Статус неизвестен

Шубин Юрий Алексеевич

Медленно поворачиваясь вокруг себя настоятель осенил крестом рассекающим все стороны света. Исполненный сознанием собственной важности он слишком давно был рукоположен в сан чтобы переполняться энтузиазмом по пустякам. Седовласый старец ступил на откидную, расшитую потускневшими блестками, ступеньку. Алтарные мальчики подоспели, любезно поддержав его под локти. Несмотря на все старания оцепления народ поднапер и чуть чуть подступил к отцу-настоятелю поближе. Люди тянулись к тяжелому серебряному кресту с аметистами, на конце богато украшенного посоха, чтобы прикоснуться к нему губами. Выставив ладонь вперед старец мягкими пассами легко усмирял неистовство толпы.

Некоторые пытались припасть к порхающей длинно палой руке настоятеля.

Унизанные перстнями пальцы напоминали перетянутые хомутами проржавевшие трубы.

Отец-настоятель спрятал руку в карман подрясника и мягко ступая пошел вперед к "Некрополю воятеля", скользя полами многослойной одежды по храмовым плитам. Он опирался о посох соблюдая важность в каждом движении. Благородный металл на пальцах звякал о резную рукоятку. Аметисты на посохе дробя разбросали на мелкое киноварь искрящихся бликов, заковав праздничность в некое созерцательное остолбенение. Собравшийся народ млел в оторопи, внимая пышной обрядности праздника. Людской поток равнинной рекой неспешно сопровождал движение процессии.

С необыкновенным единством шумное многолюдье выбритой опушкой расступилось открывая аспидные плиты предвходья. Лепное узорье больших рельефных балясин над коричневым базальтом черной арки склепохранилища находилось под зданием хомодермического конструирования, куда и направлялось шествие прихожан, священнослужителей и пилигримов. Обретая свой собственный гул площадь продолжала звучать беспокойно и выжидательно.

Отец-настоятель застыл в коротком шаге от широких, частых ступенек лестницы, погруженных ниже уровня площади. Заканчивающихся высокими сводчатыми дверями под черной радугой арки. Густой, торжественный и громогласный голос отца-настоятеля трубой прогремел, заставив все иные движения приутихнуть и проявить на лицах печать почтения:

Творец созидающий!

Души вдыхающий и всем управляющий

В нас сияющий

В купе все миры освещающий

От света твоего рожденные

И тобой наполняемые

Ожидаем волю твою ...

Борясь с тошнотворной слабостью и быстро наступающей усталостью Парс приподнял тело и вновь упал на локоть. Будто сырость темницы размочила в нем стержень.

Никола и Иллари напоминали побитых лишаем котов, наблюдающих из подвала с каким восторгом, какой силой и радостью переполнялось многолюдье улицы.

Слабость в коленях Парса была такая, что он по нужде подняться не мог. А тут встал. Распрямился, словно до того сломанный в нескольких местах. Опасно кренясь на бок он пересек камеру и поднялся на каменную скамью, утвердив негнущиеся ноги между Иллари и Николой. Площадь была слишком освещена для привыкшего к полумраку. Волглый оконный проем, с в кракелюр расплющенным меж двумя восприятиями

ангелом, полыхал, выкалывая глаза вязальными спицами лучей.

Иллари подвинулся стараясь не видеть искромсанного лица Парса, различая лишь его костяную улыбку как наставление по свирепой экзекуции. Сам то он был похож на ожогового больного. Парс сопел прямо за его плечом, опираясь только на сырую кладку стены под окном. По его лицу казалось, что он вот-вот даст волю своим эмоциям и не то засмеется, либо, наоборот, загрустит и расплачется.

Что нам не понятно - то нас не трогает, не задевает, но даже космодесантники понимали что заглядывают за потустороннюю грань и зрят могущественную волю Создателя. Пропуская сквозь себя проливающийся вечный свет.

Оглушительный бас, как у хороших башенных часов с боем, продолжал звенеть ритмично и прочувствованно. Речь седовласого старца в кипельно-белой рясе была обречена на оглушительный успех:

Возврати через смерть близких наших

Прошу о милости устами мертвых

Верни жизнь в неизмеримость текущего

Величеством доброты своей

И помоги нам немощным

Отец-настоятель с превеликой торжественностью красноречиво стукнул об гульбищенские плиты резным посохом и его густой одинокий глас взмыл, завершив пышную речь настоятеля:

Дивны дела твои, Господи!

Подиви нас и после!

Собравшиеся вокруг священнослужители заголосили исполняя помесь панегирика с экзорцизмом (прощальные слова по умершим с отчиткой изгоняющей из тел бесов). Усилившийся колокольный перезвон благоволя указывал верную дорогу запоздавшим душам.

Два цепных ворота разъяли, раздвинули высоченные, точно из камня высеченные, дверные створки. Особенно громко и жалобно всхлипнула чья-то вдова, комкая от переживания подол верхней юбки. Противно подпели дверные петли.

На всякий случай Иллари казалось, что он видит ... ощущает ...

В разводящей двери щели темной чащей чернело стоячее ...

Даже отесанные камни в сей миг ощущали как время течет сквозь, укрощая тебя каждой новой секундой. Тени, прижатые почти отвесно к домам, казалось, тоже шагнули вперед заглянув ...

Склепохранилище наполнялось мутным серым светом, которого внутри явно не доставало.

И тишина стояла и люди, пытаясь получить ответ на вопрос-мебиус: есть ли смерть после жизни, если жизнь после смерти есть.

Признавая некую меру условности происходящего Иллари, перебирая пальцами скользкие перья решетки, вдруг спросил Николу:

– А если раньше ... не в нужную минуту открыть, а до того ... ?

Никола посмотрел так, чтобы всякий человек поежился:

– Никому не зрить удивление мертвых. Даже воздух там не стоит тревожить. Поверь мне на слово,- в его взвинченном голосе звучали предупреждение и угроза, а в глазах полыхал священный экстаз.