Статуи никогда не смеются
Шрифт:
Взобравшись на арку, Герасим как раз укреплял красный флаг с нарисованными мелом серпом и молотом, когда послышался грохот танков. Несмотря на приказ Хорвата спуститься, Герасим остался наверху, ему хотелось первым увидеть советские войска. Ко всеобщему удивлению, грохот шел не со стороны Радны, а из Куртича. «Может быть, русские обогнули город, чтобы не попасть в засаду», — подумал Герасим. Но, повернувшись в противоположную сторону, он увидел несколько немецких танков.
— Немцы!.. Немцы идут!.. — закричал он что было мочи и чуть не свалился вниз.
В этот момент в конце улицы
Неравная борьба длилась недолго. Танки смяли триумфальную арку и трибуну, украшенную красными полотнищами…
Торговцы торопливо спускали железные шторы. Меньше чем за полчаса улицы опустели. Только несколько венгров, ярых националистов, увидев рядом с немцами венгерские части, вышли на улицу со своими знаменами. Словно по мановению волшебной палочки, в центре города уже опять висели флаги со свастикой.
Примарь сидел, запершись, в зале заседаний. Услышав лязг танков, он спрятался под стол. Потом, когда раздались звуки немецкого марша, он вылез & подошел к окну. «Немцы! Господи, господи!..» От радости он не знал — смеяться ему или плакать; открыл окно и высунулся наружу. Видя, что его не замечают, он начал кричать: «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!», пока какой-то танкист не направил на него автомат. Послышался сухой треск автоматной очереди, примарь доктор Еремия Ион всплеснул руками, как будто хотел обнять всю моторизованную колонну, и упал с третьего этажа. Какой-то субъект, находившийся поблизости, освободил его от ручных часов (все равно ведь они ему теперь не нужны!), потом, не желая останавливаться на полпути, с невероятной ловкостью снял с него туфли.
У вокзала видели труп железнодорожника; мигом распространился слух, что эсэсовцы убивают всех, кто носит форму. Почтальоны, вагоновожатые и полицейские сразу же переоделись.
В городе было объявлено осадное положение.
7
Вечером того дня, когда немецкие войска вступили в город, весь партийный актив собрался у Суру. Не было только Трифана.
— Паску убили, — сообщил Суру. — Он лежит перед зданием полиции.
Все замолчали. Сидели вокруг стола, притихшие, погруженные в невеселые мысли. С улицы доносились выстрелы. Хорват подошел к окну, потом предложил Фаркашу и Суру пробраться в Радну навстречу советским войскам, чтобы предупредить их о положении в городе. Хотя и неохотно, Фаркаш подчинился. Он попросил только отправить их с Суру порознь, чтобы в случае ареста не провалиться обоим.
— А мы, — указал Хорват на себя и остальных, когда дверь за Суру и Фаркашем закрылась, — мы организуем сопротивление. — Он говорил так спокойно, словно предлагал посмотреть футбольный матч.
Бэрбуц, стоявший у окна, покачал головой. Герасим подумал: «А что еще нам остается…» Потом вспомнил Паску. Лежит вытянувшись на мостовой и уже никогда не сможет предъявить счет примарю за пощечину, которую тот влепил его отцу…
Хорват прервал ход мыслей Герасима.
— Когда стемнеет, достанем оружие.
Он не
— Кто умеет играть в шестьдесят шесть?
Никто не ответил. Герасим не умел. Бэрбуц все еще сидел у окна, спрятавшись за занавесками, и задумчиво смотрел на улицу. Албу покачал головой, в знак того, что не умеет. Он был бледен, все время потирал руки и боялся заговорить, чтобы не выдать волнения.
— Ничего, что не умеете. Я научу вас. Ты, Бэрбуц, можешь остаться у окна, смотри, что там происходит. Так… Слушайте внимательно… Вот, каждый получает по пять карт…
Албу, хотя он и с трудом разбирался в новой для него игре, необычайно везло: он выиграл пять раз подряд. Боясь, что остальные рассердятся на него, Албу сбрасывал тузы и козыри, но, как нарочно, все равно выигрывал. У него дрожал подбородок, он мигал часто, как сова.
— Плутуешь, — пошутил Хорват.
Албу вскочил и поклялся, что играл честно.
— Я честный человек, ей-богу!
Хорват с досадой бросил карты на стол и зло сказал:
— Ты глуп, если не понимаешь шуток…
Албу опустил глаза, как девушка, которую пристыдили. Около девяти Хорват и Бэрбуц отправились на разведку. Албу спокойно подождал несколько минут, потом подошел к Герасиму:
— И ты тоже думаешь, что я плутовал?
— Ты до сих пор не понял, что Хорват пошутил?
— Мне не нравятся такие шутки… В карты я всегда играю честно. — Не зная, что еще сказать, он сел у окна и принялся чистить ногти. Герасим посмотрел на него с жалостью.
Разведчики вернулись только часов в одиннадцать и привели с собой лейтенанта Вику, связного партии в местном гарнизоне. Вику волновался, ломал свои тонкие пальцы и, когда начинал говорить, все время мигал, словно ему мешал свет.
— Восемь наших рот отступили к Радне, — объяснил он Хорвату. — Было бы глупо принимать бой здесь, на равнине. В Радне унтер-офицерским училищем воздвигнуты укрепления, и там при разумном командовании можно остановить немецкое наступление в ущелье Муреша, закрыв путь к Деве. — Он провел пальцем несколько линий на скатерти, точно перед ним была карта генерального штаба. — В городе осталось человек десять военных, они должны помешать немецким войскам получить подкрепления и боеприпасы. Сегодня во второй половине дня мы провели заседание и наметили первые объекты своих операций. Нужно взорвать мосты. Железнодорожный, около депо, и мост через Муреш.
— А где взять взрывчатку?..
— Мы спрятали ее в двух местах. На чердаке одного дома в Шеге, у родителей моего товарища. Это наиболее доступный склад. Другая часть закопана.
— Надо бы принести ее сюда, — предложил Хорват.
— Неплохо было бы иметь взрывчатку под рукой, Герасим добровольно вызвался доставить взрывчатку. Вику дал ему нужные указания, потом отобрал у него пистолет. Герасим хотел воспротивиться, но ему объяснили, что это делается для его же безопасности. Впрочем, он быстро согласился. Не успел он отойти и двадцати шагов от дома Суру, как его остановил немецкий патруль. Пришлось поднять вверх руки и ждать, пока маленький толстый немец обыщет его.