Стая бешеных
Шрифт:
– Ну что, накатим? – Исмаил достал из сумки флягу со спиртом и кружку.
– Попозже. – Сынок залез на штабель ящиков под самый потолок, к окошку. – Как только границу переедем.
– Ну как знаешь, – пожал плечами Исмаил и сунул флягу обратно. – Эй, желтопузые, сплясали бы хоть, что ли.
Желтопузыми были вьетнамцы. Или кампучийцы, кто их разберет. Кажется, там были и те и другие. Но и те и другие были незаконными эмигрантами. Правдами и неправдами они пересекали несколько границ, на товарных поездах, на баржах с углем, на электричках, на попутках, просто пешком добирались до Москвы, чтоб оттуда через Украину, через
Этот желтый ручеек потек с Востока на Запад, как только границы России стали прозрачными и дырявыми. И течение этого ручейка от Амура до самой Вислы было поделено на участки. На каждом участке действовали проводники, которые предоставляли младшим братьям «крышу», провозили их через милицейские кордоны, через границу, если она была на участке проводника, устраивали им ночлег и кормежку на стоянках. Все это делалось, естественно, не из чувства интернациональной солидарности. За все брались деньги, причем чем сложнее был участок, тем большая сумма.
Участок Москва – Гомель был самым сложным, поэтому и стоил он по пятьсот долларов с носа. «С носика», – как сказала Мата, когда предложила Сынку и Исмаилу прокатиться туда и обратно. Ну и они, естественно, согласились. Им причиталась половина суммы плюс комиссионные за доставку людей оттуда. Оттуда они тоже должны были привезти народ. Не ехать же порожняком. Но до Белоруссии надо было еще доехать. А пока они сопровождали восемьдесят перепуганных, вечно настороженных азиатов. Поначалу их было восемьдесят пять, но пятерых повязали еще где-то под Астраханью. Так, по крайней мере, сказал предыдущий проводник.
В сумке Сынок вез восемьдесят паспортов. Во всех паспортах была одна и та же фотография и одно имя – Ман Ли. Мужчине на фотографии было лет пятьдесят, хотя никому из группы не было больше тридцати. Эти эмигранты наивно полагали, что все азиаты для европейцев на одно лицо, а поскольку имя Ли самое распространенное в Китае, то с них и взятки гладки. Когда Сынок с Исмаилом решили выяснить, как же звать этих узкоглазых на самом деле, имена их оказались трудноотличимыми друг от друга – Сям, Нам, Вам, Люм, Нгуэн и так далее. Поэтому Сынок, не задумываясь, на время следования дал каждому из них другое имя. Те запомнили и даже могли повторить каждый свое.
Поездка предполагалась длительная, но не очень опасная. Было у нее две цели. Задание от Маты, которая, как теперь понимал Сынок, курировала именно эмигрантский бизнес, они получили, во-первых, как расторопные, проверенные и трудолюбивые члены братства, а во-вторых, задание предполагало долгое отсутствие в Москве, что делалось в целях безопасности. После аферы с фальшивомонетчиками по столице рыскали обманутые чеченские, азербайджанские, грузинские, даже латышские мафиозные ищейки. Не дай бог кто-нибудь попался бы им на глаза.
Дело готовилось долго и тщательно, проваливать его теперь, когда сгребли с олухов-бандитов около четырех миллионов долларов, было глупостью.
Сынок не присутствовал в начале операции, но ее конец он видел сам, сам принимал в нем участие.
Бухгалтер, которого он сопровождал в последние дни, и был тем самым Каэсом. Они раскручивали чеченцев. Мата раскручивала азербайджанцев. Зиг дурил латышей, а Дон –
Самое сложное было – скрыться «фальшивомонетчикам». Но уйти смогли все. Как рассказал Каэс, он просто вышел в туалет. И не вернулся…
– Ну как там, снаружи? – спросил Исмаил у Сынка, не перестававшего смотреть в окно.
– Никак, – пожал плечами Сынок. – Дорога и дорога.
– А че ж ты тогда пялишься? Слезай, дерябнем.
– Не хочу. – Сынок продолжал смотреть в окно на плывущие мимо березки. – Уже этот спирт в глотку не лезет.
– А чего ж ты хочешь? Шампанского?
– Бабу хочу, – вздохнул Сынок.
– А вон их сколько, желтопопеньких! – Рассмеялся Исмаил. – Выбирай любую. Зухра, Зульфия, Лейла, Фарида…
Вьетнамцы, услышав свои новые имена, оживились, зашевелились, защебетали что-то на своем птичьем наречии.
– Да нет, спасибо. – Сынок слез с ящиков и прыгнул на свою лежанку в конце вагона. – Я посплю часика четыре, а ты посторожи пока. Добро? Разбудишь, когда к границе подъедем.
Это была уже вторая граница. Первая была русско-украинская, вторая украинско-белорусская. И на той и на другой границах больше всего свирепствовали хохлы, не наигравшиеся еще в самостийность. Русским пограничникам было абсолютно все равно, они даже не стали заглядывать в вагон. А вот хохлы на прошлой границе, в Конотопе, шмонали прилично. Пришлось несколько раз под поездом, между колесами, переползать всем кагалом из вагона в вагон, а потом еще четыре часа, до конца следующего перегона, толкаться в одном вагоне со свиньями.
Зато теперь они оккупировали почти порожний товарный вагон, в котором везли только несколько десятков ящиков с какими-то железяками. И вагон этот шел как раз в Гомель, так что если повезет на границе, то можно будет доехать до самого конца без пересадок.
Вьетнамцы, как только влезли в вагон, тут же бросились потрошить ящики, облепив их как саранча. Только когда Исмаил набил одному морду, остальные утихомирились. Они вообще только и смотрели, что где стянуть. С ними даже спать приходилось по очереди, чтобы не обобрали до ниточки. Исмаил их за это готов был задушить, совсем забыв, что всего несколько месяцев назад он и сам был готов не только обокрасть, но и прирезать за пару медяков. Сынок относился к вьетнамцам гораздо спокойнее.
– А чего? Мне заплатили, я и везу. А что дикие, так что с них возьмешь? Мартышки – они и есть мартышки.
И вот сейчас Сынок мирно храпел на лежаке, а Исмаил вынужден был сидеть и таращиться на этих косоглазых. От этого разбирала такая злость, что аж скулы сводило. Хотелось встать и хорошенько отметелить хоть одного. Ну хотя бы того, лопоухого, Гюльчатая. Он ведь, зараза, все время отстает, теряется, с ним одна морока.
– Эй ты, Гюльчатай, иди сюда! – крикнул ему Исмаил и поманил пальцем.