Стая
Шрифт:
Уезжая с места, Шаурин мельком взглянул на точки, откуда Поспелов и Вуич вели обстрел. Вчера еще искал решения несуществующих проблем, сомневался и был неуверен. Уверены во всем только глупцы. А он глупцом никогда не был. Своей жизнью дорожил, хотя бояться не умел. Не научился.
Сработали парни четко, на «отлично», даже с плюсом. Полторы секунды на человека. «Веселовские» только успели дверцами своих джипов хлопнуть. Поснимали их, как кур с насеста. Некоторые так и лежали — с застывшими на мертвых губах ухмылками.
Все
Удовлетворение? Определенно.
Облегчение? Колоссальное.
Укоры совести? А что это такое?..
Не собирался падать на колени и сжигать свое сердце в огне горьких сожалений. Кому нужен этот прах? Жизнь предоставляет варианты. Их множество. «Закурил и забыл» — один из них. Закурил и забыл. Все проходит. И это тоже пройдет. Время — самый кровожадный зверь. Сожрет все подчистую. А жизнь сотрет все смелой жесткой кистью, напишет новые акты бытия, оформит новые зарисовки — такие же или круче. Стопроцентно — гораздо круче.
Монахов обманывал его. Обманывал, делая вид, будто воспринял все происходящее как должное: не удивился его инициативе, не воспротивился такому смелому плану, дал все карты в руки и полный карт-бланш.
Будет разговор. Чувствовал. Чуял кожей, что разговор будет. Еще не доехал до клуба, а в воздухе уже что-то сгущалось, какая-то взвесь мыслей. Дымок ощущений с опасным пьянящим запахом.
Войдя в клуб, Денис отправил Стаса к Монахову, а сам зашел в уборную. Глядя в широкую фаянсовую раковину, смыл с лица случайные чувства. Не смотрел в свое отражение.
Не поднимал глаз не потому, что боялся. Увидит ли что-то новое? Исключено.
То будут серо-стальные глаза. Его глаза. С черными зрачками. Ни сожаления, ни девяти трупов на самом дне.
А все потому, что сегодня сердце — просто орган, гоняющий ленивую кровь по венам. Никаких переживаний. Только где-то в районе солнечного сплетения жаркое желание услышать ее.
— Ты спишь?
Позвонив Юле, задал самый глупый вопрос, но проворковать в трубку «привет, как дела» куда глупее.
— Нет, — ясно сказала Юля. — Что случилось?
— Ничего. Хотел пожелать тебе доброго утра.
И правда не спала — понял это по голосу. Резанула тревога в нем. На самом деле хотел сказать, что желает увидеться сегодня. Но планировать такие встречи слишком рано. Еще не известно, чем закончится разговор с Монаховым.
— Это хорошо. Приятно.
Улыбалась. Знал, что теперь улыбалась.
— Очень рано, поспи еще. Люблю тебя. Ты знаешь об этом?
— Знаю. И я тебя, — сказала, чувствуя на языке привкус горечи. Не от этих слов. От других — тех, что собиралась сказать ему при встрече. За эту ночь обдумала все и приняла решение. Далось оно трудно. Неимоверно трудно. Уже сейчас
Шаурин поднялся в кабинет, сразу сбросил с плеч пальто и закатал рукава рубашки. Только сейчас, в эту минуту, в теле почувствовался иссушающий жар. И душно стало до испарины между лопаток. До раскаленных висков.
Монахов долго смотрел на хрустящую белоснежную рубашку Шаурина. С удивлением смотрел, немного озадаченно.
— Шутник, — покачал головой. — Ты над кем насмехаешься, Шаур? Над Богом, над чертом или над судьбой?
— Ага. Красавец, блин. Вырядился как на парад, — поддакнул без особого веселья Шаповалов.
Шаурин только засмеялся. Оставил эти комментарии без внимания.
Стас с Монаховым сидели за зеркальным столиком и заправлялись коньяком. Очевидно Шип уже успел обо всем поведать.
— Можете Веселову похоронные венки слать, — сказал Денис, сел на диван и потянулся к своему бокалу. — Девять штук. Как с куста.
— Веселов мне уже звонил.
— Да? Плевался ядом?
— Почти. Хочет встретиться. Наконец у него появился хороший для этого повод и горячее желание.
— И что?
— Я сам ему сообщу — где и когда. А пока пусть ждет. А венки пошлем. Из вежливости, с искренними соболезнованиями, — злорадно сказал Сергей Владимирович и глотнул спиртного. — Посмотрим, что нам Аркаша скажет при встрече. Может голову пеплом посыплет, да успокоится.
— Вы сами в это верите?
— Я? Верю. Не тот у него уровень связей, чтобы дальше дергаться.
— По-хорошему, Веселова убирать надо, — уверенно заявил Шип.
— Надо, но сейчас нельзя, — снова возразил Монахов.
— Не забудьте напомнить, когда будет можно, — предупредил Шаур, язвительно усмехаясь.
Вскоре Монахов отпустил Стаса. Впрочем, и Дениса он не задерживал, но было у того ощущение, что не все ему сказали. Что нужно ему остаться.
— Парней твоих отблагодарю как надо. Сработали они профессионально. Чего я, собственно, от них и ожидал. И от тебя.
— Что ж, я очень рад, что оправдал ваши ожидания.
— Не только оправдал. Ты их превзошел. Парни твои — дровосеки, а я всегда знал, что аналитики намного опаснее исполнителей. Убить не сложно, сложно заставить кого-то сделать это за тебя. Есть такие строчки: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести…». Знакомо?
Вот оно — то самое откровение, что звенело в воздухе и било по нервам, как по струнам.
— Немного. А еще там есть «Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь…». Красиво все, а на деле получается, когда выполняешь свой долг перед государством, нет тебе никакого признания. Вот и пацаны мои, служили б Родине и ни хрена б не заработали, ничего бы у них не было. А тут… все. Почему?