Стая

Григорьева Ольга

— Ты чего тут делаешь? Почему со всеми не радуешься? — пьяно поинтересовался Кулья. Айша пожала плечами, поежилась. На оголившемся из широкого ворота плече оседала морось. Подол юбки темнел мокрыми пятнами.

— Чего уставилась? Не ведаешь, тварь безродная, как на хозяина глядеть надобно?

— Ладно тебе… — попытался остановить Кулью Горыня, поймал за рукав, потянул. Тот вырвал руку, рубаха треснула по ластице [49] . Худое лицо Хорька налилось багровым злым цветом, слюнявые губы скорчились криво:

49

Треугольный кусок ткани, который для крепости и удобства иногда подшивался к рубахе, по рукаву снизу и закрывал подмышку (славянское).

— Ладно?

Да нет, не ладно! Я ей покажу, кому она в ножки должна кланяться, что не сдохла…

— Что ты, право слово… радость у нас… — неуверенно, уже понимая, что не сумеет унять зятя, забормотал Горыня.

— Пошел ты! — Кулья пихнул старосту в живот. Тот нелепо взмахнул руками, не удержался на ногах, шатнулся, упал, ударившись затылком о поваленный осиновый ствол. Кулья перешагнул через него, потянулся к застывшей притке. Айша попятилась, зацепилась за кочку непомерно большой меховой чуней, рухнула рядом со старостой. Пальцы угодили во что-то липкое и теплое. Кулья довольно загоготал, пнул девчонку ногой: — Поднимайся, нежить!

Айша сжалась. Кулья ухмыльнулся, пнул ее еще раз, уже сильнее:

— Делай, что велю! Иначе…

— Я сделаю, .. — послушно произнесла притка, села. В примятую ее телом ямку набежала речная вода. Лунный луч посеребрил ее, в воде отразилось лицо — бледное, с большими глазами, с темнотой под ними, с крупным ртом, с мокрыми темными волосами, облепившими шею. Притка провела испачканной ладонью по воде, словно стирая саму себя. От пальцев побежали темные разводы.

Кулья взирал сверху на ее склоненный затылок, на тонкую белую шею, на выскользнувшее из ворота хрупкое плечо…

— Раздевайся, — приказал сипло. На протестующее движение замахнулся кулаком.

Айша прикусила губу, нагнулась, сняла чуни. Затем стянула юбку, рубашку, закрыла глаза. Наверное, надо было кричать или сопротивляться, но она не могла. Сидела, поджав ноги и скрестив на груди руки, смотрела в черную водяную лужицу перед собой, сглатывала слезы. Кулья схватил ее за косу, вырвал из волос ленту. От боли в глазах у девки потемнело. Распущенные волосы рассыпались по ее плечам, закрыли полукружья маленьких грудей, двумя струями потекли с локтей на землю. Чужая рука впилась в Айшин затылок, вобрала горсть волос, запрокинула лицо притки к небу. Жесткие пьяные губы птичьим клювом впились ей в рот. От отвращения Айша содрогнулась, пытаясь вырваться, впилась ногтями в склоненное к ней лицо.

— Сука! — Удар отбросил Айшу в реку, на мелководье. Брызги взвились в воздух пугливыми серебристыми мальками. Стоя на берегу, Кулья принялся стаскивать с тощих бедер штаны.

— Куда собралась? — Заметив, что Айша пытается уползти глубже в воду, размахнулся и широко, с оттяжкой, ударил притку ногой в живот. Оскалился на ее вскрик: — То-то, сука.

Надвинулся, на ходу содрав порты, протянул к девке руки и вдруг резко завалился на нее, вмяв в речной ил тяжелым телом. Засопел, стараясь уместить тощий зад на ее бедрах, Айша забилась пойманной в сеть рыбиной, заплескала руками, поднимая со дна речную муть. После ночи, проведенной с Бьерном, — не хотела, не могла мириться с чужими объятиями…

Под пальцы попало что-то округлое, гладкое. Не понимая, что делает, притка стиснула находку в ладони, выбросила руку из воды, ударила.

Кулья всхлипнул, коротко и сочно, как хлюпает сожравшая добычу болотная топь. Айша ударила еще раз, И еще…

Она била, с каждым ударом чувствуя содрогание придавившего ее мужского тела. Потом, когда оно перестало отвечать на удары, отбросила камень, уперлась ладонями в грудь неподвижного Кульи, оттолкнула его, опрокинув на спину.

Выбираясь из воды, опасливо покосилась на его раскрытую ладонь. Та покачивалась уж слишком близко к ее голой щиколотке. Казалось — только и ждет, когда притка успокоится, решит, что все позади. Вот тогда-то и сомкнутся на ноге длинные, тощие пальцы, дернут к себе, лишат надежды.

