Стая
Шрифт:
— Не знаю я, — сказала нарочито рассерженно.
— Девочка хочет покапризничать?
— Да, я не выспалась, — нахмурилась. — Теперь плохо себя чувствую…
Не заметил, как поцеловал ее. Правда. Ведь не замечаешь, когда делаешь очередной вдох. Не контролируешь. Не протестуешь. Против родного не протестуешь. Дышишь и все. Вдыхаешь полной грудью. Впитываешь в кровь живительный кислород. Живешь. Наполняешься настолько, что начинаешь задыхаться… и снова хватаешь воздух открытым ртом.
Вот так и целовал — чтобы выдавить из губ
Целовал вот так — чтобы ладони в шелковых волосах, привкус тягучей сладости на языке, и дурман под кожей.
Не давал ей выскользнуть, подтянув к себе ближе, прижимал к телу сначала со всей силой, потом слабее. С тем чтобы на расстоянии вдоха чувствовать ее горячее дыхание и в звенящей тишине слышать взмах ресниц.
— Вот теперь точно поехали, — сказал низким неуверенно-сиплым голосом.
Нужно остановиться, не допустить, не перегнуть палку, не увлечься, иначе…
Но трудно невероятно. Безумно. Почти невмоготу. Это ж до ее восемнадцати рехнуться можно! Хотел ее до головокружения. Уже до тошноты. Уже неприятно и больно.
Всем своим существом чувствовал в ней потребность. Огромную. Непреодолимую. Не просто сексуальную. Другую — на каком-то ином уровне. Необъяснимом. За гранью. Без спасения. Чтобы кожа к коже. Горячо. Влажно. Моя. Еще…
Юлька не отпускала, словно руки приросли к его плечам. Немудрено. После такого-то поцелуя. Не хотела отпускать. Его всегда так мало. Говорил бы, целовал, ласкал… Переплавил бы ее разрушающие чувства во что-то другое. Любила же. Верила. Но ревность. Ревность жила своей жизнью. Сжирала изнутри, высушивала. Он мог бы избавить ее от всего этого. Неужели не хочет? Не нужна? Неужели с той приятнее?
Сегодня Юля не дала мыслям о его любовнице сожрать себя, не позволила. Может быть, когда-нибудь она научится совсем их не чувствовать. Будет дробить усилиями разума, сжигать огнем и распылять по ветру как горстку пепла.
С тяжелым нервным вздохом он отстранил ее, отошел и стащил с себя рубашку. Белоснежная рубашка в это утро — вызов небесам. Давно собирался переодеть ее, но замотался. Сейчас же воспользовался этим, чтобы отвлечься и занять руки, иначе эти руки снимут с его девочки всю одежду. Подошел к шкафу и прежде чем успел выхватить что-то, чтобы натянуть на себя, Юля обняла его. Прижалась к голой спине.
— Я хочу тебя потрогать, — произнесла то, о чем думала. Хотела трогать, касаться, ощущать под ладонями крепкие мышцы, стискивать руками широкую спину. Только без рубашки.
Это же надо сказать вот так! Так, чтобы парализовало, и сопротивляться, объясняя, что не стоит и не нужно им сейчас… сил просто не было. Как будто пароль подобрала, код из нескольких слов, который сломил волю и снес напрочь все барьеры. И мозг вынес тоже.
Она хочет его потрогать! Боже, как он хотел… Знала бы она, как он ее хотел…
— Юля…
— Мне надо с
Сегодня у нее не хватит моральных сил начать тот разговор, что запланировала. А после него ей скорее всего не светят сладкие поцелуи и долгие объятия. Убийственно, конечно, но решение принято. Хотя откладывать его на завтра, значит — продлевать свою агонию.
В другой день и другой момент Денис бы, наверное, не стал ждать того знаменательного «завтра». Вытряс бы все из нее сегодня. Но Юлька сориентировалась быстрее, оттеснила его к дивану, и как только он уселся, забралась к нему на колени.
— Убери их, они мне мешают.
Юля сначала не поняла, о чем он. Тогда Денис коснулся ее волос.
Смущение промелькнуло искрой на девичьем лице и угасло не оставив следа. В кармане ветровки лежала резинка для волос, потому удовлетворить странную просьбу не составило трудности.
Пока Юля закручивала волосы в узел, Денис опустил язычок молнии вниз, расстегивая ее ветровку. Куртку Юля сняла сама, оставшись в джинсах и белой футболке.
Не снимать. Не снимать. Не снимать. Снял с нее футболку. Стянул через голову.
Время, которое до этого летело стремительно, остановилось. И воздух, что, казалось, закручивался в воронку, застыл. И в этой невероятной тишине каждый шорох стал подобен грому, а дыхание разделилось на множество оттенков.
И вот оно — объятие «кожа к коже», ошеломительное в своей нежности, нетерпеливое в касании рук, безжалостное — в своем окончании. Но пока время забыло о них, хотелось хоть на пару минут сойти с ума. Именно сейчас, когда ожидание поцелуя важнее, чем сам поцелуй. И первый не в губы. В шею, ниже. В ключицу. До тихого стона.
Еще не поцеловал в губы, но уже чувствовал на своих ее тепло. Мягкость. Вкус. Влагу.
Юля впервые ощущала его теплые ладони обнаженной кожей. Они гладили спину, бродили по плечам, слегка касались груди над линией бюстгальтера. Потрясающие ощущения. Совсем сумасшедшие, когда поцеловал. Будто обещал продолжение… Откровенно, обнажая свое желание. Это горячо и уже не просто приятно. Это заставляло дрожать. И хотеть большего.
Но Денис снова остановился. Задержал ладони на ее плечах. Потом на мгновение снова притянул к себе, целуя и слизывая с губ остатки горечи. Она была неизменной свидетельницей их встреч и от нее казалось невозможным избавиться.
— Что ты творишь, Красота… — Не хватало сил, чтобы оттолкнуть ее. Руки прижимали ее все крепче. С трудом контролировал себя, боялся, что сейчас завалит ее на диван и будет любить до изнеможения. До судорог любить. Чтобы все ее тело стонало — дрожью и вздохами…
Тихая победная улыбка мелькнула на покрасневших губах. Тугой ком в груди мешал говорить, но Юля нашла мужество прошептать:
— Люблю тебя, разве непонятно?
ГЛАВА 32