Статьи

Лесков Николай Семенович

Существование ходебщиков поддерживается, без всякого сомнения, самим обществом, которое в них нуждается частично по неумению справиться с своими тяжебными делами, производящимися в наших присутственных местах, а частию потому, что не всякий сроден самолично угощать известных господ в Новомосковском трактире, где, по выражению г. Кресина, “падает канцелярская тайна”.

Где же видна из моей статьи вражда “Отечественных записок” к русскому народу? Где в ней клевета на общество? И разве литературе следует подделываться под тон общества и льстить его заблуждениям, а не говорить ему правду? Разве народная доблесть нуждается в лести, в криках, что у нас все хорошо? Я никак не думаю, что, отстаивая родную народность, следует видеть особую прелесть и в грязных ногтях, и в чуйке, и в сивушном запахе, а тем паче в стремлении к кривосудству, к которому замечается у нас очень сильное влечение в людях всех сословий. Я не настолько силен в знании мельчайших проявлений русской народности, чтобы утверждать, входит ли в состав народных обычаев манера откусывать носы, но смею думать, что такой обычай недостоин поощрения, и от всего сердца желаю, чтобы он как можно скорее исчез с лица земли русской. Гораздо лучше, по-моему, вместо того, чтобы кусаться, изобличать обманщиков путем печатной гласности: оно и гуманнее, и действительнее, как в видах предупреждения неосторожных доверителей, так и с целью уничтожения неблагонамеренных стряпчих, без посыпки их персидским порошком.

Оканчиваю свое письмо заявлением, что мне будет очень приятно услышать другой, более беспристрастный суд, чем суд “Светоча”, по вопросу: оскорбил ли я русский народ и оклеветал ли русское общество, высказав свои мысли, что московские стряпчие —

не причина, а следствие, на что современным общественным деятелям и следует обратить свое внимание? — а также и по другому вопросу, предложенному самим “Светочем”: “Всякий ли журнал у нас, оставив личные счеты и крайние увлечения, служит истине честно, разумно и без всякой задней мысли?”

КАК ОТНОСЯТСЯ ВЗГЛЯДЫ НЕКОТОРЫХ ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ К НАРОДНОМУ ПРОСВЕЩЕНИЮ

Сила — ума могила.

Русская пословица

Весна, молодая живительная весна, пора цветов, пора любви, на всем отражает свое обновляющее влияние, кроме педагогических соображений Комитета грамотности, собирающегося при 3-м отделении Русского вольного экономического общества. На него она нынче пахнула какою-то осеннею непогодою и показала, что в этом самом собрании друзей народного образования, вместо свежих зеленых отпрысков, которых следовало бы ожидать после долгой зимовой спячки, является что-то вроде прутьев с желтыми осенними листьями.

28-го мая в С.-Петербурге происходило последнее (для минувшего сезона) заседание этого комитета. Председательствовал в этом заседании И. В. Вернадский; присутствовавших было всего только девятнадцать человек с гостями. Немного, как видите, очень немного, но где же взять больше, почтенный читатель? Петербург теперь на дачах, в Парголове, Полюстрове, Павловске, Царском, Петергофе, — и мало ли где еще? Везде, только не в Петербурге. В Петербурге душно, пыльно — словом, теперь нехорошо в Петербурге, и потому и сам он, а за ним и Комитет грамотности отзываются всякий по-своему некоторою осязательною пустотою.

Нынешнее малолюдное заседание Комитета грамотности открыто речью И. В. Вернадского, который изложил причины, побудившие созвать настоящее собрание. Из его речи, если я не ошибаюсь, было видно, что одною из главных причин настоящего собрания признавалась необходимость, пред наступлением долгого летнего периода, в который не будет заседаний, порешить некоторые вопросы, долженствующие характеризовать общую цель занятий и направление действий комитета.

Затем г. Вернадский предложил на обсуждение наличных членов комитета несколько вопросов, из которых одни уже были рассмотрены предварительно в бюро комитета, а другие внесены им в комитет как вопросы, по собственному его выражению, “частные”.

