Стеклянный ключ
Шрифт:
— Тут дирижировали Рахлин, — говорила дама, не слишком обращая внимание, слушает ли ее собеседница, — Турчак и Косточка Симеонов. И акустика была великолепная — не то что теперь. Впрочем, такие, как Симеонов, тут теперь не дирижируют, так что беда невелика. Полагаю, деточка, вы слишком молоды, чтобы знать Турчака и Симеонова.
— А под сценой, — подхватила Тото, — росли круглые кусты с широкими листьями и сиреневыми цветами. У них бутоны были похожи на пухлые пальчики, и непослушные дети все время хлопали этими бутонами. Они лопались, как воздушные шарики, — бум-м!
Старушка поглядела на нее с нежностью:
—
— Я помню даже сражения за плотную оберточную бумагу в кулинарии «семь-девять». Ее стелили на лавки. Самые состоятельные, элита летних концертов, владели пачкой белой или светло-желтой бумаги. Ну а мелкой сошке доставалась темно-серая, мышастая…
— У меня была знакомая продавщица, — важно сказала дама. — Она всегда оставляла мне светлую, цвета топленого молока… Мне вас сама судьба послала — а я как раз иду и думаю: даже поговорить не с кем, иных уж нет, а те — далече. Помните, в первом ряду на концертах Рахлина всегда сидела сестра Милицы Корриус?
Спустя какое-то время они медленно прогуливались по центральной аллее. Старушка держала Тото под руку и рассказывала о своей нелегкой жизни и запутанной судьбе.
— …и я не уехала. Знаете, так и не решилась. Думала, он — молодой офицер, блестящий, разница в возрасте почти… ах, не будем уточнять! Испугалась. И всю жизнь корила себя: нашла, чего бояться. Я ведь после и войну пережила, и в лагере побывала, и назад вернулась — в крошечную комнатенку в коммуналке, в особнячке на Екатерининской. Знаете, тот, что возле бывшего дома графа Уварова? — Татьяна молча кивнула. — И жизнь моя на пенсию в двадцать семь тогдашних рублей в этом узком гробике окнами во двор тоже была очень страшной. Единственное, что держало меня на этом свете, — это память о мальчике, который осветил весь мой путь особенным светом. Любовь, любовь, деточка. Надо было дожить до девяноста лет и высохнуть, как старому грибу, чтобы понять, что действительно страшно — потерять то настоящее, что вдруг, расщедрившись, дает судьба.
— А как его звали?
— Трояновский. Андрей Трояновский.
— Анна Васильевна, а можно вас спросить: вы верите в совпадения? — изменившимся голосом спросила Татьяна.
— Странный вопрос, — откликнулась Анна Васильевна. — Верю — не верю… Жизнь состоит из сплошных совпадений, голубушка, и они случаются независимо от того, признаете вы это или нет.
Все, кто знал Андрея Трояновского и Мишку Касатонова, непременно удивлялись их странной дружбе. Слишком уж разными и непохожими были двое молодых людей, слишком различными казались их семьи, традиции, воспитание, привычки и предпочтения. Пожалуй, единственное, что их объединяло — это пережитый обоими в тринадцать лет горький период развода родителей. Но и тут ситуации развивались
Отец Андрея — интеллигентный человек из весьма состоятельной семьи дипломатов, и сам много лет проработавший за рубежом, женился по молодости лет и глупости, ужасно расстроив этим необдуманным поступком своих родителей. Они восстали против молодой невестки — и были, в принципе, правы, — но, как водится, перегнули палку, слишком явно демонстрируя свою неприязнь. Их сын из одного только чувства противоречия не развелся с женой, когда это было возможно; а после, если бы и захотел, — положение уже не позволяло. В советские времена развод мог сильно подпортить ему карьеру, и активно выездной Валентин Владимирович утешался исключительно тем, что супругу ему придется видеть крайне редко.
Судьбу Трояновских решили перестройка и гласность. Как только официально было объявлено, что в стране начались серьезные перемены и на личную жизнь высокопоставленного дипломата теперь не посягают партия и правительство, Валентин Владимирович, не медля ни минуты, подал на развод. Жена его, Наталья Николаевна, повела себя безобразно, грозя мужу самоубийством, устраивая истерики и спекулируя на любви Трояновского к сыну. Это не спасло брак, но окончательно испортило и без того никудышные отношения с бывшей супругой.
А вот сына он обожал. Андрюша нисколько не походил на мать и был точной копией деда, в честь которого его когда-то и назвали, — Андрея Георгиевича Трояновского, потомка старинной русской аристократической фамилии. Мальчик проявлял недюжинные способности к языкам и музыке, а повзрослев, удивил родственников прекрасными математическими способностями и деловой хваткой. Благодаря отцу и его семье он получил блестящее образование и диплом одного из престижнейших университетов Европы. К тому же Валентину Владимировичу было что вложить в бизнес сына, когда тот изъявил желание открыть собственное дело. Уже год спустя Андрей полностью вернул отцу одолженные деньги, и Трояновский-старший отбыл в очередную загранкомандировку с легким сердцем, абсолютно спокойный за будущее своего наследника.
Судьба Мишки Касатонова складывалась диаметрально противоположным образом. Его отец был слесарем в ЖЭКе и пил так безбожно, что его в конце концов уволили. Тут же грянули и развал Союза, безработица, нищета. Нина Касатонова быстро развелась с мужем-алкоголиком, но очень долго мучилась с разменом их крохотной квартирки. Работала на двух работах, потом торговала на базаре — и в жару, и в холод до поздней ночи стоя у лотка. Тянуть в одиночку сына и выжившую из ума старуху-мать было непосильным трудом, и о проблемах воспитания она не задумывалась. Накормлен, обстиран, чего еще?
Мишка рос вполне обычным уличным пацаном, который плохо помнил умножение на семь и был уверен, что «Мцыри» написал не то Гоголь, не то Пушкин. Андрея он ненавидел смертной ненавистью — холеный, прекрасно одетый паренек, живший в доме напротив, стоял у него как кость поперек горла. Как-то раз Мишка Касатонов решил его отметелить «по-взрослому», чтобы «барчук» узнал, почем фунт лиха в базарный день. И был не столько огорчен, сколько страшно удивлен результатом: Андрей, в то время увлекавшийся боевыми искусствами и посещавший солидную секцию карате, живо объяснил ему, что не на того нарвались.