Статьи

Лесков Николай Семенович

Сказав это, обратимся к бюджету, именно обратим сначала внимание на исторические качества наших налогов и вообще средств нашей государственной казны.

Зная, какого рода налогами пробиваются в настоящее время западноевропейские казначейства, мы, конечно, не можем, с первого же взгляда, не обратить внимания как на этого рода налоги, так и на те, которые, по выводам современной науки и степени развития западноевропейских государств, почитаются особенно нерациональными, а потому и вовсе почти не принимаются в этих государствах как меры, служащие для получения государственных доходов.

Отстраняя, для необходимой краткости, от нашего обозрения все более или менее случайные, частию второстепенные и третьестепенные доходы, притом предназначенные на покрытие расходов также второстепенных, третьестепенных и в большей или меньшей степени случайных, или временных, или таких, которые относятся преимущественно к областям, присоединенным к коренной России, отстраняя от нашего обозрения доходы, которые названы в бюджете доходами, поступающими из разных источников на определенные расходы, мы остановимся на общей цифре обыкновенных доходов 279352809 руб.,

или, если прибавить к ней цифру дефицита (по нашему мнению, временного и даже случайного, по крайней мере в наибольшей части его, о чем мы и распространимся ниже), то есть цифру 14757889 руб., то мы остановимся на общей бюджетной цифре 294110698 р., или круглым числом, 300000000 р.

Эта цифра добывается нашей казной налогами и мерами, между прочим, двух родов, из которых один мы назовем западным, или западноевропейским, или научным, а другой — восточным, или русским, хотя налоги этого рода взимаются и не в одной России и были в большом употреблении, а частию и теперь еще не вовсе чужды Западу.

К западному, или научному, роду налогов, или средств казны, принадлежат все те, которые в бюджете перечислены под оглавлением пошлин, за исключением, но неполным, конечно, сборов путем откупов, неполным исключением таких сборов потому, во-первых, что в число этих сборов входят акцизные, чисто западные сборы с питий, а во-вторых, потому, что, не будь у нас откупной системы, у нас была бы акцизная система, более или менее подобная той, которая будет введена и у нас с будущего года. Всех таковых пошлин, или доходов, значится по бюджету на сумму 198481075 рублей. Если к ним присоединить следующие доходы: 1) из доходов Николаевской дороги 2000000 руб., 2) из других источников, означенных в бюджете, под рубрикой разных сумм, а также и долговых платежей от разных мест и лиц, всего примерно около 4000000 руб.; 3) чрезвычайных сумм, добытых займом, то есть средством очень употребительным на Западе, 14757899 р., то получим всего

198481075 р.

2000000 "

4000000 »

14757899 "

——

Итого 219238974 р.

А если вычесть из этой суммы сбор откупной, как вовсе не западный, по крайней мере в настоящее время, то есть

123022580 p.

——

To получим. . 96216494 p.

Прибавив к этой сумме около 4000000 р., как таких, которые взимаются чисто западными приемами и обозначены в тех отделах бюджета, о которых не было нами упомянуто и которые показывают доходы казны, взимаемые вообще способами не западными, или научными, мы получим цифру 100000000 р., или 1/3 общей бюджетной цифры.

Итак, остальные 200000000 р., или 2/3 всей суммы, собираются незападными способами, а если исключить из этих 200000000 р. около 100000000 р., собираемых единственно путем откупной системы, столь же мало свойственной России, сколько и Западу, а потому и недолговечной вообще в истории русских финансов, то мы получим три равные (приблизительно, конечно) суммы, общий итог которых выражает общую, приблизительную или примерную бюджетную сумму приходов нашей государственной казны, то есть 300 мил<лионов>.