В числе вопросов, или дел, которыми бюро занималось, прежде чем они поступили на рассмотрение настоящего заседания Комитета грамотности, первое место по порядку занимала одобренная в бюро записка г. Толя, одного из экспертов, избранных тем же бюро. Сущность этой замечательной записки эксперта, избранного членами бюро, заключается в определении весьма важного вопроса для народного образования. Просвещенный эксперт, избранный лицами, составляющими бюро, занимался решением, что нужнее и полезнее для начала народного образования, то есть, говоря его словами, “формальное” или “реальное” обучение? Он пришел к убеждению, что теперь полезнее заниматься обучением исключительно “формальным”. Под этим, как видно, г. Толь разумеет, что нужно только учить читать, писать и четырем правилам арифметики, а всякое дальнейшее распространение в народе здравых понятий следует предоставить народной литературе? В числе причин, условливающих такую систему начального обучения, стоит опасение, что иначе можно “разбросаться”; что преподавателями в школах могут быть “солдаты, чиновники” и разные люди, которые могут быть несостоятельными к распространению знаний в народе; и что потому признается уместным сосредоточить внимание комитета собственно на распространении грамотности в тесном смысле этого слова, то есть на обучении чтению, письму и арифметике и на народной литературе, которая должна иметь направление полезное и нравственное. Я не могу утвердительно сказать, что именно разумелось под словами “народная литература”, которую комитет станет направлять к целям столь высоким, но помню, что, говоря о ней, упоминалось что-то о “Наставлении учителям”, о “Самоучителе чтению, письму и арифметике” и, наконец, о “Книге для чтения”, которая должна быть присоединена к “Самоучителю” и в которой преимущественно должны иметь место биографии. Автору этой записки, одобренной бюро, также кажется уместным сделать грамотность обязательною (!) для народа, а офеней (разносчиков, продающих по селам книги) обязать (!!) продавать книги, исключительно одобренные комитетом, и, наконец, издавать при комитете особый “Листок”, вероятно, в виде собственной газеты.

Эта записка эксперта в комитете встретила возражение только против двух пунктов, именно против введения обязательного обучения в народе и против предоставления офеням права распространять в народе одни такие книги, которые будут одобрены комитетом. Двум лицам, которыми было сделано это возражение, председатель отвечал, что и бюро, одобрившее записку г. Толя, не разделяло его стремлений к усвоению обязательного характера делу народного обучения и не только не намеревалось поддерживать этой идеи, но сочло неуместным даже противодействовать прогрессии так называемых “мастериц”, или учительниц, занимающихся обучением грамоте детей простолюдинов, ибо и в них бюро видит лиц, весьма много содействующих распространению грамотности в народе; а в доказательство этого г. Вернадский привел, что между русскими крестьянами, придерживающимися разных религиозных толков, где наиболее известны “мастерицы”, число грамотников гораздо больше, чем между крестьянами господствующего вероисповедания, где, как нам известно, есть сельские школы. Засим решено, что комитет будет заботиться только о “формальном” распространении грамотности, то есть об обучении чтению, письму и арифметике.

После этого И. В. Вернадский предложил на обсуждение комитета записку елецкого окружного начальника г-на Рогачева, в которой между прочим доказывается необходимость введения обязательного обучения крестьян грамоте. Для лучшего приведения в исполнение своего предложения г. Рогачев рекомендует составить посемейный список крестьян, что-то вроде известных очередных рекрутских списков, и из всякого многорабочего семейства, напр<имер> семейства, имеющего трех работников, брать одного в выучку. Чтобы комитет не смущался принудительным распространением грамотности по очередному списку, просвещенный автор счел нужным указать на благие последствия введения между государственными крестьянами обязательного застрахования имуществ. Но г. Рогачев своею оговоркою шел несколько далее многих наличных членов комитета, ибо, предлагая приневоливанье русского народа, он самою потребностью оговориться выразил, что это мера не хорошая, не честная, тогда как из девятнадцати присутствовавших лиц только двое стали решительно против подневольного обучения народа грамоте; из ряда остальных комитет слышал голоса за приневоливанье. Председатель, далекий всякой мысли введения насильственного обучения, сочувствуя двум голосам, стоящим за недопущение в дело грамотности обязательного принципа, старался поставить комитету на вид: не лучше ли на время оставить пока этот вопрос нерешенным и обдумать серьезнее, уместно ли принуждение народа к грамоте? Но благодаря Богу и усердию некоторых господ, почитавших вопрос этот давно решенным примерами других государств, дело закончилось теперь же. Обязательное распространение грамотности и приневоливание народа к учению, как я уже сказал, нашло самое живое сочувствие у большинства членов Комитета грамотности. Со всех концов слышалось: “прекрасно”, “полезно”, “иначе нельзя” и т. п. Два голоса, раздавшиеся за распространение грамотности исключительно только свободным путем, были встречены с разных сторон самыми красноречивыми и дополнительными опровержениями. Один из ораторов указал, как на авторитет, на своего соседа, “который 30 лет был учителем в Германии, [155] где принято обязательное обучение и где зато самое большее число грамотных”. Педагог, на которого ссылался говоривший, продолжал в том же тоне, доказывая огромную пользу обязательного учения. Затем третий член, развивая далее эту мысль, старался подкрепить ее фактами такого рода: “что в Германии, где приневоливали народ к обучению, в общественной жизни замечается

