Стая
Шрифт:
Солнце уже покатилось к лесу за Волховом, а народ на пристани не расходился. Были тут и вои в шеломах и нагрудных кольчугах, и торговцы, надеющиеся в суматохе подороже сбыть свой товар, и мужики — злые, уставшие, с мокрыми от пота спинами, и девки, выглядывающие в толпе воинов покраше, — как-никак лучшие женихи всегда в княжьей дружине.
Один раз Айша чуть не угодила под копыта чьей-то лошади, дважды упала на истертой до скользкой глины земле и еле выбралась из-под топающих и шаркающих людских ног. Обессилев, притка протолкалась в сторонку, к кустам, что росли вокруг пристани, села, привалившись спиной к тонким ненадежным
— Айша?
Собственное имя, сказанное знакомым тонким голоском, вывело из забытья. Притка вскинулась, протерла глаза. Перед ней, босой и непривычно чистый, но такой же толстый и розовощекий, как раньше, стоял Гуннар. Улыбался во весь рот, мял босыми ногами глинистую землю.
— Чего сидишь? — поинтересовался он, склоняя лохматую голову к плечу. Поковырял в носу пальцем, добавил: — Глупая.
— Сам такой, — вежливо сообщила ему Айша. Хотела сказать холодно, с достоинством, вроде и сказала так, только не выдержала, протянула к глуздырю руки, обхватила детское тельце, прижала к себе.
— Ты чего? — возмутился Гуннар, Уперся в Айшину грудь обеими ладонями, принялся вырываться, смешно пихаясь коленками и оттопыривая зад. — Пусти!
Притка отпустила. Первым делом Гуннар быстро огляделся — не видел ли кто, как его, будто маленького, тискала девчонка. Потом одернул задравшуюся рубашку, грозно наморщил лоб:
— Дура!
— Верно, — согласилась Айша. Улыбнулась, глядя на красное лицо мальчишки, поинтересовалась: — Ты-то откуда здесь?
— Мамка послала. — Похоже, Гуннар все-таки был рад ее видеть — сменил гнев на милость, присел на корточки напротив, закрыв подолом длинной рубахи голые коленки. Без дела он сидеть не мог — протянул руку, отломил тонкую веточку с куста, принялся ковыряться ею в земле под ногами.
— Ко мне? — удивилась Айша.
— Дура, — не оставляя начатого дела, откликнулся глуздырь. — К отцу. Чтоб домой шел. Я позвал. Теперь так просто хожу…
— Так вы в городище стоите?
— Где ж еще? — Гуннару нравилось быть умным и всезнающим. Еще нравилось, что веточка глубоко вскапывала землю, отковыривала целые пластины и не ломалась. Он даже запыхтел от удовольствия, — В большой избе. А когда Бьерн уйдет, мы будем жить в княжьей избе.
Палочка глубоко воткнулась в землю, хрустнула, сломалась. Гуннар тут же отбросил ее в сторону, потянулся за следующей.
— Куда Бьерн уйдет? — Айша сама отломила ему сучок, сунула в маленькую ладошку.
— К урманам.
Баба, встреченная приткой у альдожских стен, тоже говорила про урман. Мол, в их далекие земли собираются и средний сын Гостомысла Избор, и какой-то воевода.. .
— Вона его снеккар [60] стоит, — Гуннар указал подаренным сучком на большой корабль, стоящий у самого края пристани. На изогнутом носу корабля красовалась деревянная змеиная морда, И сам корабль был похож на змею — длинный, узкий, черный.
60
Корабль, на носу которого изображена
— У него ж не было никакого снеккара, — Айша вспомнила Бьерна, его ровный голос, насмешливые глаза, кусок золотой гривны в распахнутом вороте рубахи. В груди что-то защекотало, стиснуло.
— Ему князь дал. Еще дал всякого оружия. И одежду. А потом отдаст дочку.
— Какую дочку? — не поняла Айша.
— Ту, которую Орм увез. — Гуннару надоели разговоры, он поднялся. — Бьерн за ней поедет… А завтра ты тут будешь сидеть?
— Не, я лучше с тобой пойду, — Айша тоже встала, забросила суму на плечо.
От реки уже несло ночной сыростью, в камышах заквакали лягухи, ухнула за рекой сова. На пристани стало спокойнее, ушли мужики и торговцы, остались лишь воины. Разбились кучками, запалили костерки. Черные силуэты кораблей огромными птицами покачивались у берега.
— Ну, пошли, — неуверенно сказал Гуннар и затопал прочь. Айша поспешила следом.
В большой избе пахло потом, едой и дымом. По полокам вдоль стен сидели и лежали люди. В полутьме бродили какие-то тени, слышались невнятные разговоры.
— … за куну [61] отдал… Продешевил, — жаловался мужской голос.
— Не лезь, руки оторву… — чуть дальше угрожал кому-то женский.
— Нынче лето будет хорошее, — обещал старческий.
В отдалении, на лавке справа от дымного очага, плакал ребенок. Кто-то кряхтел, кто-то кашлял, в самом темном закуте хохотала невидимая женщина…
Вслед за Гуннаром притка пробралась мимо толстой тетки с кринкой в руках. От кринки пахло кислым молоком, отблеск слабого пламени из очага высветил круглые красные щеки тетки. Глуздырь протиснулся меж сидящих у очага людей, Айша переступила через чью-то голую спину, всю в темных пятнах, очутилась в маленькой полукруглой нише.
61
Шкура куницы, у древних славян часто использовалась как деньги.
На лавке в нише сидел Рейнар, держал на коленях большую плошку, черпал оттуда дымящееся варево, забрасывал в рот. Его жена, стоя спиной к дритке, что-то ему объясняла. Айша не слышала слов — застыла в темноте, не решаясь подойти ближе. Гуннар бодро просочился вперед, залез на лавку к отцу, что-то зашептал ему на ухо. Рейнар кивнул, отставил плошку, поманил Айшу к себе. Еще до того, как она выступила из темноты, сообщил:
— На ночь приютим, а далее — ищи сама, где жить.
Его жена оглянулась, вытерла пальцы о край поневы, Ее лицо показалось Айше более мягким, чем тогда, в обозе. Округлился острый подбородок, стерлись выступающие каменными утесами скулы, даже нос стал прямее и шире.
— Гуннар о тебе часто поминал, — усаживая гостью на край лавки, сказала Гунна, Присела напротив на корточки, подперла руками щеки: — Оправилась ты, значит, пришла… А мы уж думали, никогда более не свидимся. Ан вон как вышло…
Рейнар вновь вернулся к еде.
— Оправилась, — Айша развязала котомку, вытащила обернутую в тряпицу сухую рыбину, добытую в одном из рыбацких урочищ по пути, отломила кусок, сунула в рот. — Гуннар сказал, будто Бьерн скоро в урманские земли уедет, а вы в княжьей избе будете жить. Корабль показал.