столетних алкоголиков не бывает, шестидесятилетние — и те уже редкость.
№ 173, 17 сентября 2009 года
Борец и конец
22 сентября этого года закончился месячник борьбы с коррупцией, провозглашенный 22 августа министром внутренних дел России Рашидом Нургалиевым.
Предупреждаю: закончилась не коррупция. Закончилась борьба. Потому что,
Попробуйте представить себе этот подлинно черный вторник, в который у нас внезапно воцарилась законность. Представьте себе эти миллионы нарушений, за которыми следуют миллионы разбирательств; немедленно упраздненные способы объехать на кривой козе уродливейшую русскую госмашину; эти вереницы несчастных, которых волокут в участок, штрафуют и увольняют; представьте себе ГИБДД, парализовавшую движение на всех дорогах, остановившиеся поставки, вставшие поезда, прекратившуюся выдачу загранпаспортов…
А вы думаете, деньги, которые вы платите за срочную выдачу загранпаспорта или документа о приватизации дачи, — добровольный взнос, а не завуалированная форма взятки? Стойте в очереди, если хотите потратить свою единственную жизнь на соблюдение российских законов, абсурдная жестокость которых, согласно Карамзину, компенсируется лишь неаккуратностью их исполнения.
Если бы у нас нельзя было откупиться от милиции, госавтоинспекции, пожарного контроля и санэпидстанции, производство встало бы, а все эти полезные по-своему инстанции остались бы без куска хлеба. Коррупция — форма откупа народа от государства, цена его невмешательства в наши дела. Государство не умеет ничего, но берется учить и контролировать всех. А поскольку ему надо на что-то существовать, что-то символизировать и осуществлять контакты с зарубежными коллегами, — этому государству ни на что, кроме наших пожертвований, не выжить. Оно зачем-то нужно. Пусть будет, лишь бы не трогало.
Вы, наивные читатели, впервые услышавшие, что коррупция прекрасна и необходима, имеете полное право спросить: а зачем же тогда бороться с этим прекрасным явлением? Отвечу со всей откровенностью: исключительно с той же целью, с какой здоровому организму требуется иногда кровопускание. Борьба с коррупцией — такой же национальный спорт, как охота на лис: виртуальное радиопреследование лис, которых нет.
Под это дело можно иногда расправиться с парой-тройкой неугодных начальников (ничуть не более, а то и менее коррумпированных, чем другие); дать народу ощущение, что госсистема саморегулируется… Главное же — борьба с коррупцией внушает тем, кто от нее не пострадал, отважное сознание своей честности. Если нас не тронули, значит, мы честны!
Что, плохо? По-моему, отлично.
№ 178, 24 сентября 2009 года
Непрощенный
Ох как не поздоровилось бы Роману Полански, окажись он на беду свою россиянином!
Сначала сделали бы его суперзвездой, которой все можно, а потом вдоволь натешились бы, низвергая. У нас ведь педофилия — вкупе, конечно, с гомосексуализмом — любимая тема масс на политическом безрыбье. И вот уже Полански — педофил, а все, кто, подобно мне, скромно выступает с просьбой его выпустить, — защитники педофила. И любимый, неизменный аргумент: а если бы вашу дочь…?!