Ставка на выбывание
Шрифт:
— Господи, какой ужас… уму непостижимо… — не сдержавшись, выдохнула Мария.
— Мой отец был очень умным человеком. Он хорошо понимал, что большие деньги вызывают большую зависть, Машенька. Большие деньги — большие проблемы. Еще он понимал, что, кроме него, никто меня не защитит. Никто обо мне не позаботится, если с ним что-нибудь случится.
Юдин крупно просчитался, когда решил, что признание меня невменяемым позволит ему хоть как-то управлять моим состоянием. Весь мой капитал пропущен через многоуровневую систему трастовых фондов. Но Станислав Игоревич этого не знал. Чтобы добраться до этих денег, нужно завалить человек сто пятьдесят,
Если «Гросс» отойдет государству, то в наших бизнес-структурах начнется нехилый передел. Это никому не нужно. Олигархия не хочет терять своих позиций. Сейчас мы используем государственную власть в своих интересах. Вот ты, Машенька, выращиваешь цветы. А я выращиваю людей.
Адвокатов, юристов, судей, депутатов… Могу вложить в человека деньги, поднять его по карьерной лестнице до нужного уровня и ввести в нужную мне структуру, где он пожизненно будет защищать мои интересы. Я не даю взяток, не угрожаю, я плачу людям зарплату, и они работают на меня там, где мне это нужно.
— Как же тебя отпустили? Как ты оттуда выбрался?
— Не очень легко управлять такой корпорацией, как «Гросс». Вдвойне тяжелей, когда она тебе не принадлежит. Юдин переоценил свои возможности, в компании возникли проблемы. Нужно было вывести из моего фонда очень крупную сумму и ввести ее в «Гросс». Но траст именной. Распоряжаться деньгами могу только я. Мое имя, моя подпись, и никаких других случаев. Юдин быстро понял, что я нужен ему вменяемым, и вытащил меня. Изображал желание помочь, заботу и переживание. Говорил, что всё было только для моей пользы.
— Ничего себе польза…
— Я согласился перекинуть деньги с одним условием.
— С каким?
— Потребовал, чтобы меня ввели в совет директоров. Нужно было как-то обезопасить себя.
— Он согласился?
— У него не было выбора. И времени, чтобы изыскивать средства из какого-то другого источника, слишком большая нужна была сумма. Или я в совете, или «Гросс» не получает ни копейки, а Юдин получает крупные неприятности.
— А что потом?
— А потом главной моей задачей стало определить, кто мне друг, а кто враг. Юдин ввел меня в совет. Думал, на три дня. Конечно, числился я там номинально и много лет не принимал в работе никакого участия, но своего добился. Пресса зашумела. Новость о том, что Бажин-младший в восемнадцать лет вошел в наблюдательный совет корпорации, прогремела на всех углах. До этого Юдин пытался меня изолировать, а тут внимание плотно сосредоточилось на моей персоне, и это связало ему руки.
— Как ты мог общаться с ним после всего этого?
— Нужно было.
— Виталя, — несмело попробовала выразить свои сомнения Маша, — если он такой коварный и подлый человек… почем он меня просто не убил? Он же мог это устроить?
— Зачем ему тебя убивать? Ты ему не нужна. Ему нужен я. И мои деньги. Твоя смерть ему ничего не даст. Разве что сделает из меня неуправляемого зверя. Ты мое больное место. Мое слабое место. То, за что я всегда переживаю, и он с удовольствием по тебе бьет и радуется каждой моей потере. Когда-то Юдин был очень близок к своей цели, он уже почти взял всё в свои руки и теперь никак не может признать, что проиграл. «Гросс» принадлежит мне по праву. Я ничего ни у кого не отнимал. Это компания моего
— Да, я это поняла. Он с таким удовольствием мне всё рассказывал. Смаковал каждое слово. Поэтому я ему не поверила. Добра не так желают, — почти прошептала и замешкалась.
Кажется, мало ему сказала. Что-то еще нужно добавить, но Виталий такой далекий и чужой. Будто не ее. Да и у самой в голове каша, никак не собраться с мыслями.
— Всё, Манюня. Теперь ты знаешь всё. Никаких тайн у меня больше нет. Я здоров и адекватен. И ребенок у нас родится здоровый. Когда он родится и получит имя, я сделаю то же самое, что когда-то сделал мой отец. А сейчас тебе надо успокоиться. Пойдем. — Встал из-за стола.
— Куда? — Мария поднялась вслед за ним.
— В спальню. Ты сейчас умоешься, а потом ляжешь в кровать. Выспишься, отдохнешь и не будешь больше думать ни о чем плохом. Позже мы можем еще поговорить, но на сегодня достаточно.
Бажин уже подошел к двери, но Маше захотелось его остановить. Показалось, что они не договорили. Будто оборвались на полуслове.
— Я раньше в некоторых моментах тебя не понимала. А теперь начинаю понимать…
— Вот и хорошо, — отозвался равнодушно, — я тоже думаю, что этот разговор сотрет между нами последние противоречия. Не навязывай мне ярлыков, и все будет хорошо. Я просто человек. Со своим опытом, со своими знаниями. Это единственное, что тебе нужно понимать.
— Как ты после всего не стал… циником, — подобрала самое мягкое слово из всех возможных. — Это так ужасно…
— Ужасно, что я не стал жестокосердечной тварью? — усмехнулся.
— Нет. Ужасно, что всё так произошло.
— Циники — это глубоко несчастные люди, уверенные, что только они знают какую-то особенную правду о жизни. Поэтому я не циник, но реалист. Я тоже кое-что об этой жизни знаю. У реалиста есть шанс на счастье, а у циника — никогда. Мы все хотим счастья, любви, хотим быть кому-то нужными. Отрицать это — трусливо лицемерить. Ненавижу лицемеров. И не люблю тратить свои силы впустую.
— Я тоже ненавижу лицемеров. К сожалению, они проявляют себя не сразу. Поэтому я часто ошибаюсь в людях.
Не нравилась Маше холодность, с которой Виталий говорил, хотя желание поскорее закончить разговор было вполне понятным.
— Когда некоторое время живешь без просвета, без будущего, а потом выходишь на свет, ощущение жизни меняется. Оно, меняется, Машенька, неотвратимо и безвозвратно. В каждом прожитом дне потом находишь свою ценность, особенно, если имеешь возможность делать то, что хочется, то, что нравится. Две жизни не прожить. Еще никому не удавалось прожить две жизни. Только почему-то не все это понимают. Я понимаю.
Поэтому хочу много успеть. Тебе надо отдохнуть, — твердо закончил и, подхватив ее под локоть, вывел из кабинета.
Мария беспомощно подчинилась, и они направились в спальню. Пока поднимались по лестнице, Бажин ни на секунду не ослаблял хватку и всё пытливо заглядывал ей в лицо.
— Ты успокоилась?
— Да, — подтвердила растерянно.
— Ты сейчас сделаешь, как я говорю, и не будешь со мной спорить. Хорошо? — внушительно сказал, словно почувствовав ее сомнения.
— Только я сначала в душ… хочу смыть с себя всё это.