Теперь спрашивается: почему, несмотря на все совершенные у нас в прошлом и текущем столетии административные реформы, на все знакомство наших государственных людей прежних царствований с западными административными приемами и мерами и на все, наконец, очень часто доходившие до безусловного поклонничества увлечения наших образованных классов Западом, почему, несмотря на все это, и бюджет наш, как все другие, более или менее крупные и знаменательные явления в нашей жизни, носит на себе печать не одного Запада, но и самой России и всех вообще основных элементов ее жизни и духа?

Обыкновенные, по своему умственному развитию, французы, немцы, англичане или русские, мыслящие только по-немецки, по-французски или по-английски, ответят на этот вопрос так: “Это потому, что Россия стоит на низшей ступени цивилизации, нежели западноевропейские государства, и потому в нее еще не проникли все западноевропейские административные приемы и меры и т. п.”.

Нет, господа, ответим мы им, это не так, или, по меньшей мере, далеко не совсем так, а совершенно по другой причине.

Причина такого явления более всего и лучше всего объясняется всею историей России, всей жизненностью и самостоятельностью русской народности, дух которой непоработим окончательно, как непоработима вполне природа вообще человека. Как не могли монголы и другие народы, как не могли бы и никакие Наполеоны вполне и надолго овладеть Россией, по причине крепости, жизненности и самостоятельности, между прочим, и в материальном отношении, русской народности, и по причине как территориальных, так и других условий вообще существования и развития русского народа, так и прежняя государственная администрация наша, при всех усилиях своих перестроить Россию так, чтоб она ничем, по возможности, не отличалась или не отставала от западных государств, не могла справиться в этом отношении с Россией и сначала более или менее бессознательно, как, например, при Петре I и его ближайших наследниках, а потом все более и более сознательно, как, например, с царствования Екатерины II, начала уступать, в большей или меньшей степени и не в одном, так в другом, своеобразным требованиям русской жизни, своеобразным условиям русского быта и т. п. Не случайно после войны 1812–1814 годов и после более или менее важных внутренних событий и вообще явлений в России, с 1812 по 1825 г. включительно, торжественно провозглашены у нас слова: православие, самодержавие и народность как девиз нового тогда царствования. Несмотря на то, что Петр Великий был вполне сын России, до мозолей на руках работал на нее; несмотря на то, что Екатерина II никогда не увлекалась слишком учением западных публицистов, с которыми была в дружеской переписке и которые хлопотали между прочим, чтоб она преобразовала Россию по их теориям; несмотря на то, что первая

половина царствования Александра I озарена, между прочим, именами Сперанского и некоторых других чисто русских по происхождению и в особенности по пламенному стремлению к улучшению быта русского народа, деятелей; несмотря на всю готовность самого Александра I одарить Россию полным благосостоянием и восстановить силы и средства ее к саморазвитию; несмотря на все это и тому подобное, только после борьбы 1812 года и следующих за ней внутренних событий, только с начала царствования Императора Николая I слово народность получило право гражданства, хотя бы только, так сказать, по положительному законодательству, в нашем официальном мире. До этого же времени, если, конечно, не для всех, то для многих или, по меньшей мере, некоторых русских государственных сановников, даже людей очень умных и способных, но проникнутых исключительно идеями и результатами западноевропейской цивилизации, понятие и слово народность далеко не имели надлежащего смысла, могли казаться даже бессмыслицей, и это было даже тогда, когда, благодаря французской революции, наполеоновским порабощениям, тогдашнему романтизму в литературе и новой тогда исторической школе в науке, передовые по образованию люди уже вполне сознавали, что народность — не мечта или тому подобное. Вся история России свидетельствует, конечно, что не было недостатка доброй воли в государственных людях наших последних двух столетий оцивилизовать вполне Россию, то есть продолжать преобразование ее в духе и направлении реформы Петра Великого; но что на каждом шагу они встречали иногда неодолимые тому препятствия не только в степени экономического и всякого другого рода развития России, но и в ее народности, а потому, между прочим, все более или менее уступали требованиям этой народности, хотя, может быть, и делали это не без сожаления. Такая уступка, конечно, приносит им много чести, но не менее того свидетельствует и о силе этой народности. Замечательно притом, что подобные уступки делало правительство, могущественное не только в материальном, но и в нравственном отношении, ибо цивилизация, какова бы она ни была, распространялась по России, в особенности в прошлом столетии, едва ли не исключительно сверху, преимущественно по воле и мерами правительства, что хотя и не всегда вполне сознавали, то всегда видели и вообще веровали в это наши высшие классы и вообще образованные люди, а потому и всегда были более или менее готовы содействовать правительству в этом отношении.

