Стеклянный ключ
Шрифт:
— Понятно.
— Сашенька, — попросила она, — будь другом, сними мои трусики со шкафа. Заметь, я не прошу тебя больше их туда не забрасывать. Хотя смысл этого действа от меня все равно ускользает.
На его лице отразилась работа мысли. Мысль была одна, но гениальная: если трусики на шкафу, то на ней их точно нет.
— Дорогой, — расхохоталась Тото, заметив лихорадочный блеск его глаз, — тебе не шестнадцать лет! Что это за гормональный взрыв?
— Мы не виделись почти неделю.
— Ты же собирался на работу.
—
— Ну что, — сказал Сахалтуев вместо приветствия, тяжело вваливаясь в кабинет. — Я на бровях, и при этом ни в одном глазу. Справедливо ли это?
— Жив? — уточнил Варчук.
— Не уверен, господин майор.
— Артемка как?
— Горд и счастлив. Первая неделя работы — и уже задержание! Герой дня. Хотя парень держался молодцом, негде правды деть. Не растерялся, не скис. То есть не могу сказать, что без него бы не управились, но крещение огнем он все-таки прошел.
— Не огнем, а газом, — поправил въедливый майор, которому уже успели вкратце доложить о том, что подозреваемый в разбойном нападении, нанесении тяжких телесных повреждений и попытке изнасилования гражданин Глазьев сперва отстреливался из газового пистолета по всем правилам американских боевиков, а потом пошел врукопашную, размахивая здоровенным мясницким ножом. Гражданин находился в состоянии тяжелого наркотического опьянения, а потому был по-настоящему опасен. Ни договориться с ним, ни запугать, ни увещевать его не получалось.
«Дурак, — зло подумал Барчук про задержанного. — Семнадцать лет идиоту, и что теперь? Главное, он даже не вспомнит этих потерпевших. И ради чего? Ради барахлишка этого несчастного? Нет, в мое время преступники были в большинстве своем адекватными».
Его мама всегда говорила, что старость начинается тогда, когда человек принимается вспоминать, что было в «его время». Николай еще не считал, что стареет, но времена действительно очень сильно изменились.
— Кофе дашь? — спросил Юрка. — С шоколадкой? У тебя в нижнем ящике стола, под журналом, припрятана. Прошу честную половину, я же не вымогатель какой-то. — Он упал на стул, бессильно свесив руки вдоль тела. — И кто выдумал все эти сказки о том, что наркоманы приторможенные? Знаешь, как он бегает? Как олимпийский чемпион Валера Борзов в погоне за золотой медалью. Я так не могу, я старенький уже, больной. Раны к дождю ноют.
Майор сердито уставился на него, но не возразил. Раны у Сахалтуева действительно были. Одна огнестрельная, вторая — колотая, едва не стоившая ему жизни.
— Сам ты ноешь, как старая рана к дождю, — укорил он. — Шоколадку вот вычислил. Как, спрашивается?
— Посредством четко проведенных оперативных мероприятий, — поведал Юрка.
— Насобачился.
— А с кем я дружбу водю добрые десять лет?
— Вожу.
— Это у аристократов — вожу. А при том количестве водяры,
— Устал я, — неожиданно тихо, бесцветным каким-то голосом признался майор. И Юрка подумал, что действительно устал его дружище — вон какие синяки под глазами, веки воспалены, угол рта дергается.
— Бутуз заел? — спросил он наугад.
— Заел, — не стал отнекиваться Барчук. — Дело требует. Сдавать, закрывать, да хоть спалить его в топке паровоза. А я, ты же знаешь, как этого не люблю. Меня просто коробит всего.
— Да, — согласился Сахалтуев, принимая из рук друга драгоценную кружку со знаменитой на весь райотдел кваквой и честно выделенную половину шоколадки. — Нелегко плавать в соляной кислоте. А у меня, кстати, новости есть по нашему убиенному. Еще утром были, просто из-за этого отморозка малолетнего забыл сказать. Звонили мне.
— Мне тоже, — угрюмо сообщил Барчук. — Чего ж я такой злой. Тут Данила уже не просто приказывает, а как змей подколодный шипит, чтобы я избавлялся поскорее от нашего Мурзика, и буквально через десять минут звонок.
— От кого? — полюбопытствовал Сахалтуев.
— От некоего Кочубея Петра Федоровича, почти что коллеги.
— Интересно, он не правнук тому Кочубею, который «богат и славен»? — проявил капитан недюжинные знания школьной литературной программы.
— Не исключено. Фамилия редкая, и почти все они как-то между собой связаны. Тебе тоже он звонил?
— В том-то и дело, что нет. Объявился мой старинный друг и однокашник — Димка Кащенко. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Кащей, он же Дурдом. Золотой человечище! Вот такой парень! Мы сто лет не виделись — и вдруг, на тебе, нашли время и место, чтобы пообщаться. Судя по всему, его очень интересует Мурзик, и он настоятельно просил встретиться поскорее.
— С чего бы это такая поспешность?
— Ему послезавтра возвращаться на службу — далеко за пределы нашей Родины.
— В чем дело? Совмести приятное с полезным. Повидай друга, это дело святое. Заодно и послушай, что он расскажет. А я, несчастный, пойду щебетать о покойниках с коллегой из ведомства. Он, кажется, на пенсии уже, но гонору, гонору! Ух, как мне это все надоело. Вот смыться бы на пару недель на Багамы!
— Почему на Багамы? — удивился Сахалтуев.
— Говорят, там красиво. Могу я хотя бы помечтать о чем-нибудь красивом?
— Мечтай об отдыхе в деревне Старые Брыкули на речке Кривульке — как-то естественнее звучит из твоих уст.
— Ты просто зловредный приспешник социалистического реализма, — наставил Варчук на друга обвиняющий палец. — Брысь, с глаз долой!
— И из сердца вон, — хрюкнул Юрка, торопливо дохлебывая кофе. — А с бумажками не возись, я завтра сам все напишу.
— Кто бы сомневался?
— Тебе нужно познакомиться с приличной женщиной.