Рубашка никак не хотела надеваться — липла к мокрой коже, заворачивалась жгутом на спине. Айша кое-как одернула ее сзади, отыскала брошенную Кульей ленту из волос, принялась плести косу. Руки тряслись, мокрые волосы путались в пальцах. Взгляд ненароком зацепил неподвижную фигуру старосты у осины, вспомнилось нечто липкое и теплое, понавшее ей на пальцы.

Спотыкаясь, Айша подошла к Горыне, опустилась на колени. Под затылком старосты поблескивала кровавая лужица. Притка подсунула ему под голову руку, нащупала в слипшихся волосах небольшую ссадину. Чуть ниже ссадины выпукло лезла

под пальцы крупная шишка. Почуяв на себе чужие руки, староста недовольно засопел, попытался перевернуться. Из его рта пахнуло приторно-сладким медовым пивом. Штаны на его заду намокли и слиплись. Оттуда шел совсем иной запах. Подниматься Горыня не собирался — развалился, загудел сочным пьяным храпом. Айша посидела возле него, потом, вспомнив про Кулыо, робко вернулась к реке. Над мелководьем уже растеклась первая туманная дымка, на другом берегу проснулась зигзица [50] , принялась отсчитывать убегающие годы. Обмякшее тело Кульи течение отнесло ближе к камышам, туман накрыл его бледной завесью, и теперь Кулья казался большим черным бревном, нечаянно заплывшим в тихую заводь. Стараясь не смотреть на него, Айша ступила в реку. Зацепила Кулью за щиколотку, потянула на себя. Тело зашевелилось, задвигалось, перевернулось. Из-под воды вынырнул бритый затылок. Осколки черепа некрасиво торчали сквозь рваную кожу, в дыре с неровными краями виднелось что-то серое с белесым, копошились черными жгутами жирные пиявки… Холод накатил на Айшу изнутри, сотряс тело. Мокрой ладонью притка сдавила губы, упрямо выволокла мертвеца на берег, Потом бросилась к камышам, выплескивая рвотой отвращение и страх.

50

Кукушка(славянское).

В лесу где-то совсем рядом запиликала ранняя птица, напомнила о времени, заставила притку вернуться к мертвецу.

— Не из корысти беру, по нужде… — Притка осторожно сняла с шеи Кульи обломок золотой гривны. Подумав, положила добычу за пазуху. Потом расстегнула фибулу [51] на его плече, вытянула из-под трупа мокрый корзень [52] , накрутила на руку. Возвращаться в селище за вещами было опасно, а в пути любая денежка-одежка могла пригодиться…

51

Застежка. Фибулы могли быть очень дешевыми и весьма дорогими.

52

Короткий плащ, обычно нарядный, праздничный. Не имел рукавов и застегивался на груди застежкой (славянское).

Наковыряла пальцами кусок глины, залепила приоткрытый рот мертвеца [53] . Вытерла руки о подол поневы, отряхнула ладони, глянула на светлеющее небо.

Ветер уже скулил в камышах, теребил и без того обтрепанную одежду.

В ближних зарослях крякнула утка.

— Мне в Альдогу надо, — глухо сказала ей Айша. — К брату…

С корзнем и фибулой, снятыми с мертвяка, Айше пришлось распрощаться в рыбацком урочище [54] на берегу Волхова. Высокий краснорожий детина из рыбацкой артели никак не желал переправлять через реку усталую и голодную притку.

53

Это делалось для того, чтобы умерший не назвал духам имени своего убийцы.

54

Село, где, как правило, в основном проживали охотники или рыболовы.

— Как приедем, брат мой сразу с тобой расплатится, — молила его Айша.

Детина цедил слюну, сплевывал сквозь щель в зубах, ухмылялся:

— А почем мне знать, что ты сего брата не выдумала? Ишь, прыткая какая! Может, ты вовсе беглая, из рабов, а?

Заглядывал притке в лицо, надеясь увидеть слезы. Айша не плакала, лишь повышала голос, срываясь на крик:

— Мне надо туда! Понимаешь — надо!

Вокруг скучились несколько рыбаков, глазели на странную девку, потешались. Каждый норовил дать совет. Кто полагал, что девчонка говорит правду, а кто советовал надавать ей тумаков да погнать прочь, чтоб не путалась под ногами у честных людей. В конце концов Айша выудила из-под юбки заткнутый туда Куль-ин корзень. Синяя яркая ткань заблестела, переливаясь под тусклым солнечным светом, сверкнула витой фибулой. Детина раззявил рот, уставился на богатую одежку. Рыбаки примолкли.