удивительная стройность, а в свободной Англии, где не допустили введения обязательного обучения, нередко можно встречать пьяные и подбитые лица” (это последнее слово кажется, было заменено другим, несколько сильнейшим). Все эти доводы так убедительно подействовали на сторонников принудительного обучения русского народа, что они имели уже возможность перейти к изысканию мер, которыми русский народ будет обучаем грамоте по немецкой принудительной системе. Противоречия одного из противников этой системы склонили комитет только к тому милосердию, что приневоливанье предполагалось совершать без вмешательства полиции, косвенным путем, так, например, недопущением неграмотных к таинству причащения (как у лютеран) или недозволением неграмотным вступать в законный брак. Крайняя степень неудобоприменимости такого предложения была причиною совершенного устранения мысли о насильственном обучении. В двух речах комитету представлено, что поощрительные меры не подвигают дела народного образования, точно так же, как преследования какой-нибудь усвоенной народом системы обучения не искореняют ее в народе; что сельские школы, пользовавшиеся полным вниманием и просвещенным содействием благонамеренных лиц, прилагавших неусыпные старания об обучении народа по одобренной правительством программе, далеко не выполнили ожиданий, которыми сопровождалось учреждение их; что в массе русского народа (за исключением раскольников, где грамотность распространена без содействия начальства) грамотные люди составляют только известный небольшой процент, тогда как у наших евреев, школы которых не пользовались никаким покровительством, а в прежнее время даже встречались с известного рода неблагоприятными обстоятельствами, — в настоящее время нет неграмотных людей; что удаление людей от религиозного таинства за безграмотность — вещь совершенно неуместная и неудобомыслимая; что запрещение по той же причине соединяться законным браком поведет за собою, как неминуемое следствие, браки беззаконные, понимаемые у нас в смысле “непозволительных связей”, которые в известной мере преследуются нашим законом. В подтверждение этого последнего возражения приведены примеры из истории русского народа, весьма ярко характеризующие последствия вмешательства власти в устройство брачных связей, и предложен вопрос, кто лучше: безграмотный семьянин, человек надежный для семьи и государства, или обученный чтению и письму развратник? Возражений не было. Второе лицо, отвергавшее обязательное обучение, поддерживая только что упомянутую речь своего предшественника, сделало несколько возражений одному из особенно сочувствовавших немецкому приневоливанию и поставлявшему на вид, что “Германия может хвалиться своим приневоливанием, а Англия не может хвастаться своею свободою”. Возражавший, сознаваясь в недостатке положительных сведений об отношении числа грамотников к общему населению в Англии и Германии и не отвергая, что германская народность способна представлять внешней строгостью своих нравов самое утешительное и поистине отрадное зрелище, считал совершенно несправедливым отдавать этой весьма, впрочем, почтенной стране преимущество перед Англией, где свободный ход народного развития выработал в людях чувство законности и уважения к чужому праву до такой степени, что англичанин носит это чувство не только в своем отечестве, но не забывает его и на земле чуждой. Везде он признает право человека за собою и за ближним. Конечно, не похвально, что англичане дерутся, но, по крайней мере, англичанин, поднимая свой кулак на лицо другого человека, не отвергает и в другом человеке права отвечать ему тем же. Он дерется как человек, по мнению которого кулак может быть противопоставлен кулаку, но он нигде не дерется по праву звания, чина или по праву англичанина, как нередко дерутся немцы, легко усваивающие себе кулачную расправу в стране просвещаемых ими варваров. Председатель И. В. Вернадский, живо сочувствуя мнению лиц, отстаивавших распространение в народе грамотности без всякого приневоливания, путем исключительно свободным, указал на знакомые ему благодетельные последствия английского либерализма и, признавая грамотность немыслимою без народного развития, которое, в свою очередь, немыслимо ни при каком приневоливании, содействовал тому, что комитет наконец постановил: не двигать от себя мысли об обязательном обучении русского народа. Намерение одного из поборников приневоливания продолжать прения по этому вопросу были устранены. Потом был прочитан проект барона Штенделя о необходимости развития в народе охоты к разведению плодовых деревьев, но проект этот общим голосом комитета не принят, на том основании, что распространение в народе всяких специальных познаний одновременно с первоначальным обучением грамоте признается совершенно неудобным. Прочитано письмо, в котором писавший выражает комитету свое сочувствие за его заботу о распространении грамотности в народе без различия происхождения и веры и просит принять от него двадцать пять рублей серебром “на покупку книг”. Подписано: “Леон Розенталь”. Положено: благодарить г. Розенталя от лица Комитета грамотности за его пожертвование. Чтение о методе обучения г. Студитского было отложено за отсутствием г. Студитского. Заявлено о вновь учреждающемся журнале для народного чтения под названием “Грамотей”. Журнал этот с очень широкою программой, исполнение которой, вероятно, потребует от редакции немалых усилий, будет выходить в числе 5 книжек в год, и все годовое издание его будет стоить один рубль серебром с пересылкою. Заседание окончено речью председателя о необходимости близких сношений комитета с воскресными школами и о пользе учреждения в других городах отделений Комитета грамотности.

