Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Дарий посмотрел на морехода с восхищением. Можно, конечно, было строго осудить то, что Леонард Флатанелос воровал сокровища своей родины, - но ведь без его ума и рук эти сокровища так и остались бы неотрытыми! А теперь, может быть, попадут к настоящему ценителю!
Они немного помолчали, вкушая вино и предвкушая новые радости и тревоги впереди. Потом Дарий спросил, где Леонард побывал прежде Крита. Комес коротко рассказал, что плавал в Испанию, которая, как известно, была очень богата золотом, почти не бывшим в употреблении. Но о путешествии в Испанию он говорил неохотно – Дарий догадался, что там
– А после Крита я нашел путь к вам, - улыбнулся Леонард. – Мой долг помочь тем, кто нуждается больше! А господин Дионисий может мне помочь найти покупателей на мой товар!
Дарий кивнул: он давно знал о подарке, поясе амазонки, который Дионисий подарил Феодоре. Эта древняя вещь попала к его дяде именно от такого ценителя.
Может быть, критские богатства, проданные здесь, в конце концов достанутся туркам… даже наверное, так. Но ведь комес не собирается расставаться здесь со всем, что добыл. И немало, конечно, Леонард Флатанелос думает достать и в самой Морее: пользуясь своими преимуществами образованного – и очень смелого человека.
Вскоре комес поднялся – выпил он мало, потому что, как понял Дарий, отличался воздержанностью во всем. Леонард хотел уйти – может быть, опять одолела слабость и ему понадобилось прилечь; но Валентов сын остановил героя прямым вопросом.
– Господин, ты хочешь помочь кому-нибудь из нас бежать? Или всем нам?
Глаза Леонарда потемнели. Может быть, он уходил как раз затем, чтобы избежать такого вопроса.
– Да, - наконец сказал критянин; он положил руку на плечо молодого македонца, а потом вдруг пошатнулся и навалился на Дария: тот стиснул зубы, но устоял.
– Да, - повторил Леонард, выпрямившись и освободив Дария от своей тяжести. – Но кто побежит со мной, еще не решено… мы еще не раз это обсудим все вместе!
– Конечно, - сказал Дарий.
Он понимал, что пока Леонард в таком состоянии, до осуществления плана побега – каков бы тот ни был - еще далеко.
Комес ушел… а Дарий вдруг спохватился, что так и не расспросил его о брате, Софии и о всех остальных. Но Дионисий остановил его – он сам подробно пересказал племяннику то, что уже в подробностях знал от Леонарда.
Дарий слушал, радовался… и боялся радоваться. Леонард сказал верно – боги очень изменчивы.
– Как я рад, что у Феофано наконец появился сын, - сказал Дарий, услышав об этом. – Она хотела сына больше всего на свете!
Дионисий покачал головой.
– Нет, Дарий, не больше всего. Когда-то Метаксия Калокир была матерью, которую смерть детей заставила возненавидеть свет… но только благодаря тому, что погибли ее двое старших сыновей, она и стала тою, кем стала, - матерью всей империи, последней лаконской царицей…
– Это ее дитя тоже погибло, - грустно усмехнулся Дарий. – Надеюсь, Леонид успеет стать мужчиной!
Старший и младший Аммонии помолчали, сцепив руки и склонив головы. Потом Дионисий сказал:
– Мне сейчас пора к жене… а ты иди спать. Вижу, что тебе тоже нужен хороший отдых.
Он улыбнулся, блеснув зубами под черной полоской усов, - на мгновение сделавшись очень похожим на Валента, хотя всегда был основательнее и надежнее
– Завтра с утра ты мне расскажешь, как дела в твоей семье.
Они встали с места – Дарий поклонился, потом они обнялись. Потом Дионисий ушел, а Дарий остался в раздумьях. Он умылся и лег в постель, но долго еще ворочался с боку на бок, хотя и вправду сильно устал с дороги.
Когда он уснул, ему приснился Мардоний со своим русским евнухом: Дарий проснулся от неожиданности, с сильно бьющимся сердцем. Сон был такой, что Дарий смутился. Хотя, конечно, он понимал, что ничего подобного быть не может… он узнал русских людей и этого московита.
Но, возможно, он мало знал собственного брата?
Дарий погрозил далекому Мардонию кулаком и заснул снова: теперь крепко, без всяких видений.
Мардоний написал из Рима через шесть дней после первого письма – должно быть, сел за бумагу, как только получил такую возможность.
Написал он Микитке, зная, что тот расскажет об этом всем – конечно, то, что предназначено для чужих ушей.
Сын Валента писал подробно; несмотря на то, что ему, как всякому юному мужчине, хотелось перескакивать через все незначительные события, как через препятствия на коне, - сразу переходя к главному. Но он приучил себя рассказывать о своей жизни обстоятельно, разговаривая и переписываясь с другом. К тому же, македонец прекрасно понимал, как важны могут оказаться в таком предприятии все мелочи.
Мардоний рассказал, что Мелетий поселил его у себя: Констанция осталась очень недовольна, но его одного терпеть ей, конечно, было легче, чем целую ораву еретиков. Впрочем, было похоже, что жена Мелетия смирилась с тем, кого готовили в женихи ее родственнице, - Мардоний ведь мог и не понравиться ее семье! Очень многое в нем могло не понравиться! Начиная с того, как он беден, - и кончая тем, что он беглый грек православной веры!
На другой день после того, как они приехали, Мардония повели представлять родителям невесты, которую звали Рафаэлой: она была третьим ребенком в семье, из семи детей, и второй дочерью из четырех. В Италии, а особенно в Венеции и Флоренции, знакомиться с благородными девицами можно было весьма свободно – конечно, тем, кто сам принадлежал к кругу знати: Мардонию это предстояло еще доказать. Но, разумеется, сам он говорить за себя не мог: оставалось положиться на Мелетия Гавроса, который и представил юношу заочно, а потом и в глаза.
Доменико и Изабелла Моро говорили с ним весьма приветливо – ему показалось, что приветливее, чем Констанция.
“Оно и неудивительно, - подумал Микитка. – У Констанции полные сундуки добра, двое взрослых сыновей-школяров, а единственная дочь давно замужем!”
Македонца расспрашивали о его жизни и происхождении – по-итальянски, конечно, и Мардоний очень краснел, отвечая: хотя старательно учил язык Западного Рима в последний год. Но синьоры не слишком докучали ему. Оборвав расспросы, они переглянулись с улыбкой – должно быть, красивый и застенчивый юноша им понравился. Микитка улыбнулся: он был почти уверен, что Мардоний со старшими, да и с девушкой, поведет себя строго и прилично. Чтобы показать свой норов, юному горцу нужно было общество таких же пылких ровесников – или особый случай…