Статуи никогда не смеются
Шрифт:
Дверь открылась, и на пороге появился Василикэ Балш в сопровождении комиссара Бузату.
— Я привел его, господин начальник.
Албу встал из-за стола и подошел к Балшу, зная, что в форме он выглядит и выше и внушительнее. Некоторое время Василикэ с любопытством смотрел на него, потом улыбнулся смущенно и несколько испуганно. «Он совсем не изменился, — отметил Албу. — Вот также улыбался он и тогда, на чердаке собора. Как капризна судьба! Оба мы начали с подвала крепости и оба оказались в одном и том же учреждении. Только в разных ролях».
— Ты
Албу наморщил лоб. Краешком глаза он посмотрел на Бузату. Тот понимающе улыбнулся. У Албу вся кровь прилила к лицу.
— Что это за человек? — спросил Албу, повернувшись к Бузату.
Бузату вздрогнул. Вытянулся по стойке смирно.
— Василикэ Балш, товарищ начальник. Арестован за попытку тайно перейти границу. Человек, о котором я вам докладывал сегодня утром. Он утверждал, что знаком с вами.
— Я вижу его в первый раз.
Василикэ Балш окаменел. Пристально посмотрел на Албу, чтобы убедиться, не ошибся ли он случайно. Нет. Это был тот самый трусишка. Ведь они вместе с ним просидели три дня в одной камере.
— Но мы сидели в крепости…
— Меня не касается, где ты сидел, — перебил его Албу. — Меня интересует только то, что ты был на границе. Ты сказал, что мы знакомы… Хорошо, тогда, может быть, тебе знакомо и это? — И он ударил его кулаком в висок.
Василикэ Балш прислонился к стене, удивленно посмотрел вокруг и услышал приглушенный, словно доносящийся из соседней комнаты, пронзительный смех Бузату. «Как же это рн не узнает меня?» Он хотел что-то сказать, но в это мгновение Албу ударил его нотой по колену. Он почувствовал резкую боль в одном колене, потом в другом. У него вырвался крик.
— Замолчи, — набросился на него Бузату. — Орать здесь, в кабинете товарища начальника, компрометировать его?! Замолчи! Слышишь? — и он ткнул его кулаком в лицо.
Василикэ Балш скользнул вдоль стены, сжавшись, как меха гармони.
Придя в себя, он оторопело обвел взглядом комнату. Вначале он не понял, где находится, потом, увидев за столом Албу, вспомнил все. Он хотел встать, но эта попытка причинила ему острую боль. Язык у него стал клейким и распух.
— A-а, ты очнулся, господин Балш? — услышал он голос Албу и вздрогнул.
Албу подошел к нему и присел на корточки.
— Хочу дать тебе совет, дорогой Василикэ. Не говори больше никому, что мы знакомы… Так как это тебе ничего хорошего не принесет… Зачем ты хотел перейти границу?
— Потому что здесь мне тошно стало с такими, как ты, — иронически прошептал Балш. — Мне надоело, и я устал.
— А твой попутчик, Перчиг? И ему надоело здесь?
— Не знаю.
— Вот что, Василикэ. Мы ведь с тобой знакомы, даже, пожалуй, приятели. Я отпущу тебя, если ты кое-что мне скажешь. Перчиг — это человек барона. С какой целью он хотел перейти границу? Если скажешь мне это, ты свободен.
— И ты мне дашь тридцать монет?
Албу
— Я спрашиваю тебя в первый и последний раз. Учти это, дорогой Василикэ. Впрочем, чтобы тебе было не так грустно, скажу тебе, что ты принят за шпиона. У тебя обнаружен ряд очень важных документов. Тебя сам черт не спасет. Даю тебе три минуты.
— А чем ты мне гарантируешь, что, если я скажу, меня не будут считать шпионом?
— Своей дружбой,
— Ты просто свинья… но делать нечего. Все равно придется сказать — зачем тебе и его бить? Он переправляет доллары для барона.
Албу встал.
— Стало быть, переправляет доллары для барона.
Он пошел к окну, улыбаясь. Василикэ Балш тоже встал и прислонился к стене. Сказал:
— Я надеюсь ты человек слова, Якоб. Человек слова, говорю я.
Албу повернулся к нему.
— Да. Иди. Умойся и убирайся. Ты свободен.
2
— Ты ждешь кого-нибудь? — спросила Клара и не дожидаясь ответа, бросилась в кресло, зевнула.
— Да, доктора Молнара.
— Опять он придет? — сморщилась Клара. — Знаешь, папа, мне жаль тебя. С некоторых пор ты встречаешься со столькими идиотами…
Вольман нежно посмотрел на нее.
— Да, Клара. Со столькими идиотами…
Они пообедали в маленькой столовой, обитой вишневой парчою с мягким блеклым рисунком: кольца, кольца, симметрично расположенные, как восточная вязь. Здесь им было приятнее обедать, чем там, в большом холодном неуютном зале, где по углам прятались тени. После смерти Анриетты они старались не бывать в большом зале: Вольман потому, что там находила себе приют Анриетта во время припадков, а Клара просто потому, что зал ей не нравился.
Вольман спокойно курил, выпуская мелкие колечки голубоватого тяжелого дыма, пахнущего розами и инжиром.
— Что ты делаешь сегодня вечером, Клара?
— Скучаю.
— Как всегда, — прошептал он с упреком. — Жаль, ты ведь так молода.
— Ты тоже не стар, папа. Труда сказала мне вчера, что ты очень хорошо выглядишь. Все мои подруги влюблены в тебя.
То же говорила и Анриетта. Это была ее навязчивая идея. Она ревновала его даже к горничным, допытывалась, нравится ли им барон, и при малейшем подозрении увольняла. Случалось, что Вольман удивленно спрашивал:
— Где Луиза? Я давно ее не видел.
— Уже два месяца, как я ее уволила. Она воровка.
— Воровка? Вот бы не подумал. А Белла?
— И Белла воровка.
— Значит, ты и ее уволила?
— Да, мой дорогой. Она воровка и нахалка.
— Папа, что ты думаешь о Труде?
Вольман вздрогнул:
— О Труде? Это толстушка, которая все время смеется?
— Папа, ты невозможен. Это Матильда. Труда такая же высокая, как я. Ты несколько раз говорил с ней. Ты сказал даже, что она умная девушка.