155

Из слов самого германского педагога видно, что цифра лет, посвященных им принудительному просвещению немцев в их философской родине, несколько увеличена его соседом и должна выразиться числом 23. — Прим. Лескова.

Передавая читателям “Русской речи” сущность этого заседания с точностью, возможною для моей памяти, я позволяю себе высказать несколько собственных мыслей, не оставлявших меня ни в самом заседании, ни по выходе оттуда.

Я не считаю себя достаточно опытным, чтобы опровергать мнение гг. членов комитета о необходимости ограничиваться только начальным обучением народа грамоте, устраняя из первоначальных школ распространение других научных познаний, необходимых в смысле общечеловеческого развития, но я могу по собственному опыту свидетельствовать, что при самом обучении чтению и письму есть некоторая возможность сообщить ученикам много интересующих их общественных сведений. Такой смешанный метод обучения я попробовал ввести в одной из санкт-петербургских школ, где, обучая чтению и письму фабричных работников и работниц, я освободил мой кружок от употребления литографированных прописей и начал учить их письму, приучая списывать себе в тетради то, что я писал для них крупно мелом на черной деревянной доске. Опыт мой совершенно удался и принят в этой школе другими преподавателями. Выгоды этого приема главнейшим образом заключаются: 1) в уничтожении расходов на покупку прописей; 2) в возможности обучать разом большее число учеников, занимаясь исправлением их почерка во время списывания ими с доски, и 3) в том, что у каждого из учеников и учениц остаются тетради, в которых их собственною рукою записаны более или менее необходимые в жизни сведения. Таким образом, я полагаю, что полезнее стремиться соединять с обучением грамоте распространение некоторых научных сведений, а не стараться вовсе изгонять последние из круга первоначального обучения. Здесь есть возможность всегда действовать так, что одно не будет идти в ущерб другому.

Призвание деятелей воскресных школ к сотрудничеству по Комитету грамотности — мера, без всякого сомнения, самая полезная, ибо школьные преподаватели уже довольно близко ознакомились и с народом, и с его способностями, и с его воззрениями на учителей и на науки; но для этого нужно, чтобы Комитет грамотности не назначал своих заседаний по воскресеньям, как это было в последний раз, потому что в воскресные дни преподаватели заняты в школах и не могут быть в комитете, не действуя прямо в ущерб интересам школьников. Лучшим доказательством моего мнения может служить замеченное в комитете 28 мая отсутствие учредителя первой воскресной школы в России бывшего профессора Киевского университета П. В. Павлова. Если заседания Комитета грамотности будут продолжаться по воскресным дням, когда преподаватели находятся в школах, то разумеется, что преподавателей воскресных школ не будет видно в этих заседаниях. Трактаты о мерах распространения грамотности дело очень полезное, но фактическое распространение ее, которое уже ведется в воскресных школах бескорыстными усилиями преподавателей, нельзя оставлять ради словопрений в комитете, несмотря на то, что и прения эти очень интересны и даже, может быть, в некотором роде, поучительны.