Стеклянный Дворец
Шрифт:
Несчастный случай значительно усилил эту тенденцию. Элисон заметила, что новости о смерти ее родителей отложились в голове деда, хоть он и притворялся, что нет. Но его реакция была похожа на реакцию ребенка на неприятный шум: он, образно говоря, заткнул уши, чтобы отгородиться от всего, что не желал знать. С каждым новым днем он разговаривал всё меньше и меньше. Он спускался вниз, чтобы поесть вместе с Элисон, но сидел за столом в полном молчании. Те же предложения, с которыми он обращался к Элисон, неизменно начинались с замечаний вроде: "Когда вернется Мэтью..." или "Надо не забыть сказать Эльзе...".
Поначалу Элисон отвечала на эти ремарки с нескрываемой яростью, хлопая
Такой пресный отклик на огромную потерю казался неприличным, даже непристойным, профанацией родительских обязанностей. Но Элисон видела, что ее настойчивость и стук по столу не играют никакой роли, что она никак его не задевала, не могла проделать брешь в защитном одеяле провалов в памяти, которое он на себя натянул. Она заставила себя совладать с гневом, но это привело лишь к осознанию еще одной потери - деда.
Эдисон со своим баба, как она всегда его называла, всегда были очень близки. Теперь ей словно пришлось признать, что он больше не присутствует в ее жизни в виде разумного существа, что то уютное чувство товарищества, которое они разделяли, закончилось навсегда, что дед, который всегда был неизменным источником поддержки, теперь, в час самой большой нужды, решил стать ношей. Из всех возможных предательств это было самым ужасным, именно в ту минуту, когда она осталась одна, дед превратился в ребенка. Такого она никогда не представляла.
Эти недели стали бы непереносимыми, если бы не одно случайное обстоятельство. Несколько лет назад по какой-то прихоти Сая Джон усыновил ребенка одной из работниц плантации, "того мальчишку, который вечно шляется вокруг дома" - Илонго. Мальчик продолжал жить с матерью, но Сая Джон платил за его обучение в школе в ближайшем городе, Сангеи-Паттани. Позже он послал его в техникум в Пенанге, и Илонго стал электриком.
Илонго исполнилось двадцать, он превратился в темнокожего молодого человека с кудрявыми волосами, медлительного, с тихим голосом, но очень высокого и статного. Закончив курсы электриков, Илонго вернулся в окрестности Морнингсайда, его мать теперь жила в маленьком домике под жестяной крышей на краю плантации.
Вскоре после несчастного случая Илонго стал часто приходить в Морнингсайд-хаус, повидаться с Саей Джоном. Постепенно и без неуместной и навязчивой показной озабоченности он взял на себя многие ежедневные дела по уходу за стариком. Илонго был скромным человеком, на которого всегда можно было положиться, и Элисон вскоре обнаружила, что нуждается в его помощи и в управлении плантацией. Илонго вырос в Морнингсайде и знал в поместье каждого рабочего. В свою очереди, они признавали его власть, как никого другого на плантации. Здесь он вырос, но также и переступил за границы имения, выучился говорить по-малайски и по-английски, получил образование. Ему не было нужды повышать голос или угрожать, чтобы завоевать уважение, рабочие доверяли Илонго, как своему.
Сая Джон тоже находил утешение в его компании. Каждую субботу Илонго брал на плантации грузовик и отвозил старика в церковь Христа в Сангеи-Паттани. По дороге они останавливались под тенистыми аркадами магазинчиков с черепичными крышами, которые обрамляли главную улицу города. Сая Джон заходил в маленький ресторан и спрашивал владельца, Ах Фатта, крупного мужчину с яркими золотыми коронками
В те дни, когда Илонго находился в Морнингсайд-хаусе, именно он отвечал на телефонные звонки. Однажды он примчался за Элисон на велосипеде, из дома в контору имения.
– Был звонок...
– Кто звонил?
– Мистер Дину Раха.
– Что?
– Элисон сидела за столом и подняла на него глаза, нахмурившись.
– Дину? Ты уверен?
– Да. Он звонил из Пенанга. Только что прибыл из Рангуна. Он приезжает в Сангеи-Паттани на поезде.
– Да?
– Элисон вспомнила о письмах, которые написала ей Долли в течении нескольких недель после смерти родителей: она припомнила упоминание о визите, но в письме не говорилось, будет ли это Нил или Дину.
– Ты уверен, что это Дину?
– снова спросила она Илонго.
Она посмотрела на часы.
– Возможно, я поеду на станцию, чтобы его встретить.
– Он сказал, что в этом нет нужды, он возьмет такси.
– Да? Ну ладно. Посмотрю. Еще есть время.
Илонго ушел, и Элисон снова села в кресло, повернувшись лицом к окну, выходящему на плантацию, в сторону далекой синевы Андаманского моря. Прошло уже так много времени с тех пор, как она принимала гостей. Сразу же после смерти родителей дом наполнился людьми. Из Пенанга, Малакки и Сингапура приехали друзья и родственники, пришла куча телеграмм. Тимми прибыл из Нью-Йорка, прилетев через Тихий океан на "Китайском клипере" компании "Пан Ам".
В накатившем на нее замешательстве Элисон молилась, чтобы Морнингсайд всегда был наполнен людьми, она не могла вообразить, что в всех этих комнатах и коридорах, на этой лестнице, где каждый стык между досками напоминал о матери, она останется одна. Но прошла пара недель, и дом опустел так же внезапно, как и наполнился.
Тимми вернулся в Нью-Йорк. Теперь у него был собственный бизнес, и он не мог долго отсутствовать. При отъезде он передал Морнингсайд в ее руки, чтобы она могла продать его или управлять по своему усмотрению. Со временем ее чувство одиночества превратилось в понимание, что нельзя смотреть в прошлое, чтобы заполнить бреши в настоящем, нельзя надеяться, что сохранившимися следами от жизни родителей она отгородит себя от болезненной изоляции в Морнингсайде - сокрушительной монотонности, одиночества, происходящего от того, что ее всегда окружали одни и те же лица, те же упорядоченные ряды деревьев, те же неизбежные облака, висящие над той же горой.
А теперь Дину находился на пути в Морнингсайд, странный старина Дину, такой медлительный и серьезный, такой неуклюжий и неуверенный в себе. Элисон поглядела на часы, а потом в окно. Вдалеке она заметила, как прокладывает себе путь по равнинам поезд. Она потянулась к сумочке и нашла ключи от Дайтоны. Так приятно выбраться отсюда, хоть на пару часов.
Глава двадцать седьмая
Так поздно Дину приехал в Морнингсайд из-за войны. Угроза появления в Бенгальском заливе подводных лодок вынудила пароходные компании прекратить публиковать расписание. Теперь об отплытии парохода объявляли всего за несколько часов. Это означало, что приходилось нести постоянную вахту у офиса компании. Дину мог считать себя счастливчиком, что вообще добыл место, так что он и не подумал о том, чтобы заранее дать телеграмму.