Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Разумеется, любимая…
Он взглянул ей в глаза.
– Я даже могу представить, что ты ему написала!
Критянина передернуло от гнева; но он опять совладал с собой. Феодора принадлежала ему, теперь – окончательно; и, конечно, его смелая, твердая сердцем русская жена попросила патрикия держаться от них подальше. Патрикий и сам понимал, что иначе нельзя.
Феодора встала из кресла и обняла комеса; Леонард взял ее на руки и сел, посадив подругу себе на колени. Наедине она не смущалась этим и не ощущала это унижением. Он был для нее как живой трон для морской царицы.
– Скоро мы уедем
Посмотрел ей в глаза.
– Слышишь?..
Феодора смогла улыбнуться.
– Да, конечно.
Можно ли ручаться не то что за следующий день - даже за следующий час своей жизни?
Больше, за все время гостеванья у Гавросов, ничего неожиданного не произошло – Констанция по-прежнему держала себя с ледяной вежливостью, но это было лучшее, чего следовало ждать от этой патрицианки; даже собственный муж не мог ее урезонить, потому что не имел над нею в этом власти. Констанция не выходила за рамки приличий, безупречно выполняя обязанности хозяйки; и здесь, в Риме, за нею стояла вся сила ее семейства и ее религии.
Мелетий после первого неудачного обеда вызывал гостей на разговоры о своем прошлом, о войне и падении Города – но что мог, в таком виде, как мог, Леонард ему уже поведал; гораздо охотнее комес разговаривал о своих странствиях и других странах. Эти рассказы с благосклонным интересом слушала даже Констанция. Когда жены не было, Мелетий заводил с гостями и философские беседы, в которых принимала участие Феодора; московитка делала весьма осторожные замечания, которые касались старых признанных философов. Среди греков оставалось много свободомыслящих: но их свободомыслие, вращавшееся вокруг известных учителей античности, не было чем-то новым или потрясающим. И философы даже в Риме могли существовать, пока держались только своих, - весьма осторожно выбирая знакомства, оставаясь зажатыми в тесном кругу, - и не пытались заражать своими идеями добропорядочных прихожан церкви.
Безусловно навлечь на себя беду, как среди фанатиков, как и среди мыслителей, могла только русская женщина-философ, выступив со своим собственным учением…
Феофано не выходила более ни к общему столу, ни к общим беседам – как решил для нее Мелетий, вовремя обезопасив такой любезностью и Феофано, и себя самого. Феодора молча страдала за подругу: которая, в таком уязвимом положении, не могла теперь сердечно говорить ни с нею самой, ни с отцом своего ребенка. Марк, удаленный от госпожи, должно быть, мучился еще больше.
И шел уже пятый месяц ее тяготы – скоро положение Феофано станет заметно посторонним: Феодора подозревала, что, несмотря на разлад между супругами Гаврос, который посеяло их появление, - а может, и благодаря этому разладу, - Констанция установила слежку за ними всеми. Сколько возможностей увидеть гостью во время купания, в постели, в другие неудобные минуты!
И Феодора страшилась про себя, что Констанция могла раскрыть их. Византия всегда тесно сообщалась с Италией – а в черные годы корабли между Восточным и Западным Римом ходили особенно часто; и наверняка Гавросы слышали о Феофано. Хотя с Леонардом никто из хозяев о лаконской царице не заговаривал. Уж не потому ли, что оба догадались, кого принимают у себя?..
Стало с
Они прожили у Гавросов три недели – Фома Нотарас больше ни разу не написал жене и никак не дал о себе знать; может быть, такое влияние оказало на него ответное письмо Феодоры. Заокеанские враги тоже притихли. Леонард сразу дал знать о Валенте в Венецию, оставшимся там людям, - и они были настороже, но никакой опасности больше не заметили.
Леонард с торжеством объявил своему семейству и своим товарищам, что можно переезжать под Анцио: новый дом, последний дом, ждал их.
* Главный административный орган Ватикана и один из основных в католической церкви.
* Итальянская средневековая знать, как и римская, называлась патрициями.
* Реальная патрицианская фамилия Италии, восходящая к V веку н.э.
* Слова из древнейшего христианского гимна (Евангелие от Луки, песнь Симеона Богоприимца, встретившего Святое Семейство в храме, куда принесли младенца Иисуса).
* Новый Завет (Евангелие от Иоанна).
========== Глава 136 ==========
Когда гости уже собирали вещи, Мелетий отозвал Леонарда в сторону - для разговора, который оба давно предвосхищали. Атриум был пуст – снаружи, даже в крытом дворе, было жарко, и друзья устроились на бортике облицованного зеленым мрамором бассейна, из которого веяло прохладой: проточная вода, поступавшая по одной трубе, убегала в другую.
Леонард, сложив на груди обнаженные руки, - он снял верхнее платье, - внимательно смотрел на Мелетия. А тот долго глядел на героя, поглаживая подбородок, - и наконец усмехнулся и покивал: с полнейшим пониманием всего.
– Бедный мой Одиссей*, - сказал старый киликиец. – Ты наконец-то нашел дом после бесконечных странствий – и там тебя тоже поджидают враги? Или ты Гектор, которому досталась Елена вместо Андромахи? Царицу амазонок, - при этих словах Мелетий понизил голос, - ты уже привел под стены Трои царице на погибель.*
Леонард долго смотрел на Мелетия, лицо его не меняло выражения, - потом едва заметно кивнул.
– Да, - сказал красавец комес. – Я знал, что ты давно знаешь… и, пожалуй, был глупцом, рассчитывая скрыться хоть где-нибудь, - вдруг рассмеялся он. – Может ли Гектор прятаться как вор – и удастся ли это ему, даже если герой струсит?
Леонард отвернулся. Ветер, вдруг ударивший друзьям в спины, бросил черные блестящие кудри ему в лицо, отдув их с мощной шеи.
– Я все же надеюсь хоть сколько-нибудь еще прожить на свете, - сказал Леонард. – Продержаться достаточно… нет, просто надеюсь защищать мою Феодору и ее детей сколько смогу.
Мелетий кивнул, не сводя глаз с критянина: он, конечно, давно знал и то, что Леонард не отец детям Феодоры.
– А потом что? – спросил он. – Предположим, что ты… что будет с твоими женщинами и детьми, когда тебя убьют?