Правда, не одна народность, то есть не одни своеобразные условия духа, быта и жизни вообще русского народа, но и степень его экономического, гражданского и прочего развития ставила преграды административным мерам, более или менее тождественным с теми, которые употреблялись и употребляются на Западе для достижения целей государственной жизни. Но это нисколько не обессиливает значения русской народности и нисколько не оправдывает бессознательного, но сильно у нас распространенного, хотя и нисколько не формулированного, по причине бессознательности, мнения, по которому следовало бы, пренебрегая этой народностью и степенью ее развития в разных отношениях, вводить в Россию все, по возможности, западноевропейские административные меры и приемы. Наши финансы вообще и способы приобретения доходов нашей казной служат одним из основательнейших и сильнейших протестов против такого мнения. Мало того, сама наука, то есть как теория финансов, так и политическая экономия в особенности, а с нею и другие политические науки поддерживают и оправдывают этот протест.

В самом деле, из трех главных и более или менее равных (около 100 мил.) составных цифр нашего бюджета одна столь же мало оправдывается наукой, сколько и практикой вообще, в особенности же бытом России и условиями ее экономического и нравственного развития. Это те 100 м<иллионов>, которые в последний раз в нынешнем году получаются путем откупной системы. Заметим кстати, что этот доход казны есть главнейшая причина как того, что у нас не только в последнее время, но и с самого начала откупной системы быстро растет дороговизна, а с ней и другие затруднения, так и того, что наш бюджет возрос до 300 мил., что было бы еще не столь чувствительно, как ныне, если б одна откупная система не обходилась России, кроме 100 мил., получаемых казной от откупщиков, еще по меньшей мере в 300 мил., не обозначенных и не могущих быть обозначенными в бюджете, но тем не менее вносимых в откупа нашим народом. Как бы то ни было, но существование у нас откупной системы объясняется не народностью, не требованиями финансовой науки, не опытами Запада, а только причинами, о которых мы не станем здесь распространяться. Заметим, однако, что откупа не приносили бы казне, быть может, и 40 мил. в год, если б соблюдались, по отношению к действиям прикосновенных к откупам лиц и последствиям этих действий, все те благие узаконения, которые мы читаем в нашем “Своде законов” и наблюдение за исполнением которых возложено правительством на множество официальных лиц. Вот почему, между прочим, если б у нас не было откупной системы, а была бы хотя акцизная, даже самая дурная, и если б казна получала таким способом только около 25 мил. в год, то и наш бюджет не возрос бы никогда до настоящей цифры своей, и в народе нашем было бы более, нежели теперь, средств к легчайшему для него удовлетворению требований казны. Чтоб удостовериться в основательности наших слов, пусть читатели взвесят хотя только условия своего личного образа жизни, и они придут к заключению, что каждое новое средство к жизни не только служит к удовлетворению существующих и более или менее громко вопиющих потребностей, но и рождает, или по меньшей мере пробуждает, еще новые потребности. Государственные казны, управляемые людьми и зависящие от людей, не составляют вообще исключения из этого правила, что имеет, конечно, не только дурную, но и хорошую сторону, ибо основано на законе природы, на законе необходимого и бесконечного развития жизни, но дающего тем не менее единственно благие результаты только тогда, когда его вполне сознают и вполне разумно исполняют.